Дети победителей (Роман-расследование) - Асланьян Юрий Иванович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Языческое сознание цивилизованного человека с религиозной терпимостью прощает кровь соплеменника, слитую в желоб жертвенного камня, пролитую во имя его безопасности и благополучия. Точнее, не столько прощает, сколько благословляет — словом, молчанием, крестом. Меньшинство должно уйти в небытие, чтобы большинство могло сидеть в ресторанах, казино и просто пивнушках. В утренние часы президент будет молиться об урожайности банковских полей и золотом дожде трейдеров, отправляя батальоны мальчиков на заклание в Чечню.
Мозг цивилизованного человека пластичен, как золотой металл. Старики прощают диктатору убийство пятидесяти миллионов человек только потому, что остальные двести обеспечивались черным хлебом, жирной селедкой и сладкой водой. Потому что один раз они по-настоящему были напуганы холодом и голодом. Крестьянин, рабочий, служащий быстро соглашается с любым мракобесием президента — ради чистого белья, отопительной батареи и газовой плиты. Они день и ночь будут смотреть футбольные матчи и радоваться пиву, как божественному откровению.
Эти люди называют себя депутатами, президентами стран и компаний, генеральными директорами, журналистами, имиджмейкерами, созидателями, военачальниками, лидерами, либералами, идолами и звездами, священниками и криминальными авторитетами, защитниками отечества, закона, частной собственности, прав человека и даже социальной справедливости.
Точнее говоря, они — это те, которые дождутся дождя после кровавого акта жертвоприношения. Когда баран в Булгарах будет зарезан, а может быть, раньше — по дороге к священному городу.
Это они, венцы природы, провожают своих земляков под звуки марша — на Кавказ или в Ирак, на жертвенный камень забвения, превращая молодые тела в чеченский чернозем.
Это он, рабочий, инженер, производит смертоносные «Грады», «Смерчи» и «Гиацинты» — системы залпового огня для тотального уничтожения человечества; занимается испытанием и утилизацией твердотопливных ракетных двигателей на открытых стендах в миллионном городе, выбрасывая в атмосферу тысячи тонн хлористого водорода; он отравляет землю и воду кислыми шахтными водами и нефтешламами. Он низводит управленческое решение до подошвы кирзового сапога. Это он в компании с владельцами и менеджерами межнациональных корпораций пробил закон о ввозе в страну ядерных отходов. И безо всякого закона контролирует трафики героина, с помощью которых умерщвляется будущее России.
Это он продает своим землякам «паленую» водку или спиртосодержащие жидкости технического предназначения, с подсознательной надеждой, что все алкоголики вымрут — и он займет их место на земле. В результате в России каждый год умирает сорок тысяч человек, отравленных азербайджанцами, осетинами или русскими. И тридцать тысяч человек ежегодно кончают свой путь на дорогах Родины, сбитые соотечественником насмерть. Это он в цехах полулегальных фирм своими руками производит омерзительные продукты питания, заворачивает их в целлофан и продает нищим пенсионерам. Потом всучивает согражданам поддельные лекарства для лечения желудка и ратует за введение смертной казни. Он плачет над сериальными драмами — и молится, кается, стенает.
В свободное от капиталистического труда время он расстреливает с вертолетов волков, используя оптические прицелы, карабины и автоматы. Молодые выходят по вечерам с бейсбольными битами под куртками, с лезвиями и стволами в карманах, чтобы «отработать» прохожего и взять с трупа на выпивку и наркотики, пожировать на крови ближнего. Облеченные властью составляют фиктивные милицейские и прокурорские протоколы, продавая жизни сограждан по негласному прейскуранту.
Жестокое, кровавое, массовое жертвоприношение.
Это он использует детей для сексуальных развлечений и насилует чужих жен после корпоративных вечеринок, а также пользует подчиненных в постели; выплескивает коньяк в лицо крупье, а после проигрыша швыряет в него тяжелой латунной пепельницей.
Самое печальное — я ничего из этого не выдумал. Можно сказать, я кое-что скрыл из того, что даже бумаге не выдержать, скрыл, не желая разрушать психику пространства.
Я понимал: злобному мурлу противостоять может только реальная культура — тоненькая ниточка породной крови, что тянется на свет из тьмы человеческих тысячелетий.
Я сидел и смотрел на другой берег Ирени, на квадраты археологических раскопок, напоминавшие окна времени, черные дыры человеческого сознания. Неволинцы — остяки, угры, мои далекие предки — жили здесь тысячу лет назад. Археологи находят их тела в братских могилах. Может быть, это была страшная эпидемия, а может быть — нашествие славянских племен, оставившее нашему будущему эти пепелища. Человеческие жертвоприношения здесь находили тоже — детские. Квадраты сгоревшего времени были видны мне с могильного кургана Михаила Ивановича Соколова. Этот человек подарил мне жизнь. И еще сотням таких же пацанов.
А моя надежда на кунгурское чудо не сбылась — Инесса Васильевна и Михаил Иванович тоже умерли, как все неволинцы.
Подполковник Сиротенко подготовил докладную записку на имя заместителя начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями.
— Ты что, подполковник, больной что ли? — встретил Сиротенко полковник Крылов, вызвавший его в «Башню смерти». — Ты думаешь, мы будем сообщать в Москву, что тут у нас, под боком, уже который год орудует ваххабистское подполье? Торгует оружием и фальшивыми деньгами? Ты представляешь, что будет? Забудь об этом! И не вспоминай. А не то так врежу под зад, что никто не примет. Понял?
Полковник смотрел на него тяжело и многозначительно, как врач, жалеющий дурного пациента.
— И не работай так много, — добавил Крылов, — совсем дураком станешь. Иди!
Алексей сидел в своем крохотном кабинете и смотрел в квадратное окно.
«Господи, что они делают, коллеги мои долбаные? — думал он. — Написали запрос в налоговую инспекцию, чтоб им сообщили, кто из чеченцев открыл в Прикамье свои предприятия. Как будто налоговики фиксируют национальность бизнесменов! Кого они способны раскрыть и разоружить, Господи?»
На столе лежала газета, в которой было опубликовано сообщение: «достоверные источники» сообщали о возможном теракте на плотине КамГЭС. Если чеченцы рванут, мало не покажется — полгорода зальет водой.
Автор текста преувеличивал, но что ему — он ведь предполагает, не более. Полгорода — не полгорода, но утонут многие, с мыслью о всемирном потопе. И это будет их последняя мысль.
Последней мыслью Алексея была другая. Он распечатал еще один экземпляр докладной записки, вышел из здания милиции и пошел по улице Сибирской вниз, по направлению к Каме. По диагонали пересек сквер у оперного театра и вышел к старинному зданию, всегда молчаливому и таинственному.
В тот же день докладная записка подполковника Сиротенко уже лежала на столе генерала, возглавляющего Управление федеральной службы безопасности по Пермской области.
Внизу, за бортами, качались зеленые водоросли. Над нами проплывали висячие мосты. По берегам стояли двухэтажные кирпичные особняки купеческого происхождения.
Это мы выходили из Кунгура на тихой скорости, чтобы не сорвать шпонку, нарвавшись винтом на какой-нибудь камень. Помню, когда я лечился в Неволино, Сылва была еще судоходной.
Миновали галечный остров, на котором загорала совершенно нагая женщина. Мужики снисходительно улыбнулись — баба не браконьер, только от работы отвлекает. Прошли устье Бабки, справа появилась Спасская гора, с которой начиналась охраняемая территория заповедника.
«Казанка» шла ровно. Сережа Бородулин сидел в носу лодки и курил.
Кунгурские скалы не так суровы, как вишерские. И Спасская гора — такое место, где степные растения составляют уже треть флоры: ковыль перистый, хризантема сибирская, астра альпийская и ветреница лесная. Я повторял эти названия про себя — как древнюю молитву.
А шпонку мы все-таки сорвали, когда прошли Нагаев лог за Спасской горой, перекрывавшей небо правого берега Сылвы.
