Огни Новороссийска (Повести, рассказы, очерки) - Борзенко Сергей Александрович (библиотека электронных книг txt) 📗
Задержанный, одетый в красноармейскую форму, улыбаясь и обнажая зубы, заявил, что он враг Советской власти и пытался захватить документы штаба.
Он сидел на земле под вековым дубом со связанными за спиной руками и, покачиваясь из стороны в сторону, мурлыкал песню, в которой невозможно было разобрать слов.
Его расстреляли утром, при уходе штаба на Каменец-Подольск, и бросили в щель, выкопанную для предохранения от осколков авиабомб.
…Через реку переправлялся последний полк нашей армии, и мы поехали на переправу. Мимо двигалась пехота — сотни безыменных героев, сделавших за сутки восьмидесятикилометровый переход. Они не хотели отступать и шли так, будто под ногами у них были раскаленные уголья. Мы бросали им «Знамя Родины», и надо было видеть, с какой жадностью красноармейцы и командиры, на минуту забыв об усталости, накидывались на газеты.
Наконец полк прошел мимо. Командир дивизии полковник Иван Михайлович Шепетов приказал: если противник не подойдет сразу, подождать минут сорок, после чего взорвать понтонный мост.
Но комендант переправы капитан Бархович решил обождать час. По истечение часа с проселочной дороги выехало четырнадцать тяжелых орудий, приданных дивизии, которой в первые дни войны командовал Салехов. Артиллеристы были настолько утомлены, что многие спали на лафетах и даже на стволах орудий. Их разбудили с трудом.
— Как же быть? — растерянно спросил комендант после разговора с артиллерийским командиром. — Вы говорите, каждое орудие вместе с тягачом весит четырнадцать тонн, а предельная нагрузка, которую способен выдержать мост, — семь тонн.
— Надо попытаться переправить пушки. Авось мост все-таки выдержит… В Боевом уставе нашей армии нет ни одного слова, как отступать, а отступать, выходит, труднее, чем наступать.
Комендант не спал третьи сутки, глаза у него были красные, с воспалившимися белками.
— Да, мы будем перевозить пушки. — Комендант понимал всю ответственность, которая неожиданно легла на его плечи. Он посмотрел на солнце, прикидывая время, и хриплым, сорванным голосом приказал перевозить первое орудие.
— Глубоко, — сказал тракторист, посмотрев на воду, рванул рычаги, и трактор вместе с пушкой медленно пополз на закачавшийся мост.
— Ничего не выйдет, потонет, — с какой-то злой иронией бормотнул лейтенант с лихими усиками и бровями, подбритыми стрелкой. — Сапоги ему надо было снять, без сапог плыть легче.
Комендант зло на него покосился, но смолчал. Он настолько устал, что даже говорить ему было трудно.
Стонало под тяжестью дерево, мост прогибался, лязгали железные растяжки, натянутые до предела, но орудие ползло и ползло, и с каждым пройденным метром светлело измазанное нефтью желтое лицо тракториста, ведущего машину. На середине реки вода перекатилась через мост, по ступицу обмыла колеса, но орудие все шло и шло и, наконец, выбралось на другой берег. Казалось, что даже тягач облегченно вздохнул. Так, одно за другим перевезли восемь орудий. И вдруг пяток мин разорвалось у моста.
— Быстрее поворачивайся, ребята! — заорал комендант, направляя на мост девятую пушку.
С высокого берега застрочили два наших дисковых пулемета, и вторые пять мин засвистели над рекой. Одна из них разорвалась в центре моста. Брызнули кверху белые щепки, стальные растяжки лопнули, мост разорвался на две половины, течение распахнуло его, словно ворота, и орудие вместе с трактором, судорожно цепляясь за доски, сползло в реку. Тонуло оно, как живое, пуская в воде пузырьки воздуха.
— Надо бросить к черту эти пушки и спасаться самим, — скороговоркой залепетал лейтенант с гусарскими усиками и принялся снимать узкие щегольские сапоги.
— Немедленно обуйтесь и выходите вперед, драться, — приказал комендант, хмуря выжженные на солнце брови.
Но лейтенант, словно не слыша, продолжал стягивать тугой сапог.
— Отправляйтесь в переднюю цепь, иначе за невыполнение приказа я вынужден буду…
— Братцы, он нас гонит на верную смерть! — срывающимся голосом прокричал лейтенант, обращаясь за сочувствием к красноармейцам.
— Иди, иди, тебя добром просят, — посоветовал тракторист.
— Я не могу умереть, у меня мама. Я художник, я написал автопортрет… Поплыли, товарищи, на ту сторону или нас всех здесь переколотят…
— Приказываю идти вперед! — срывающимся голосом крикнул комендант.
Красноармейцы, напуганные близкими разрывами, нерешительно поглядывали на лейтенанта.
— В трибунал этого паникера. Там разберутся. Взять под стражу, — приказал комендант своему помощнику.
— Что же делать теперь? — спросил кто-то из красноармейцев.
— Из остатков моста сколачивать плоты и перевозить орудия на плотах… Понятно?
Комендант послал вперед взвод солдат, чтобы задержать продвижение гитлеровцев, а сам сел на землю и вдруг застонал, скривив запыленное лицо.
— Что с вами?
— Осколком задело, — он повернулся. Брюки его были разорваны и до самых сапог покрыты бурой, запекшейся кровью. Он снял брюки, осколок мины вырвал из ягодицы кусок мяса величиной с кулак. Раненого перевязали, но он никуда не уходил, руководил постройкой плотов и перевозкой на них орудий.
Когда все пушки переправили на наш берег, комендант подошел к лейтенанту.
— Был человек, а что осталось?.. Художник! Видимо, надо иметь большую наглость, чтобы входить в искусство с написания автопортрета.
— Так ему и надо, — в один голос ответили несколько красноармейцев.
— Не обезвредь я его, поднялась бы паника, и тогда погибли бы и орудия и люди. Сомнением заразить легче, чем верой. Так, один дурак забросит ключ в воду, а семеро умных не смогут его достать, — словно оправдываясь, сказал комендант и впервые улыбнулся. Улыбка у него была детски чистая.
Мы переправились с ним через реку. Четыре мины разорвались на воде, не причинив никому вреда.
К вечеру нагнали штаб дивизии, расположившийся в какой-то роще, изувеченной снарядами. Комиссар дивизии Степанов пригласил нас к себе в палатку. Повар Гриша поставил на стол богатый ужин. Щелкнув пальцами, произнес:
— Антик с гвоздикой!
Комендант переправы открыл стеклянную банку с клубничным вареньем, попробовал его, да так с ложкой в руках и уснул, уронив голову на стол, застланный газетой, в которой было напечатано решение Государственного Комитета Обороны об организации трех направлений. Главнокомандующим нашим Юго-Западным направлением назначен Маршал Советского Союза С. М. Буденный.
Проследив за моим взглядом, Степанов сказал:
— На нашем направлении противник сосредоточил восемьдесят дивизий и бригад, тысячу танков и тысячу триста самолетов.
Редакцию газеты «Знамя Родины» вместе со штабом армии мы нашли в густом лиственном лесу. Я сел писать о коменданте переправы. Редактор сказал, чтобы заметка не превышала двадцать строк.
Двадцать строк! И в них должна вместиться вся жизнь капитана Барховича на войне. Писать коротко — большое искусство. Чем меньше статья, тем труднее писать.
Наступила ночь. Было темно, хоть глаз коли. Меня поставили часовым. Я ходил с автоматом вокруг палатки, охраняя сон товарищей.
Думалось о судьбе Родины и о своей личной судьбе. Я радовался тому, что работаю военным корреспондентом. Профессия журналиста — интереснейшая в мире, человеческая, я бы сказал, профессия. Надо много видеть и знать. В годы индустриализации не было такого завода, такой стройки на Украине, где бы я не побывал. Работать приходилось в политотделах МТС, на хлебозаготовках и посевных. Корреспонденты всегда направлялись на передовые позиции страны. Вот и сейчас я бываю в разных дивизиях, полках, на различных участках Южного фронта; встречаюсь со многими интересными людьми и благодарю судьбу за то, что мне все это дано увидеть.
Отправляясь на фронт, я злился на себя за то, что, давно догадываясь о предстоящей войне, многому необходимому на фронте не научился. Это чувство, наверное, испытывали многие в начале войны, но сейчас оно уже почти прошло. Лучшие саперы, о которых приходилось писать, научили меня разбираться в коварных немецких минах-ловушках. При каждом удобном случае я учусь бросать гранаты, стрелять из пушек, пулеметов и автоматов разных систем. В свободные минуты занимаюсь немецким языком, которого не смог осилить в детстве, по учебнику Глезер и Пецольд. Очевидно, все приходит в свое время.
