Навсегда (Роман) - Кнорре Федор Федорович (читать книги TXT) 📗
— Вот и я говорю, что не может! — волнуясь, вторил ему комиссар. — Узнал? Ну тебя совсем, дай хоть обнять тебя! Ты же ничего не знаешь! Мы с тобой и в Мельминском лагере вместе были, один раз рядом лежали в темноте. Я-то знал, что это ты. А ты даже и не знал, кому ремешок передаешь. Помнишь, ремешок?
Комиссар остановился и, широко расставив руки, схватил и крепко потряс Степана за плечи, обнял его, оттолкнул от себя, чтоб обнять с размаху, покрепче, и вдруг быстро отвернулся, прислушиваясь к вспыхнувшей позади стрельбе.
— Бегом, вперед! — крикнул он, и все побежали, не останавливаясь, пока не пересекли широкую поляну.
— Стой! — скомандовал Матас. — Обнахалились, в лес лезут, как к себе домой. Пускай сунутся на поляну. Ручные пулеметы на фланги, станковый ко мне, сюда. Огонь открывать по команде, а то голову оторву!
Валигура со Степаном быстро собрали пулемет и, выбрав удобное место, залегли в глубокой выемке у корней старого дуба.
Немного погодя подошел Матас, отправлявший куда-то связных, и, крякнув, улегся в трех шагах от Степана.
— Слушай-ка, Степан, — сказал он тихо. — Ты ведь совсем не знаешь ничего. Твоя Аляна у нас. Удивляешься? Да, к нам ушла. Сейчас-то ее нет. С задания пока не вернулась. Я тебе потом все подробно расскажу.
— Так ее… сейчас нет? — хмурясь и глядя в прорезь прицела, хрипло спросил Степан.
— Сейчас нет. Но это ничего! У нас и не такое бывало… Осторожно, это наше охранение отходит, не торопись.
— Я вижу, — сказал Степан.
— Ну вот, а сейчас жди, фашисты вылезут — подпускай поближе…
Трое бойцов охранения с ручным пулеметом перебежали по краю поляну и скрылись в кустах.
Поляна лежала теперь перед их глазами — безлюдная, вся зеленая, с нежными крапинками просвечивающих на солнце колокольчиков.
Истекала, быть может, последняя минута перед боем.
— Слушай-ка, — вдруг быстро проговорил Матас. — Да ты знаешь ли, что у тебя сын родился?
— Сын?.. И что он? Говори… — чужим голосом, боясь, смертельно боясь ответа, прошептал Степан.
— Растет! Живет! — поспешно ответил Матас. — Называется Степан. Степан Степаныч!.. Внимание, вот они! Вот, вот!..
— Вижу, — шепнул Степан и плавно повел послушное тело пулемета.
Глава четырнадцатая
Суровая боевая жизнь партизанской базы давно уже стала единственным содержанием жизни Степана.
До тех пор пока он был в деле— на опасной подрывной операции или в изнурительном пятидесятикилометровом броске, — он чувствовал, что душа у него хотя и тяжелая, какая-то свинцовая, но все же на месте. Но наступали дни отдыха на базе, день-два не было никакого задания, и тут начиналось самое скверное.
Мускулы у Степана окрепли, он помолодел лицом, сил у него прибавилось, но горе его тоже точно крепло вместе с ним и становилось все сильнее.
Другое дело Валигура. Тот в дни отдыха просто «купался в роскоши». Соломенная подстилка, полу-солдатская одежда, котелок, полный каши, скромный табачный паек — все это после медленного умирания в лагере казалось верхом комфорта. Он раздобыл себе потертую суконную безрукавку, отороченную бараньим мехом, и даже начал отпускать маленькие усики.
Со Степаном они жили в одной землянке, почти не расставаясь. Мастерство Степана как пулеметчика совершенно отошло на второй план, когда выяснилось, что он знает подрывное дело. Подрывники были на базе самой дефицитной специальностью.
Как только Степана назначили командиром группы подрывников, Валигура объявил комиссару, что тоже служил сапером. Степан удивился, но смолчал. Только когда они остались вдвоем, Валигура беззаботно признался, что знает множество специальностей, а вот в подрывном деле ровно ничего не смыслит.
— Да как же ты мог тогда соврать? — укорил его Степан.
— А что прикажешь делать? — вспылил Валигура. — Разве мы не поклялись друг другу всегда быть вместе?
Степан не мог припомнить такого случая, но из деликатности только повторил:
— Все-таки обманывать комиссара — это не дело…
— Обманывать! Хорош обман! Можно подумать, что я на курорт выпросился или в тыл! А ведь я в подрывники набился! Это же, на мой вкус, самое поганое дело! Какие-то чертовы пружинки, проволочки, не за ту потянул — бах, и кусочков твоих не соберут! Ха! Обман! И вообще, ты, может быть, считаешь, что я человек тупой, непонятливый, а? Тогда другое дело!
— Понятливый ты, сообразительный, не ори, пожалуйста, — успокаивал его Степан.
— Ага, признаешься, что понятливый?! Так, значит, я могу у тебя выучиться, да?.. Тем более, что первое время мне все равно поручат только тол на своем горбу таскать по сто километров! Выучишь?
— Ну, постараюсь, — сдался Степан.
— Значит, кончено дело, вопрос решен. — Валигура стер со лба проступивший в горячке спора пот и, успокоившись, примирительно сказал — А какая важность, если мы даже и не клялись? Давай сейчас поклянемся! Согласен?
— Да я и без клятв согласен.
— Нет, с клятвой лучше. Я клянусь… — Валигура не без торжественности поднял руку с открытой ладонью. — Клянусь с этого часа быть всегда с тобой, в огне и в воде, на свадьбе или в аду, куда уж попадем, держаться будем вместе. Так?
— Ладно, договорились… Ну, клянусь, клянусь! — Степан помахал рукой в воздухе, успокаивая готового опять вспылить Валигуру.
— Дело сделано! — провозгласил Валигура и сейчас же весело сказал, почесывая затылок: — Ну и втравил ты меня в историю! Мины, шашки, ловушки — это мне хуже гадюки за пазухой. Не знаю, как привыкну. В общем, давай объясняй всю эту ведьмину кухню…
Недели через две обучения он с белыми пятнами на скулах от пережитого напряжения, дрожащими руками принес и молча положил перед Степаном первую обезвреженную немецкую мину.
Сделав широкий проход в немецком минном поле, они поставили вешки. Степан тщательно отметил на плане опознавательные знаки, и их маленькая группа из пяти человек, выполнив задание, двинулась обратно, в который уже раз, «домой», на базу…
Теперь у Степана на базе был один совсем особенный, просто, можно сказать, близкий человек — Наташа. Она знала про Аляну то, чего не знал сам Степан. И она ни на минуту, ни за что, никак не желала верить и не верила, что Аляна погибла. И, самое главное, она ее любила.
Серое, аккуратно подоткнутое одеяло Аляны с брезентовой походной сумкой в головах до сих пор было постелено на нарах рядом с Наташей, и она его упрямо охраняла. Только когда на базе скоплялось сразу много людей и на всех не хватало места для ночлега, Наташа угрюмо говорила какой-нибудь девушке: «Ладно, устраивайся пока тут, на месте Аляны».
Когда Степан со своей группой возвращался после операции, Наташа всегда стояла, дожидаясь, или шла навстречу медленным шагом, опираясь на свой костылик и похныкивая иногда, когда случалось неловко ступить.
Издали она протягивала руку — ему первому, радостно улыбалась спокойной улыбкой, выглядевшей немного жалко на ее очень исхудалом, бледном лице.
— Здравствуй, Степа, — говорила она. — Как вы там воевали? Хорошо? Все целы вернулись? Молодцы!.. Идите отдыхайте, а вечером ко мне на посиделки, не забудь, пораньше!..
В такие вечера Наташа чаще всего рассказывала сама. Больше всего на свете она любила рассказывать. Слушать она тоже любила, запасаясь при этом материалом для рассказов. Неинтересных случаев для нее в жизни не было. Лишь бы что-нибудь про людей — как они жили, что с ними случилось и чем кончилось. Лучше всего, если очень счастливо и благородно, а нет, так хоть как-нибудь неожиданно и страшно.
Однажды, когда Степан, Валигура и еще несколько парней и девушек собрались в ее землянку, она, поёживаясь и поглаживая руками плечи, точно кутаясь в теплый платок, которого на ней не было, сказала:
— Если тебе интересно, Степа, какие тут у нас споры и разговоры при ней были, я могу рассказать. Хочешь?
— Мы специально и явились к тебе слушать всякие рассказы, — согласился Валигура, затягиваясь сигаретой.
