Приключения Вернера Хольта - Нолль Дитер (лучшие книги txt) 📗
Хольт захлопнул книгу.
— Спасибо, — сказал он и взял у Вольцова предложенную сигарету.
— Без теоретической подготовки, — продолжал Вольцов, — нельзя судить о том, что происходит на фронте. Хочешь знать, почему субъекты вроде нашего Бранцнера ничего и слышать не хотят о положении на фронтах? Да потому, что в душе они дрейфят и, несмотря на пышные фразы, не понимают и не любят войны! Хоть фюрер и уверяет, что войну нам навязали, но ведь это просто так говорится, чтобы людям рот заткнуть. На самом деле после восемнадцатого года у нас не было другого выхода, как развязать новую войну. Я еще от отца слышал, что настоящий солдат никогда не примирится с таким поражением, а только и будет помышлять о реванше. Все это ты найдешь и в «Майн кампф», а также, что мы должны мечом завоевать новое жизненное пространство на востоке…
Хольт еще не успел вздохнуть после изнуряющего напряжения воздушной войны, не успел вкусить жизни тылового городка и блаженной безответственности отпуска, а тут рассуждения Вольцова снова нагнали на него уныние. В памяти всплыли забытые слова: «…подготовили и развязали завоевательную войну…» — об этом говорил ему отец, — а также лаконичное замечание Гомулки по поводу голодных военнопленных: «Не они начали войну…»
— Люди моего сорта, — продолжал Вольцов, — мы… ну как бы это сказать… мы утверждаем войну; если бы войны не было, ее надо было бы как можно скорее начать. И это должна быть настоящая война, а не такая липа, как в 1806 году, — по всем правилам искусства, как войны Александра Македонского или Наполеона. Спрашивай, не стесняйся! У нас есть сейчас время! Хочешь, я объясню тебе положение. Мы теперь помаленьку воюем на внутренней линии. Наше великолепное предполье мы, к сожалению, потеряли…
Хольт курил, не мешая словоизвержениям Вольцова. Потом посмотрел на часы и хватился:
— Довольно! Призывной пункт вот-вот закроется!
По дороге они встретили Гомулку. Дождь перестал, густая пелена облаков рассеялась, и в просветы выглядывало солнце. Втроем они пошли в город. Зарегистрировавшись в отделе для отпускников, друзья тесными городскими улицами направились к Рыночной площади, В дверях продовольственного магазина показалась худенькая, очень юная девушка и тотчас же отпрянула, чтобы дать пройти тройке военных. Одета она была в старенькое пестрое платьице, на руке — хозяйственная сумка.
У нее были каштановые волосы. И глаза с каштановым отливом. Взгляд ее скользнул по Хольту. Он подумал… девочка стояла на дороге… где-то я читал такое стихотворение: «Девочка стояла на дороге». Вспомнилась девочка в красных башмачках. Хольт остановился. Отчего у нее такой печальный взгляд?
Незнакомая девушка направилась в ту сторону, откуда они пришли. Над ней угрюмо нависло дождливое серое небо. Но вот в разрывы туч глянуло солнце и ослепило Хольта. Он пошел дальше. Что это? — думал он. — Кто она?
— Очнись, парень! — подтолкнул его Вольцов. — Ты, кажется, спишь на ходу!
На Рыночной площади им встретилась ватага молодежи. Тут были Петер Визе и Герберт Вурм, — увидев его, Вольцов напыжился и выставил грудь, украшенную орденской ленточкой, — а с ними девушки: сестра Рутшера, Фридель Кюхлер в военной форме, ее подруга по прозвищу Килька и три-четыре других. У всех в руках — купальные принадлежности.
— Гром и молния! У Вольцова Железный крест! — послышались восторженные возгласы. — А это что еще за блямба?
— Значок зенитчика! Его дают за определенное число сбитых самолетов.
Все вместе они двинулись по направлению к пляжу. Но Хольт остановился. «Мы хотели навестить родителей Земцкого». Сестра Рутшера увлекла Хольта в сторону, он поразился ее бледности.
— Вы, кажется, были с братом у одного орудия?..
Не рассказывать! Хольту вспомнился развороченный окоп, поваленная набок пушка. Выходит, война преследует меня и здесь! Девушки рассказывали о дежурстве в лагере эвакуированных детей… Уговорились встретиться завтра.
Они навестили родителей Земцкого и, чинно сидя на стульях, в замешательстве уверяли фрау Земцкую, что эпизод с полотнищем — ни на чем не основанный слух.
— Слух пустой, а главное вредный, — убеждал ее Вольцов. Выйдя из дому, он поклялся: — Больше я по таким делам не ходок! Мою мать тоже прошу не беспокоить, если со мной что стрясется!
Гомулка отправился к зубному врачу, чтобы наконец вставить себе выбитый зуб.
Этой ночью Хольт проснулся под впечатлением страшного кошмара: огонь! Куда ни посмотришь, все в огне! Это еще долго будет его преследовать. Ведь прошло всего три дня. Три дня! Да, ход времени разладился! Сколько мне сейчас лет? Семнадцать с половиной! Но если я попал в зенитную часть шестнадцати с половиной, с той поры должно было пройти по меньшей мере лет тридцать, если не все пятьдесят. Какое там, больше! Одна эта огненная ночь в Ваттеншейде длилась, пожалуй, сотню лет. И он снова погрузился в забытье с блаженным сознанием, что его не разбудит ни сигнал тревоги, ни «мо-скито», ни проверка телефонной линии. Засыпая, он еще раз вспомнил привязавшийся стих: «Девочка стояла на дороге…» — с хозяйственной сумкой в руке.
На следующее утро Вольцов торжествовал:
— Роскошная погода! Небо не оставляет старых вояк! — За завтраком он поделился с Хольтом своими планами: — Займусь наконец отцовскими дневниками, нехорошо, что они валяются как попало. А потом отправлюсь в горы, надо выкопать из земли наши пистолеты.
Хольт собирался навестить Петера Визе.
— Дался тебе этот Недотепа! Понять не могу, что ты в нем находишь!
Однако прежде всего они решили поплавать. Но Хольт засомневался:
— Как же я — с такой разукрашенной спиной? «Там лежали герои, раненные в грудь», — процитировал он. — Древние германцы прогнали бы меня со стыдом и позором!
— Да, но в их время не было воздушных налетов! — Вольцов обеими ногами нырнул в тренировочные штаны. — Вот было времечко! Представь себе: единоборство, бой один на один! Ну и лупил бы я направо и налево! — Вольцов с восторгом расписывал эти канувшие в вечность методы войны. — Я был бы величайшим полководцем древности! — расхвастался он. — Ганнибалу я ответил бы контрохватом обоих флангов. Что они тогда понимали! Варрон строил свои полки по тридцать шесть человек в глубину — на черта ему тогда сдалось численное превосходство! Я бы на его месте всех солдат первой и второй линии построил в двенадцать шеренг, а третью линию, так называемых триариев, расположил бы с флангов и держал в резерве, тогда бы я в два счета разделался с конницей Гасдрубала…
