Брусничное солнце (СИ) - Мягчило Лизавета (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt, .fb2) 📗
— Ежели ты моей смерти желаешь, ты всё для этого делаешь, Варвара Глинка. Что за скверный тон, что за жажда привлечь чужое внимание недостойным поведением. Дурноту почуяла? Хоть полумертвая, хоть в бреду и с горячкой, тебе положено было отужинать, за трапезой должна была объявиться ваша помолвка. Такая удача, а ты так недостойно поступаешь? — С каждым оброненным словом лицо её наливалось неестественной краснотой, покрылись алыми пятнами лоб, щеки и шея. В гневе. В бессильной злобе разжимались и сжимались кулаки.
— Не пойду за него, моего мнения вы не спрашивали. Не хочу видеть этого человека в своей судьбе, не по нраву мне такая жизнь. — Удивительно, как складно и спокойно зазвучали слова из уст той, которая пару мгновений назад хотела разрыдаться, падая на пол.
— О, пойдешь. — Резвый бросок вперед, Варвара не отшатнулась. Материнские пальцы до рези впились в волосы на затылке, сжали. Рука хладнокровно опустилась ниже, заставляя Варю вскинуть голову. Чтобы встретиться с черными, безумными глазами. Живая всепоглощающая злость и жадная жажда наживы. Ни любви, ни понимания. — Будь он хоть одноногим слепым калекой, ты бы пошла. Покорнейше и с радостью. Потому что под его началом вскоре будут без малого вся Костромская и Владимирская губернии. Ныне ты человека сильнее и богаче не сыщешь. Он даст власть твоим детям, богатую жизнь, понимаешь, растопча[1]? Думаешь, будешь вечно молодой и красивой, полагаешь, женихи выстроятся в ряд и будут ждать, пока тобой изволит наиграться нищий Саломут?
Вспышка. В глотке разорвался обжигающий ком, слезы сами хлынули из широко распахнутых глаз, не мигая впивающихся в материнское лицо. Не от боли физической нет, разве дикую боль причиняли руки? То были её слова.
Знала. Знала о их любви и просто отворачивалась, ни разу не поговорила, не поддержала. Предпочла уделить внимание чему-то более значимому. Не Варваре. И зная о нежных чувствах собственной дочери, Настасья устроила помолвку с другим.
— Я люблю его, а он меня. — Просто, на выдохе. Потому что очевиднее этого не сыскать.
Настасья Ивановна презрительно скривила губы, отшвырнула её от себя. Варвара упала, ноги отказались держать. Упираясь тонкими руками в пол, приподняла тело, вскинула голову. Ночное платье задралось, спутанные волосы прилипли к мокрым щекам.
Молодая барыня знатного рода Глинка. Статная красавица, яркая ёра[2].
Жалкое зрелище.
Мать медленно присела рядом, сверля Варю немигающим взглядом.
— Теперь настоятельно рекомендую меня услышать, Варвара. И принять близко к сердцу. Любовь — удел глупцов и бедняков. Это то самое чувство, которое отберет у тебя всё: статус, богатство, власть и собственный разум. Оно сожрет тебя, перемелет и остатки вышвырнет в канаву. Ежели хочешь быть счастливой — люби только себя. А не хочешь выходить замуж за Самуила — решение есть. Ты всегда можешь утопиться в пруду.
Поднимается. В пять неспешных шагов доходит до двери, даже голову в сторону тихо плачущей дочери не поворачивает. Лишь у самого входа она замирает, с нажимом растирает виски и картинно тяжело вздыхает.
Вот каково бывает с недальновидной глупой дочкой.
— Я велела подготовить экипаж для Григория Евсеевича. Полагаю, больше в его компании ты не нуждаешься, ближайшие дни тебе надобно думать о венчании. И что-то подсказывает, что общество Григория к этому совершенно не располагает.
Дверь закрылась, Варвара не сумела вернуть самообладание. Свернулась на полу, плотно зажимая ладонями рот. Рыдания душили, рвались наружу обреченным воем, из-за слез комната превратилась в темное смазанное пятно.
Отослала, теперь никак не объясниться, не помыслить о побеге. Не попрощаться…
От слез промокла сорочка, воздух больше не желал на рваных хрипах врываться в легкие, Варя разжала пальцы. Обхватила колени, прижалась к ним носом. Косой дождь продолжал лупить в распахнутое окно, обжигающе холодными каплями касался заплаканного лица и прикрытых глаз.
Пока створку не закрыли заботливые руки. Сзади к выпирающим из-под тонкой ткани сорочки позвонкам прижалась Авдотья, обхватила руками озябшее тело, положила на острое плечо подбородок.
— Полно вам, барыня, не убивайтесь так. Конюх про подготовку экипажа ещё в полдень заговорил, как гость Настасьи Ивановны уехал, да только не успел отбыть Григорий Евсеевич. Он картину в соседнем поместье господам писал. Я его у дороги и встретила, ваш наказ передавать уже боязно было — видала, как ваша гневная матушка к дому из кареты бросилась. Предложила ему у родни моей ночь скоротать, с вами перед отъездом дела на старой мельнице обговорить. Деревушка Сосновец рядышком-то, минут десять бодрым шагом, ночью вашу пропажу не приметят. Оно так-то лучше будет, верно?
— Верно. — Рыдание сменилось хриплым сухим кашлем, в грудине ныло и тянуло. Варвара замерла в объятиях служанки, одеревенела.
Она бы и пролежала так оставшееся время до полуночи, только причитания и оханья Авдотьи так набили оскомину, что пришлось перебраться на кровать, до подбородка кутая в одеяло продрогшее тело. Непогода продолжала бушевать, молнии выдирали из тьмы неровные силуэты высокого кресла и флакончиков с маслами на комоде. Мать не присылала служанок с предложением совместно отужинать, видимо, сочла неблагодарную дочь недостойной собственного внимания.
Оно и к лучшему. Когда среди сгустившихся плотных туч острым серпом промелькнула луна, Варвара поднялась к шкафу. Не было нужды подбирать неприметное платье, почти весь её гардероб был черным, легкого покроя, прикрывающий шею воротниками, а руки рукавами. Ей не нравилась столичная мода с зазывно широкими вырезами и безумным количеством пышных оборок на юбке. Подобные платья к бальным вечерам шились по указу Настасьи на заказ, а затем, единожды одетые, сиротливо ютились в углу широкого шкафа.
Идти по узкой тропе за Авдотьей было тяжело: злой ветер нырял в глубокий капюшон плаща, норовил вытянуть волосы из плотного узла на затылке. Бросал ледяные капли вместе с липкой паутиной и одиноко пролетающими сорванными листьями. Совсем скоро она насквозь промокла.
На окраине деревушки стояла высокая мельница. Крылья лениво шевелились под нападками бури, натужно и возмущенно скрипели. В дверных расщелинах виднелся горящий свет.
— Я вас обожду у дверей. — Служанка почти кричит, оборачиваясь к молодой барыне. Прикрывает глаза рукой, пытаясь разглядеть Варвару за пеленой, сотканной из ветра и дождя.
— Не говори ерунды, возвращайся в поместье или переночуй у дядьки. Не желаю, чтобы тебя сбило с ног простудой. — Она заминается, нерешительно закусывает губу и Варе приходится быть суровой. В голосе больше нет мягких нот — жесткий приказ. Как положено обходиться с крепостными. Властно и понятно. — Кому я говорю? Не забывайся, Авдотья, ежели распоряжение слышишь, его исполнять надо!
В неохотном согласии опускается голова, но, когда барыня потянула на себя дверь, девушка неожиданно цепко схватила её за широкий рукав плаща, по-детски потянула на себя, привлекая внимание.
— Не уходите не попрощавшись, Варвара Николаевна. Ежели решитесь, оставьте хоть письмо… Дядька мой в восьмой избе от дороги живет.
— Иди в усадьбу.
Рукав выскальзывает из разжимающихся пальцев, дверь отсекает её от бури и оставшейся в грозной стихии служанки. Варя скинула капюшон с головы, осмотрелась.
Грий сидел на мешках муки — плечи расслаблены, потерянный взгляд равнодушно скользит по стенам, на которых пляшут, мечутся тени. Она шагнула вперед, юноша обернулся.
И было всё в его взгляде: радость, что она пришла, нежность, страсть и тоска. Непонимание, что произошло, отчего он попал в немилость в доме, в котором раньше всегда ждали его приезда. Варвара не сдержалась, метнулась навстречу распахнутым рукам, вбиваясь в поднявшегося художника так, что едва снова не опрокинула его на пыльные мешки, покрытые тонким слоем белой муки. Слезы сами собою полились из глаз. Обидно и горько, сбивая дыхание, громко всхлипывая во время рассказа. Так маленькие дети жалятся разумному и всесильному взрослому, искренне веря, что он отгонит любую печаль.
