Книга будущих командиров - Митяев Анатолий Васильевич (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
Но вернёмся к нашим «ястребкам». Слово-то какое чистое – «ястребок»! Они защитили танки и пехоту. А сами? На правом фланге, где сражались Карнаухов и Лазарев, командир увидел два парашюта и поднимавшийся прямо вверх ЯК. Вокруг него летала тройка «мессершмиттов». А высоко над командирским самолётом всё ещё вилась карусель, начатая в самом начале боя. И там только один ЯК остался.
Командир вместе с ведомым бросились ему на выручку. Но тут их самих атаковали два «мессершмитта», и ещё два чуть погодя. Защищая друг друга, попытались уйти от врага. В это время самолёт Аннина прошила очередь.
– Больше не могу. Ранен. Самолёт подбит… – проговорил Аннин по радио.
– Дима, скорее иди домой, дружище! – услышал он в ответ. – Не можешь тянуть – садись.
Сколько заботы в этих словах командира и сколько горечи! Так может говорить со своим вдруг заболевшим сыном мама. «Дима, скорее иди домой». Аэродром далеко, а настоящий дом лётчика ещё дальше. Дойдёт ли он когда-нибудь до дома? Он уже ранен. И рядом четыре «мессершмитта». Но рядом и командир. Самое большое, что может сейчас сделать командир для своего друга, – связать боем всех четырёх врагов, не дать добить им и лётчика и самолёт.
Немцы увидели серебристый след капель бензина за ЯКом Аннина и вчетвером напали на командирскую машину.
Ты, читатель, помнишь, как говорил об асах конструктор Яковлев? Теперь его характеристику «наложи» на описание боя аса Арсения Васильевича Ворожейкина с немецким асом. Да, среди четырёх фашистских лётчиков оказался ас, и его самолёт был разрисован по прихоти хозяина. Вот как описывает этот бой Ворожейкин:
«Делаю глубокий вираж, зорко всматриваюсь в обложившие меня «мессершмитты».
Те словно не замечают меня. Что это значит?
Снова насторожённо делаю полный вираж, только в другую сторону. Один немец уходит вниз, под меня, другой, с какими-то разноцветными росписями на фюзеляже и с чёрным носом, – вверх, двое крутятся по сторонам.
Не оставалось сомнения – четвёрка опытных пиратов будет действовать согласованно и осторожно.
Подумав, решаю снизиться, чтобы ограничить врагу свободу манёвра по высотам. Правда, это потребует и от меня аккуратности в пилотировании. Но я ведь один, мне это сделать легче, чем четырём «мессершмиттам».
Судя по всему, черноносый истребитель – главная опасность. С него не спускать глаз.
Едва все эти соображения промелькнули в сознании, а рука уже убрала обороты мотора, машина вошла в глубокую спираль. Враг пока выжидает. И как только у самой земли я резко выхватил самолёт из спирали, два «мессершмитта» с разных направлений атаковали меня. Двумя бросками из стороны в сторону уклоняюсь от прицельного огня. Оба истребителя отходят в сторону и летят на параллельных курсах, демонстрируя подготовку к новому нападению. Зачем? Третий «мессершмитт», тоже не сумевший атаковать, на большой скорости проносится надо мной и выскакивает вперёд, подставляя хвост, как бы говоря: «На, стреляй!» Явная приманка…
Понимаю, почему пара так демонстративно летит по сторонам; тоже отвлекает, чтобы я не заметил, откуда готовится решительная атака.
Всё моё внимание приковано к четвёртому самолёту. Он сзади и выше меня, в лучах солнца, и по-прежнему выжидает. А что, если пойти на приманку и показать себя черноносому неопытным юнцом, а потом развернуться и заставить драться на вираже?
Гонюсь за приманкой. Черноносый камнем падает на меня. Из-за солнца я ошибся в определении расстояния, и немец на большой скорости сразу очутился так близко, что мой манёвр оказался бы явно непригодным для решительного нападения. Сейчас им можно воспользоваться только для выхода из-под удара.
Атакующий прицеливается. Большая скорость, развитая на пикировании, мешает ему взять на мушку мой ЯК. А что, если воспользоваться этим и продолжать разыгрывать «слабачка»? Враг будет введён в заблуждение, станет действовать менее осторожно. Тогда пусть сближается, важно не дать ему прицелиться. В критический момент он обязательно отвернёт и, имея большую скорость, проскочит мимо меня. На этом его и можно будет подловить. Атака должна быть короткой, огонь – навскидку.
«Мессеры» полностью предоставили меня во власть своего вожака, и, летя по прямой с повёрнутой назад головой, я впился глазами в черноносого истребителя. О пилотировании ничего не думаю. Всё внимание – на врага. Диск бешено вращающегося винта «мессера» блестит на солнце двумя горизонтальными линиями, похожими на шевелящиеся усы. Надвигаясь, они словно вынюхивают что-то… В эти секунды все движения противника лучше, пожалуй, чувствую, чем свои. Да иначе и нельзя: ведь стоит невпопад шелохнуть самолёт – и я пропал. Вот лётчик берёт меня в прицел, я уклоняюсь, создавая боковое скольжение. Это вводит врага в заблуждение, он думает, что я, погнавшись за проскочившим вперёд истребителем, ничего не вижу сзади.
Мгновение решит успех короткой схватки. Но это мгновение, когда тебе в затылок наводят пушки и пулемёты, кажется вечностью. В жилах стынет кровь, и секунды тянутся медленно. Только бы не прозевать, когда враг начнёт отворот, на этом я его поймаю.
Фашист, не понимая, в чём дело, безуспешно ловит меня в прицел. Он так быстро сближается со мной, что вот-вот врежется. На миг становится жутко: а вдруг, увлёкшись, действительно таранит? Нет, он не стреляет – значит, действует хладнокровно, а такой не допустит столкновения. На всякий случай я готов отскочить от таранного удара. Из-за ошибки врага нельзя погибать. От нетерпения рождается мысль: «Убрать газ, и «мессершмитт» сразу обгонит меня. Но тогда потеряю нужную скорость и дам понять противнику, что вижу его, он уйдёт резкой горкой».
Черноносый, видимо, не желая пугать меня стрельбой и убеждённый в том, что я не вижу его, отваливает вправо, чтобы снова повторить атаку. Его машина с жёлтым, как у змеи, брюхом хорошо выделяется на голубом фоне.
Сколько пришлось ждать этого мгновения! Резкий доворот. Враг вчеканился в прицел. Очередь! И «мессершмитт», пронизанный в упор, взрывается».
После гибели немецкого аса на Ворожейкина бросился другой «мессершмитт». Наш лётчик подбил его. Тогда вражеские самолёты стали уходить к себе. Сражение кончилось.
Возвратившись на аэродром, лётчики, как всегда, собрались, чтобы подвести итоги боя, разобрать действия каждого. Сергея Лазарева и Ивана Мори не было с ними. Один выпрыгнул с парашютом, другой упал с самолётом на территории, занятой противником. Дмитрий Аннин, несмотря на потерю крови, дотянул подбитый ЯК до аэродрома.
Все жалели погибших товарищей. Разбирались, почему их сбили. Лазарев допустил простейшую ошибку: не имея нужной высоты, пытался уйти от атакующего «мессершмитта» пикированием. На выходе из пике, когда самолёт как бы застывает в воздухе, он стал добычей для врага. Лётчик был умелый, но усталость привела к такой ошибке и такому исходу. Трагичнее была гибель Мори, очень сильного и доброго человека. Он сбил одного «мессера», когда второй зашёл ему в хвост. Иван Моря рассчитывал, что ведомый Чернышёв защитит его. Чернышёв и защитил бы, он уже прицелился во врага, нажал на кнопки спуска, но оружие не выстрелило. Как выяснилось на земле, перегорел предохранитель кнопочного управления стрельбой. И немец сбил Морю.
Наши истребители уничтожили 10 самолётов врага и 2 подбили. 4 сбитых и 1 подбитый приходились на долю командира. А он не радовался. Всё сокрушался, почему взял в полёт уставшего Лазарева, ведь отказал ему вначале, но не настоял на своём. Ещё командир упрекал себя в том, что недостаточно следил за ведомым. Ведомый ведь тоже нуждается в защите. Аннин просил товарищей не делать скидки на ранение и прямо говорить о его ошибках. Сам он считал, что зазевался, из-за этого немцы могли сбить и командира.
И все удивлялись мужеству Емельяна Чернышёва. Он совершил почти невозможное: после гибели Мори один на безоружном самолёте сковал семь «мессершмиттов», держал их около себя столько времени, сколько понадобилось товарищам, чтобы побить и разогнать «юнкерсы».
