Навсегда (Роман) - Кнорре Федор Федорович (читать книги TXT) 📗
— Откуда вы взяли автоматы? — невозмутимо продолжал усатый командир.
— Два сами отняли. Два сняли с погибших товарищей.
— Так. Значит, из лагеря. Ладно. А до лагеря вы кем были?
— Солдаты, солдаты, солдаты! Сто раз говорили, что солдаты, так ведь не слушают! — вспылил Валигура.
— Какие солдаты?
— Армии Польской, — сказал Валигура.
— Красной Армии, запаса первой очереди. Пом-комвзвода. Пулеметчик.
— Ну ладно, — сказал командир, собираясь уходить. — Пока отправим вас в тыл, а там видно будет. Сейчас я за вами пришлю человека. Думаю, что вы правду говорите, ребята.
— Тьфу ты, бывают же бюрократы! — сказал ему вслед Степан и, скрестив на груди руки, прислонился к стене.
Начальник быстро обернулся:
— Болтаешь не по-солдатски.
— Какой я вам солдат! Вы нас, как пленных, посадили.
В это время посреди мощеного двора взорвалась мина, брызнув во все стороны каменными осколками.
От распиравшей его злобы Степан даже не обернулся. Командир, чертыхаясь, схватился за висящий на груди бинокль и быстро подбежал к обвалившейся бойнице.
Пулеметчик лежал ничком, не поднимая головы, а второй номер, скрестив ноги, сидел рядом и растерянно вытирал кровь, которая текла по лицу из множества ранок и царапин от мелких камешков.
Усатый командир подождал, пока к пулемету прибежал новый расчет, и указал цель. И хотя Степан ненавидел этого человека, сейчас ему понравилось, как тот себя ведет под огнем: степенно сосредоточенно.
Усатый долго глядел в бинокль. Потом озабоченно почмокал и сказал своему ординарцу:
— Ни черта не горит, просто безобразие!
— Горит все-таки немножко. Разгорится! — неуверенно заметил ординарец.
— Если не потухнет, так разгорится. Сапожники, а не саперы, простого дела не умеют сделать.
Еще несколько мин разорвалось среди арок во дворе старого замка. Усатый показал пулеметчикам новую позицию и куда-то ушел.
Звук боя менялся с каждой минутой; с того берега огонь все усиливался, а с горы, из развалин, отвечали все реже.
Степан долго внимательно вслушивался, потом сказал Валигуре:
— Тут дело такое, по-моему: у нас ведет огонь одно прикрытие, а все остальные ушли давным-давно. Досидимся мы тут, дождемся, пока фашисты на гору влезут.
— Я тоже насчет этого думал. Пойдем, хоть своими глазами увидим, что делается.
Они вылезли из ниши, прошли через двор и, поднявшись по каменным ступеням, очутились в маленьком дворике. Здесь около старинной амбразуры лежал перевернутый пулемет и в стороне от него в спокойной позе, лицом вверх, — пулеметчик. Веки его были приоткрыты, и казалось, что он смотрит на белые облака, как будто все происходящее вокруг перестало его интересовать.
Они поставили пулемет на катки, Степан лег и попробовал рукоятку. Пулемет был старый, родной, русский «максим». Механизм работал, только в коробке оставалось меньше половины ленты.
Степан немножко ослабил один болт, взялся за ручки и попробовал, как поворачивается в его руках тело пулемета.
Внизу, под обрывом, дымился, вяло разгораясь, мост. С того берега шла сильная стрельба, но никакой определенной цели не было видно. Из крепости редко стреляли из винтовок.
Потом из клубов дыма, застилавших середину моста, вырвались и бегом бросились вперед, стреляя на ходу из автоматов, несколько солдат в глубоких немецких шлемах. Следом за ними другие с того берега побежали к мосту.
Быстрым, но плавным движением Степан повернул пулемет, навел, поправляя на дальность, взяв на глаз повыше, и в это мгновение услышал у себя за спиной шаги бегущего во весь дух человека и услышал голос усатого командира, зло кричавшего: «Пусти, отойди!..» Не обращая на него внимания, Степан ударил из пулемета по мосту, увидев, как взлетели щепки прямо под ногами у первых, вырвавшихся вперед солдат, мягко нажал на ручки, чуть приподнимая прицел, и расчетливо отпустил спуск в ту секунду, когда увидел, что мост до самой полосы дыма чист — там не осталось ни одного бегущего солдата. Стрелять наугад, в дым, было бессмысленно, и он перевел прицел и ударил по тем, кто подбегал к мосту. Больше никто не совался на мост, только стрельба с того берега усилилась.
— За Варшаву вам, собачья кровь! — заорал Валигура. — Да не за всю, а за один только переулок!
— Лежите тут и не двигайтесь! — быстро проговорил за спиной у Степана голос командира. — Сейчас будут патроны!
Валигура дотронулся до плеча Степана и, вытащив из коробки, показал ему конец ленты. Степан молча кивнул, не спуская глаз с того берега.
Усатый скоро вернулся с коробкой, поставил ее около Валигуры и остался стоять за его спиной, тяжело дыша после бега.
Валигура проворно подал ленту, и снова Степан экономными очередями опрокинул и отогнал обратно, в гущу дыма, пытавшихся прорваться по мосту солдат.
— Видали, как у нас? — сказал Валигура, который все еще злился на усатого.
— Что да, то да! — согласился командир.
Пламя на мосту вдруг взметнулось кверху, что-то рухнуло, и дождь искр посыпался в воду.
— Наконец-то! — сказал командир.
Подбежал ординарец и облегченно воскликнул:
— Вот вы где, товарищ комиссар! Мы вас потеряли совсем!
— Передай приказание: прикрытию отходить!..
Разгорелось наконец-то!
— Он тут, у них, видать, важная шишка, — шепнул Валигура.
— Берите пулемет, пошли! — скомандовал комиссар.
Они прокатили пулемет по двору, снесли по каменной лестнице вниз и вышли к задним воротам, где стояли две верховые лошади. Там сняли пулемет со станка, навьючили его на лошадь, а на другую усадили двух легко раненных партизан. У ворот собралось уже человек двадцать бойцов. Трое с ручным пулеметом остались на месте, остальные вышли из ворот и напрямик через редкую березовую рощицу двинулись к лесу.
— Есть и у нас пулеметчики, а такой работы, как у этого бородатого дядьки, я не видел, честное слово, — по-литовски сказал усатый командир своему ординарцу.
— Всем ребятам тоже очень понравилось, — ответил ординарец. — Прямо на редкость!
Степану было неловко, что говорят о нем, а он идет следом и вроде как подслушивает.
— Автоматы бы нам лучше отдали! — нарочно по-литовски сказал он.
— Ух ты! Смотри-ка! — удивленно обернулся комиссар. — Так ты и по-литовски умеешь? Откуда это?
— Я и по-русски, и по-литовски, и по-испански — по-всякому прошу, чтоб нам оружие вернули.
— Вам автоматов сейчас не надо. Вот ваш пулемет.
— Наш?.. Ну, тогда ладно.
— Как ты в плен попал?
— Да никак. Был на гражданской работе, ходили по болотам, вышли на дорогу, — оказывается, война. А мы ничего и не знали. Нас загребли… На работу в Германию отказывался. После третьего отказа меня, конечно, в штрафной. Вот и все.
— Понятно, — кивнул внимательно слушавший комиссар. — А откуда по-литовски знаешь?
— В лагере литовцы были, товарищи, ну и… жена у меня литовка тоже.
— А фамилия твоя как?
— Журавлев.
Комиссар круто, на ходу повернулся к нему и, ухватив за рукав, пониже плеча, повернул лицом к себе. Минуту он пристально вглядывался в него, потом разжал руку и спокойно сказал:
— Нет, не может быть…
— Однако все-таки бывает: Журавлев.
— Да нет, не о том я… Ты продолжай. Жена, значит, у тебя литовка была?
— Чего это «была»? Я и сейчас женатый. Жена дома, в городе осталась. Ланкай город…
— Постой ты! Постой! — нетерпеливо оборвал его комиссар. — Ты меня совсем запутал. Ну, ты Журавлев, ну, из Ланкая. Это все бывает. А теперь только имя скажи, и больше ничего…
— Степан.
— А в каком лагере ты был до этого штрафного?
— Около Мельме.
— Ладно, все!.. Теперь ты на меня гляди. В Ланкае, когда-то, сто лет назад, еще до войны, ты не знал ли некоего товарища Матаса?
— Ну как же… Хотя верно, что сто лет назад это было… А что глядеть?.. — Степан посмотрел, пожал плечами, опять вгляделся в худое, незнакомое лицо комиссара и вдруг увидел одни только глаза, маленькие, радостно блестящие от какого-то нетерпеливого ожидания. — Да не может этого быть! — растерянно повторял Степан. — Ну, как же это может быть?..
