Темнота в солнечный день - Бушков Александр Александрович (онлайн книга без TXT) 📗
Те, кто достаточно часто получал телеграммы (а кто их из советских людей часто не получал?), без труда опознали бы их по казенным сумкам доставщиков телеграмм. Вот только сумки были не на самом виду – из черной кирзы, как и у почтальонш, но гораздо меньше, с большую книгу размером. Это почтальонши таскали свои чувалы на плече, а доставщики телеграмм, согласно тому же профессиональному шику, держали непременно в руках. Длинный ремень там имелся, но его обычно пропускали через петли сумки на два оборота, оставив ровно столько, чтобы удобно было держать в руке. Сумку носил через плечо только Крамарь, но Крамарь был скучным мужиком сорока с лишним лет, к тому же ездившим на велосипеде. Нет, мужик был вполне свой, но в глазах троицы персонаж второго сорта…
Ну, и мотоциклетный шлем висел у каждого на локте – что вообще никакого удивления ни у кого не вызывало: рокеров [16] в городе не перечесть, а узоры на шлемах из кусочков синей изоленты красуются у каждого второго, не считая каждого первого, – мода, ага.
Вышли Зойка с Галей и направились к светофору, по пути помахав троице, на что получили в ответ три воздушных поцелуя. Вот в них и «Знатоки» не признали бы доставщиков телеграмм – девушки есть девушки, убеждения насчет профессионального шика не разделяли, телеграммы носили в обычных сумочках. Вообще-то понять их можно – девушка, модно одетая и на каблучках, с казенной сумкой в руке смотрелась бы чуточку нелепо.
– Покажь еще раз, – попросил Батуала.
Доцент раскрыл на предпоследней странице юмористический журнал «Ойленшпигель» из братской ГДР, только что купленный в киоске на Главпочтамте. Из немецкого каждый из них знал с десяток широко известных слов вроде «хэнде хох!» и «шнель!», но в данном случае знания языка и не требовалось, не в языке тут было дело. Клятые братские гэдээровцы в каждом номере «Ойленшпигеля» печатали фотографию симпатичной девахи в купальнике – черно-белую, правда, но в советских журналах и такого не встретишь. Так что журналы из прочих братских стран в киоске залеживались, а «Ойленшпигель» уходит влет – не они одни были такие умные.
– Оба! – сказал вдруг Сенька.
Сунул Батуале свою сумку, Доценту шлем и вышел наперерез шагавшей по краю тротуара белобрысой девице в коротеньком платьице, не без галантности заступил дорогу, мило улыбаясь. Батуала с Доцентом недоуменно переглянулись: ножки у девочки стройные, фигурка тоже ничего, но вот на личность была откровенно страшненькая.
– Девушка, можно спросить? – медовым голосом осведомился Сенька. – Вы волосы красите?
– Нет, – сказала она, останавливаясь без всякого раздражения и глядя с этакой кокетливой надеждой на интересное продолжение разговора.
Сенька, включив обаятельную улыбку крайней степени накала, тем же голосом лисы из басни Крылова продолжал:
– А на голове?
До страшилки доходило медленно, но наконец дошло. Она прямо-таки залилась багрянцем, задрала носик, возмущенно фыркнула:
– Дурак!
И пошла дальше, всей фигурой выражая крайнее презрение. Батуала и Доцент согнулись от хохота. Подошел ухмылявшийся во весь рот Сенька, прокомментировал:
– Старый фокус, а до сих пор клюют…
– Когда как, – просмеявшись, сказал Доцент. – Я позавчера в скотовозе [17] одну так же спросил, так она, выдра, глазом не моргнула. Посмотрела на меня, как Ленин на буржуазию, и выдала: «Это смотря где». И получилось, что это она меня опарафинила.
– Да уж, – сказал Батуала. – Тут сразу и не найдешь, чем ответить. Значит, знала хохму.
– Да уж явно… – кивнул Доцент. – Как маршруты на сегодня?
– У меня – ништяк, – сказал Батуала. – Парочку пришлось местами поменять, зато крюков нет.
– Везет тебе, – хмыкнул Доцент. – А у меня – одна-единственная на аптечный склад, причем аж от Крутоярской. Это значит, из-за одного квитка километр туда, километр обратно.
– Это еще ничего, – грустно сообщил Сенька. – Мне из-за одной-единственной с окраины на «Вагонмаш» переть. Пять кэмэ туда, пять назад. Облезть можно…
– Ну дак… Снова с утра Никифоровна маршруты раскладывала, шкидла [18] старая…
Батуала отозвался о Никифоровне матерно. Если уж не везло, то на раскладке телеграмм сидела эта старая шкидла, которой хоть кол на голове теши. Лорка маршруты подбирала нормально, а Никифоровна, хотя карта города висела у нее перед носом, дурковала постоянно: то разложит так, что придется перекладывать, иначе начнешь выписывать по маршруту петли, то подсунет такую, из-за которой приходится делать приличный крюк, то вообще положит адрес с одного участка на другой.
– Три года еще шкидле до пенсии, – сказал Батуала уныло. – Придется терпеть. Сколько ни объясняй и в карту ни тычь, не понимает.
– Думаешь, мы еще на три года задержимся?
– Три года ж держимся. А чего? Работа знакомая, деньги хорошие, учиться никого не тянет, хоть рабочего стажа для любого вуза достаточно… Чем не жизнь?
– Прав ты, кентяра… Ладно, погода хорошая, мотик под задницей. Для бешеной собаки семь верст не крюк. С «Вагонмашем» одно хреново: на той двухрядке хрен обгонишь какого-нибудь черепаха на длинном ере, если встречное движение густое. Придется за ним тащиться.
– Во-во. А еще…
Метрах в трех от них откинулась горизонтальная фрамуга высокого сплошного окна, показалась Лорка и жалобно воззвала:
– Мальчишки, что вы расселись? Костя, у тебя три срочных, у вас двоих тоже… Никифоровна на понос исходит.
– Лор, да ничего такого срочного, чтобы не успевали. Мы ж ковбои, сама знаешь. Крылатые ракеты «Першинг».
– Да знаю я… Только она, как всегда, воняет. Ноет, что докладную напишет. На фига оно вам?
– Ну скажи, мы пошли… – Батуала поднялся первым. – Полетели…
Они вошли в обширный зал Главпочтамта, свернули вправо, мимо киоска «Союзпечати», зашли в дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен» – они были не посторонние, и это грозное предупреждение их нисколечко не касалось. Вышли на небольшой двор, где чуть подальше, у косого спуска в подвал, выгружали сданные в отделения посылки и бандероли трое знакомых грузалей, явно уже с утра глотнувших дозу.
– Семеныч! – рявкнул Доцент. – Что ты с почтовыми отправлениями советских граждан обращаешься, как бухой боцман с лядью? Аккуратнее спускай, вдруг там хрусталя…
– Девку свою мацай аккуратнее, – огрызнулся Семеныч. – Хрусталя к пересылке запрещены…
Настроение у него, как и у других, было явно злое – принятый хмель выветривался, а посылок и бандеролей оставалось еще полмашины. Так что грузали были прикованы к рабочему месту, в отличие от них, которым предстояло сейчас вырваться на городские просторы и выбирать любую сторону света по собственному усмотрению – ну, с учетом маршрута.
Они принялись неторопливо застегивать шлемы, повесив сумки на рули «сто шестых».
– Комиссар прется… – тихонько сообщил Сенека. – Точно говорю, Митька, сейчас опять пристанет, как банный лист к жопе…
– Вот и я так думаю, – сказал Доцент.
Подошел комсорг Батылего, как всегда, в костюмчике, при галстуке, папочке и комсомольском значке с украшением в виде золотого листочка по торцу флага и золоченой же плашкой внизу, на которой было написано «ЛЕНИНСКИЙ ЗАЧЕТ» (что-то это у них означало, но Доцент с Сенькой, как люди беспартийные, такой херней не интересовались). Как и подобает комсомольскому вожаку, демократично поздоровался со всеми за руку и – накаркал Сенька! – с ходу начал:
– Митя, Коля, в десятый раз спрашиваю… Вы в комсомол вступать собираетесь? Оба на хорошем счету, не считая отдельных мелких нарушений трудовой дисциплины, прогулов за вами вообще не числится, политически грамотные. Митя, я сам на прошлой неделе видел, как ты в киоске газету английских коммунистов «Морнинг стар» покупал…
Митя старательно сделал благонамеренно-задумчивое лицо. Не рассказывать же было комиссару, для чего он «Утреннюю звезду» покупал. А покупал оттого, что в крохотной заметочке на первой странице увидел знакомую фамилию – Беленко. Того самого, про которого вражий «Голос Америки» недавно клеветал, что он угнал в Японию новейший советский истребитель. Черт его знает, как там обстояло на самом деле, вражьи голоса и соврать могут, а проверить нигде не проверишь – советские газеты и телевидение об этом молчали, как партизанка на допросе. Англичане это подтвердили – да, Беленко, да, новейший истребитель «МиГ-25», да, попросил в Японии политического убежища. Если подумать, получалось интересно и непонятно. Советские газеты молчат, а английским коммунистам о таком печальном факте писать можно. Поневоле вспоминается любимый роман Стругацких: «Доктору, значит, можно закладывать, а отцу Кабани, выходит, вредно. Нехорошо получается». А самое главное – английскую газету продают в киоске, расположенном через дорогу (если наискосок) от обкома партии. По недосмотру? Не бывает таких недосмотров. Скорее всего оттого, что знающих английский в Аюкане – с гулькин нос. Тот, кто прочитает (как сейчас Доцент, напрягши память о школьном английском), трепать все равно не пойдет…
