Коммунисты - Семанов Сергей Николаевич (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
12 июня, договорившись с Бонч-Бруевичем и Лепешинским о том, что они будут держать их в курсе дела, «Ильичи» выехали в Лозанну, откуда Надежда Константиновна писала Марии Александровне: «Я вообще мечтаю об осени, думаю вплотную засесть за работу. (Мысли о педагогических исследованиях не покидают ее. — Авт.) Обдумываю всяческие меры, чтобы устранить постоянную толкотню, которая страшно утомляет. Сейчас мы в Лозанне. Уже с неделю, как выбрались из Женевы и отдыхаем в полном смысле этого слова. Дела и заботы оставили в Женеве, а тут спим по 10 часов в сутки, купаемся, гуляем — Володя даже газет толком не читает, вообще книг было взято минимум, да и те отправляем нечитанными завтра в Женеву, а сами в 4 часа утра надеваем мешки и отправляемся недели на 2 в горы. Пройдем к Интерлакену, а оттуда к Люцерну… За неделю мы уже значительно «отошли», вид даже приобрели здоровый. Зима была такая тяжелая, нервы так истрепались, что отдохнуть месяц не грех, хотя мне уже начинает становиться совестно». Эта последняя фраза очень характерна для Надежды Константиновны. «Совестно» отдыхать.
Они немного покривили душой, рассказывая Марии Александровне о полном отдыхе. Ведь сюда, в Лозанну, Владимир Ильич вызывал Бонч-Бруевича и Лепешинского. Те застали их в небольшом пансионе уже готовыми к дальнейшему путешествию. «Когда я вошел к нему в комнату, — вспоминал Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, — он возился с укладкой вещей в дорожный сак. Тут была Надежда Константиновна и один из товарищей, очевидно, недавно приехавший. Около комнаты Владимира Ильича была одна свободная, что-то вроде общей столовой. Как всегда, мы были очень приветливо встречены Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной. Владимир Ильич увел нас к себе в комнату и стал тихонько расспрашивать о всех делах…»
Ульяновы полностью отключаются от партийных дел лишь тогда, когда забираются в горы, в глушь. Они выглядят заправскими туристами — с рюкзаками на плечах, в удобной простой одежде, в ботинках на толстой подошве. Они молоды, полны сил. Их не смущают скромные денежные ресурсы. Питаются в основном всухомятку — сыром, яйцами. Иногда запивают еду вином, а чаще всего водой из прозрачных горных ручьев и водопадов. Как-то рабочий в трактирчике посоветовал им обедать в отелях не с туристами, а с обслуживающим персоналом. Там, где едят шоферы, кучера, чернорабочие. Ульяновы последовали совету и весело смеялись, замечая косые взгляды туристов-буржуа. Здесь кормили намного дешевле и сытнее, да и разговоры велись интересные — о жизни, о труде.
Мало-помалу путешественники загорели, окрепли. Еще в Лозанне они договорились — о политике ни слова, но все-таки мысли их были в Женеве — то Владимир Ильич, то Надежда Константиновна вдруг останавливались и начинали: «А знаешь…», но, поймав предупреждающе-насмешливый взгляд, смеялись и замолкали.
В конце июля Владимир Ильич получил сообщение о том, что меньшевистский ЦК лишил его права сноситься с Россией и запрещает ему свободно высказывать свое мнение в «Искре». Тогда Ленин вышел из ЦК. Перед большевиками встала задача создать свою печать (библиотеку и архив ЦК РСДРП удалось отвоевать у меньшевиков), свою организацию, свой ЦК, для этого был необходим съезд. Ленин и группа большевиков, поддерживавших его, созвали совещание. Собрались под видом любителей альпинизма в предместье Женевы на небольшом постоялом дворе. На совещании встретились 22 ленинца-большевика. Среди них были супруги Лепешинские, В. Д. Бонч-Бруевич, М. Н. Лядов, М. С. Ольминский, С. И. Гусев, В. В. Боровский, А. В. Луначарский и Р. С. Землячка. Совещание вошло в историю как конференция 22-х, оно приняло резолюцию о созыве III съезда РСДРП. Участник совещания Лядов рассказывает: «Всем нашлось дело в начавшейся работе. Вокруг Надежды Константиновны образовалась целая канцелярия, занятая срочной перепиской с российскими организациями, литераторы занялись выработкой резолюции. А Ильич взялся за составление обращения от имени конференции». В Россию с текстом обращения были посланы надежные товарищи.
Весь август Ленин и Крупская прожили в глухой деревушке у озера Лак-де-Бре. Там собралось большое общество — Богдановы, Ольминский, Первухин. Шла подготовка собственного печатного органа, к участию в котором привлекли Луначарского, Базарова, Степанова.
Большевистская газета «Вперед» начала выходить в декабре 1904 года. Кроме того, было создано издательство большевистской литературы, идейное руководство в котором принадлежало Ленину, хозяйственной стороной дела ведал Бонч-Бруевич.
После возвращения в Женеву Ульяновы поселяются на улице Каруж, где живет целая большевистская колония — Воровские, Луначарский, Красиков, Ольминский, здесь же помещается и столовая, устроенная Лепешинскими для русских эмигрантов. Теперь, когда дела налаживаются, когда в России все большее число комитетов переходит на сторону Ленина, в колонии царит подъем. На каждую выходку меньшевиков отвечают веселой карикатурой, на которые был большой мастер Лепешинский, их создается целая серия: «Как мыши кота хоронили», «Жизнь преподобного Георгия-непобедоносца» и другие.
По-прежнему идут на родину письма Крупской, они подбадривают, связывают, информируют, требуют. Они пересекают границы, проходят сквозь тюремные стены. В январе 1905 года М. Эссен, находясь в тюрьме, получила большую коробку шоколадных конфет. Каждая конфетка была завернута в серебряную фольгу. Откусив кусочек конфеты, Мария почувствовала что-то твердое, это оказался свернутый в трубочку кусок письма, на обратной стороне его стоял № 5. Одну за другой пришлось отправлять в рот конфеты. Письмо состояло из 12 частей. Наконец-то его можно прочесть: «Милая, дорогая, давно собирались написать тебе, да все не удавалось как-то. И сейчас не знаю, с чего начать. ЦК спредательствовал хуже Плеханова, об этом ты уже знаешь. Сейчас они целиком перешли на сторону меньшинства, даже агентов назначают из меньшинства и помогают этому последнему вести дезорганизаторскую работу. В наших руках переписка Глебова с коллегией. Ну и скотина же! Тут уж не самообман, а прямое надувательство пошло. ЦО срамится все более и более. Чего только не пишут теперь Плеханов, Засулич и Старовер. Все стараются доказать, что старая «Искра» была плоха, потому что там властвовал самодержец Ленин. Особенно Плеханов распинается. Недавно ЦО выпустил листок «К членам партии» о земской кампании, где предлагал не устрашать земцев, и таким путем сели здорово в лужу. Но так как Ленин выпустил брошюру против листка «Искры», то Плеханов защищает листок и точку зрения Старовера, этот последний повторяет все те пошлости, которые раньше говорились Рязановым и К° о воздействии на предводителей дворянства и т. п. Вообще, теперь новая «Искра» старательно подвергает критике старую «Искру», всячески топчет ее в грязь… Скверно пока насчет презренного металла, но это дело наживное… Атмосфера заграничная в этом году лучше, чем в прошлом, много славной молодежи понаехало, правда, публика молодая, ей еще учиться надо… Зато народ честный, убежденный. Как-нибудь справимся. Крепко целую тебя и обнимаю крепко, крепко.
В чем тебя обвиняют? Какие улики? Почему тебя взяли?
Письмо это дойдет до тебя, верно, не раньше, как к Новому году. С Новым годом! С новым органом «Вперед».
P. S. Письмо это написано с неделю назад. Теперь настроение другое — так и кипит кругом работа, лезем напролом. Письмо Старика лучше всего передает это настроение».
В той же коробке в конфетах оказалось и письмо Владимира Ильича, по настроению близкое к приписке в письме Надежды Константиновны. Она умела кратко и точно охарактеризовать обстановку, передать перипетии внутрипартийной борьбы и вместе с тем мобилизовать все душевные силы на победу.
В тяжелой и острой борьбе, когда приходится терять друзей, когда будущее неясно, когда дни заполнены трудом, часто незаметным, но требующим всех сил, живет в душе этой удивительной женщины негасимая уверенность в правильности выбранного пути. 4 марта 1905 года, узнав о смерти Саши Григорьевой, она пишет Ольге Константиновне Витмер, с которой когда-то дружила: «Очень уж любила я в былые времена Сашу, и такие привязанности никогда не проходят… Проклятая жизнь, в которой так нелепо, зря гибнут люди, и помочь нельзя… Конечно, если бы начать устраивать свою жизнь сначала, я бы опять устроила так, как она есть, другой жизни я не хотела бы, ничего мне не жаль, ничего бы я не хотела изменить (в общем и целом), я люблю и свое прошлое и свое настоящее…»
