Взрослых не бывает и другие вещи, которые я смогла понять только после сорока - Друкерман Памела

Памела Друкерман

Взрослых не бывает и другие вещи, которые я смогла понять только после сорока

Pamela Druckerman

THERE ARE NO GROWN-UPS

Copyright © 2018 by Pamela Druckerman

Published in the Russian language by arrangement with William Morris Endeavor Entertainment and Andrew Nurnberg Literary Agency

Russian Edition Copyright © Sindbad Publishers Ltd., 2019

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Корпус Права»

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2019

Памела Друкерман – американская журналистка, писательница, специализирующая на жанре книг для родителей.

Памела родилась в 1970 году в Нью-Йорке, детство и юность провела в Майами. Получила степень бакалавра по философии в Колгейтском университете и степень магистра по международным отношениям в Школе международных отношений при Колумбийском университете в 1998 году.

В период с 1997 по 2002 годы Памела работала штатным репортером в «Уолл-Стрит Джорнал» в Бразилии и США, где освещала вопросы экономики и политики. Друкерман также делала репортажи из Токио, Москвы, Йоханнесбурга и Иерусалима для крупнейших телеканалов, включая BBC и NBC. Ранее Памела входила в Совет по международным отношениям и участвовала в комедии-импровизации совместно с Upright Citizens Brigade.

Зимой 2012 года Памела написала и опубликовала книгу «Французские дети не плюются едой», которая стала бестселлером номер один по версии газеты «Сандей Таймс» и вошла в десять самых продаваемых книг в США, а также была переведена на 27 языков.

Предисловие

Bonjour, madame

Если вы хотите узнать, на какой возраст выглядите, просто зайдите во французское кафе. Это что-то вроде места проведения референдума по вопросу вашей внешности.

Когда я переехала в Париж, мне только-только стукнуло тридцать. Официанты обращались ко мне «мадемуазель». Встречая меня у порога, они говорили: «Bonjour, mademoiselle», ставя передо мной кофе: «Voilà, mademoiselle». В те годы я проводила в кафе много времени. Офиса у меня не было, и я ходила в кафе писа́ть. И повсюду была «mademoiselle». (Строго говоря, это слово означает незамужнюю женщину, но сегодня его употребляют по отношению к любой молодой женщине.)

Однако к тому времени, когда мне исполнилось сорок, все изменилось. Официанты стали называть меня «мадам», демонстрируя при этом преувеличенное почтение, словно подмигивая. Как будто «мадам» – это была такая игра, в которую мы вместе играли. Иногда они позволяли себе пару раз бросить мне и «мадемуазель».

Но скоро все «мадемуазели», даже шутливые, исчезли, а из обращения «мадам» пропали сомнение и ирония. Складывалось впечатление, что официанты (в Париже большинство из них – мужчины) дружно решили, что я покинула зону между молодостью и средним возрастом.

С одной стороны, эта перемена меня интриговала. Может быть, официанты после работы собираются за бокалом сансера и просматривают фотографии посетительниц, чтобы определить, кого из них пора понизить в звании? (Самое неприятное в этом то, что к мужчинам всегда обращаются одинаково: «месье».)

Разумеется, я понимаю: мы все стареем. Я видела, как на лицах моих ровесниц появлялись морщинки. Сейчас, когда им по сорок, я примерно представляю себе, как будут выглядеть некоторые из них на пороге семидесятилетия.

Просто я не ожидала, что «мадам» настигнет и меня – во всяком случае, без моего на то согласия. Я никогда не была красавицей, но накануне двадцатилетия обнаружила, что обладаю суперспособностью выглядеть молодо. У меня все еще была полудетская кожа. Посторонние затруднялись сказать, сколько мне лет – шестнадцать или двадцать шесть. Однажды я в одиночестве ждала поезда на платформе метро в Нью-Йорке. Рядом со мной остановился пожилой мужчина. «У вас до сих пор детское личико», – ласково сказал он мне.

Я поняла, что он имеет в виду, и твердо вознамерилась надолго сохранить это маленькое преимущество. До того как многие мои подруги начали беспокоиться из-за морщин, я каждое утро наносила на лицо солнцезащитный крем и крем для век, а вечером втирала в себя еще больше всяких зелий. Я крайне скупо расходовала улыбки, позволяя себе растянуть губы, только если и правда слышала что-то очень смешное.

Мои усилия не пропали даром. После тридцати незнакомые люди все еще принимали меня за студентку, а бармены требовали предъявить удостоверение личности. Мой субъективный возраст, то есть возраст, на который выглядит человек (и к которому обычно надо прибавлять шесть-семь лет), колебался в районе двадцати шести.

Сейчас мне сорок с небольшим, и я рассчитываю взять реванш за счет преимуществ, какими располагает обыкновенная средняя женщина. Я вступаю в такую полосу жизни, когда быть красавицей уже не обязательно; чтобы хорошо выглядеть, достаточно быть ухоженной и не страдать лишним весом.

Какое-то время кажется, что эта стратегия работает. На лицах женщин, которые всегда выглядели значительно лучше меня, появляются мелкие морщины. Перед встречей с приятельницей, с которой мы не виделись несколько лет, я специально настраивалась, чтобы ничем не выдать, как сильно, на мой взгляд, она изменилась. (Подобное свойство – долго сохранять внешность неизменной, а потом преображаться в один миг, французы называют coup de vieux, в дословном переводе «удар старостью».)

Я с печальным равнодушием смотрела, как у многих моих знакомых в волосах мелькает седина, а лоб собирается морщинами. Я считала себя живым доказательством распространенного мнения о том, что каждый человек заслуживает того лица, которое имеет. Из чего с очевидностью вытекало, что лично я заслуживаю перманентного сияния юности.

Но потом на протяжении всего нескольких месяцев и во мне что-то изменилось.

Новые знакомые больше не восхищались тем, как молодо я выгляжу, и не ахали, узнав, что у меня трое детей. Теперь люди, с которыми я долго не виделась, изучают мое лицо чуть дольше, чем надо. Если я встречалась в кафе с приятелем моложе меня, в первые минуты он смотрел как будто сквозь меня, словно не желал признавать, что сидящая перед ним дама средних лет – это я и есть.

Подобные перемены волнуют не всех моих ровесников, но среди них немало тех, кто искренне страдает от так называемого кризиса среднего возраста. Одна моя подруга говорит, что, когда она приходит на вечеринку, «эффект Золушки» больше не работает: никто не поворачивается в ее сторону. Я, в свою очередь, заметила, что мужчины на улицах Парижа обращают на меня внимание, только если у меня тщательно уложены волосы и нанесен макияж. Но даже в этом случае я считываю в их глазах новый месседж: я бы с ней, пожалуй, переспал, но только если это не потребует от меня никаких усилий.

А вскоре меня как раз и накрыло волной «мадам». «Bonjour, madame», когда я захожу в кафе; «Merci, madame», когда расплачиваюсь; «Au revoir, madame», когда ухожу. Иногда сразу несколько официантов говорят это одновременно.