Семейщина - Чернев Илья (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Дементей Иваныч пропустил мимо ушей это междудельное, будто про себя сказанное, слово, сопя, шагнул навстречу батьке:
— Перекочевал вот… Делиться позвал…
Иван Финогеныч опустился на лавку, уперся длинными узловатыми руками в колени. Он был все такой же: сивый иней на острой голове ничуть даже не побелел и большие зализины по обеим сторонам высокого лба так и не расползлись в плешину. Только прошлогодняя крутая болезнь прибавила морщин.
— Договорено, так станем делиться, — согласился Финогеныч, давая понять, что он и без того понимает смысл этого приглашения и что предстоящая дележка нисколько не трогает его.
— Напрасное, значит, мое слово? — вызывающе спросил Дементей Иваныч.
— Што ж напрасное… для прилику ты ведь сказал, как полагается, — усмехнулся Финогеныч. — Только вот для прилику тож надобно бы тебе на Убор ехать, а не меня в деревню тащить… Кто постарее-то, Дёмша?
Укоризна нимало не задела Дементея, он тут же нашел подходящее ответное слово:
— Хозяйство-то наше здесь, не на Оборе, здесь, значит, и дележка.
— Слов нет… Какое у меня хозяйство? Один плуг да пара литовок, — усмехнулся Финогеныч.
— А скотина? — подскочил как ужаленный Дементей.
— А пашня? А кони? — в свою очередь, возвысил голос Финогеныч. — Ты мне скотиной голову не крути. Овец ты когда еще забрал: на Тугнуе им, вишь, вольготнее! А у меня скоту вольготнее, да и то ты сколь раз в деревню перегонял. Две-три коровы лишних на Уборе, так он реветь вздумал!.. А ты веялки, сбрую, хомуты… все имущество считаешь? Много ли из этого на станке? Не ты ли все это повытаскал?
— Ну-ну, загорячились оба, — примиряюще, с легким смешком, вмешался Федот, неловко загремев на лавке костылем.
Иван Финогеныч не дал волю своей вспышке. Не стыд ли это, торговаться с сыном, выторговывать себе долю у хапучего мужика? Много ль веку осталось ему?.. Он уронил голову в распаленные ладони.
— Делай как знаешь, — сказал он тихо, — мне не надо, не в могилу с собой класть… Ребятишек бы токмо пожалеть…
— Жалей их! Пущай своим горбом наживают, как я наживал, — сжав кулаки, налился Дементей. — Я для них не работник.
— Никто тебя не заставляет… на себя работай. Пущай они долю свою получат, хоть самое что ни на есть малое, — сами наживут.
— Такие «цари» наживут! Как раз!
— Загадывать вперед не будем. Павловна накрыла на стол.
— Ну, садитесь же чаевать, — сказала она.
— Спаси Христос, — ответил Иван Финогеныч. — Почаюем, Дёмша, да на старое место свези меня. Мне двор сдашь, и в расчете мы с тобой. Боле ничего не спрошу у тебя.
— Давно бы так! Сходи-ка, Федот, в казёнку — выпьем с дедом на новоселье… за раздел выпьем и штоб по-хорошему, по-людски…
— Да ты, кажись, уж и выпил сегодня? — метнул глазами Иван Финогеныч в сторону сына. — Для пущей смелости, Дёмша, каждый раз пьешь. Совесть глушишь? Дементея Иваныча передернуло, он стиснул меж пальцев кромку стола.
— По-людски-то оно лучше, — будто ничего не замечая, продолжал Иван Финогеныч — Лучше… Незнамо еще, как дале жить станем, только наперед видать: жадобе конец подоспел, на другую путь жизнь поворачивает. Мы не доживем, люди доживут, и кто по-людски, по-доброму — тому и хорошо будет…
«Старая песня! — наливая стаканчики, подумал Дементей Иваныч. — Мне-то теперь всё единственно…»
— По-людски… за это выпью! — протягивая руку к стакану и чокаясь со всеми, сказал Финогеныч…
После чая Дементей Иваныч поторопился доставить батьку к старому кандабайскому двору.
Настежь распахнув ворота, они въехали внутрь, и глазам Ивана Финогеныча предстал пустой, без надворных построек, будто выгоревший дотла двор. Квадратные отметины на земле говорили, что вот здесь, что вот там стояли амбары, конюшни, омшаники… От вырытых столбов завозни остались глубокие лунки. На задних дворах разобраны все прясла, вытащены до одной жерди и плахи. И, точно завершая картину разора, всюду раскиданы обугленные бревна бани.
— Погорела, погорела, — забормотал Дементей Иваныч. — Завод мой учирский решился в бане… не разопьешься теперя. Какой был завод!.. Собакам под хвост кинул…
— Чего ж не сказал о пожаре? — пытливо спросил Финогеныч. — Ровно и двор весь повыгорел.
Дементей Иваныч промолчал.
Финогеныч поднялся на крыльцо, вошел на минутку в холодную нежилую избу. На него пахнуло сыростью открытых подполий… многие стекла в рамах высажены, ни одного крючка на дверях, ни одной задвижки на окнах… Всё, всё, до последнего гвоздика в стене, вывез хапуга Дементей в новый свой двор… всё до последней жердины, до последнего полена дров!
Сжалось сердце Ивана Финогеныча — разор, нелюдимость, запустенье! Будто ножом ударили его в сердце, так горько стало ему… Он стоял недвижимо посредине пустого двора, и не было слов у него, чтоб передать горечь унижения и обиды. «Видал бы Андрюха… Но нету Андрюхи, нету…»
— Не много ж ты оставил мне… где ж мои плуги, литовки, грабли?
— Скотину мы допрежь всего перегнали… Ну и… ребята всё перетаскали помаленьку.
— Ребята!
Дементей Иваныч стоял за спиною батьки, натужно сопел, пьяно покачивался на охваченных дрожью ногах.
— Ублажил мою старость сынок, — сидя за самоваром у дочки Ахимьи, сказал Иван Финогеныч, — нечего сказать, ублажил.
Ахимья Ивановна горестно поджала губы:
— Мы этот слых давно переняли. Все их соседи видели. Возами клал Дементей всякую всячину — да в Деревушку.
— Я ему, постылому, еще избу рубить пособлял. Хэка, паря, чо деется! — ввернул Аноха Кондратьич. — Живоглот… батьке родному. Нешто это можно?
— Какой еще живоглот-то! — поддержала Ахимья Ивановна.
— Што я и говорю…
— Не приходится мне в избу свою кочевать с Убора, — будто вслух размышляя, произнес Иван Финогеныч. — Не придется… Не поднять мне такого двора. Сколь денег надо покласть, чтоб обладить мало-мало. Где што брать?.. Доживу уж век на заимке.
— Совсем тожно растащут двор. Народ нынче… — возразила Ахимья Ивановна.
— До этого не доведу. Продать надо — всё деньги.
— Деньги сгодятся, — согласился Аноха Кондратьич. — Как же не сгодятся.
— Деньги нынче трава, сегодня одни, завтра — другие. Как не прогадать, батя? — Ахимья Ивановна не соглашалась признать удачной отцову думку о продаже двора.
— Покумекаем еще, — задумался Иван Финогеныч.
— Насчет пашни как? Разделились без спору? — спросила Ахимья Ивановна.
— Без спору… Мы на Уборе будем пахать, он пущай здесь пашет. По душам у него здеся лишки не большие.
— Лишки-то пусть тебе отдаст, — посоветовала Ахимья Ивановна.
— Должон отдать… по закону, — поддержал ее Аноха Кондратьич.
— Такому закон, — усмехнулся Финогеныч.
— А ты, батюшка, к Алдохе, к председателю, дойди.
— Никуда я не пойду, прискучило… С Убора, что ли, на эту пашню ездить?
— Ежели дозволишь, я сама дойду.
— Что ж, сходи….
На другой день в сельском управлении был учинен раздельный акт: Иван Финогеныч не хотел попусту задерживаться в деревне. В акте подробнейшим образом были перечислены постройки, машины, инвентарь, живность Дементеева нового двора, его тугнуйской заимки — все это переходило в безраздельную собственность Дементея Иваныча; за старым Финогенычем в акте был записан пустой двор в Кандабае, оборская заимка со скотом, парой коней, с половиной покоса и нищим имуществом оборского двора.
— Никакой, значит, придачи не даешь батьке? — сурово спросил Алдоха.
Дементей Иваныч заморгал красными после вчерашнего пьянства глазами:
— Дык полюбовно… как написано.
Мрачный председатель внушал ему животный страх: окончательно ли минула та беда?
— Полюбовно, — тихо подтвердил Иван Финогеныч.
— Ежели полюбовно, я ничо… Обижать только старого не дозволим, — доставая из стола печать, заметил Алдоха. — Никому не дозволим. С пашней-то как улажено дело? Есть тут? — ткнул он пальцем в бумагу.
Накануне вечером Ахимья Ивановна была-таки у него, — на дом прямо заявилась, — и Алдоха обещал ей спустить с Дементея шкуру, а в обиду старика не давать.
