За живой и мертвой водой - Далекий Николай Александрович (читаемые книги читать TXT) 📗
Уже вечером, когда Тарас стоял с другими вояками у дверей сарая, появился роевой Топорец с автоматом на плече и, скучно оглядев столпившихся шеренговых, приказал Корню и Карасю следовать за ним.
Пошли в лес. Топорец шагал впереди, не оглядываясь, ничего не объясняя. Держались дороги, и поэтому Тарас предположил, что Топорец ведет их куда–то далеко. Все это было неприятно, вызывало тревогу, но хлопца успокаивало присутствие Корня. Если бы Топорец вел его одного, тогда другое дело…
Тарас имел основания опасаться Топорца больше других в сотне. Это был немного странный, молчаливый хлопец, лет девятнадцати, широкогрудый, крепко сбитый, с копной прямых светлых волос на голове и открытым, чистым лицом. Тарасу казалось, что Топорец, как говорят, «себе на уме», и поэтому не бросает лишнего слова, всегда отмалчивается. Все же «ему нравился этот хлопец со спокойно–внимательными, разумными глазами. Несколько раз Тарас пытался вызвать Топорца на разговоры, но безуспешно, роевой бросал неторопливо: «Да», «Нет», а то и не отвечал совсем, недовольно отводил взгляд в сторону.
Интерес к роевому усилился после того, как Тарас однажды увидел его на берегу реки в кустах читающим какую–то книгу. Собственно, это была не книга, а пачка листков, вырванных из книги. Тарас незаметно подошел сзади и успел схватить глазами одну строчку — «Аксинья глянула через плетень», и то, что было напечатано в самом низу страницы мелким шрифтом, как примечание — «Тихий Дон. Шолохов». Топорец., услышав шаги за спиной, вздрогнул, сейчас же свернул листки трубкой, но не испугался, а лишь недовольно оглянулся и спросил: «Чего тебе?» — «Дай почитать…» Топорец внимательно, недружелюбно посмотрел в глаза Тараса, сказал: «Валяй отсюда!» — сунул листки в карман и зашагал прочь.
Итак, роевой украдкой читал «Тихий Дон»… Это открытие чрезвычайно заинтересовало Тараса. Очевидно, у Топорца имелась вся книга, но книгу таскать с собой опасно, и он вырывал оттуда листы. Листы можно было спрятать в карман, за пазуху… Но вскоре Тарас узнал, что старший брат их роевого какой–то большой начальник у оуновцев, чуть ли не друг самому Бандере, и решил, что пытаться заводить близкое знакомство с Топорном не следует — от таких людей ему надо было держаться подальше.
Как и следовало молодому послушному вояке, Тарас шагал молча, а Корня начала томить неизвестность, и вскоре он не выдержал, спросил недовольно!
— Куда идем?
— Узнаете… — бросил через плечо Топорец.
Два часа шли по лесной дороге. По расчетам Тараса, они удалились от хутора километров на восемь–десять. Наконец вышли из леса. Топорец остановился и объяснил задачу:
— Тут близко село Горяничи. Подойдем к крайней хате, окружим и будем наблюдать до утра.
— А что в той хате? — фыркнул Корень. — Зачем за ней наблюдать?
— Такой приказ.
— Какой приказ? — не унимался Корень. Он, видимо, счел это дело пустячным и обозлился, что ему из–за чьей–то прихоти или дурости придется не спать всю ночь.
— Приказы не обсуждаются, друже Корень, — строго сказал роевой.
— Я знаю, что такое приказ, — уперся вояка. — Я не про то. Ты командир и должен нам все как следует объяснить: что за хата, кто в ней живет, почему за ней следить потребовалось?
— Друже Корень, не болтайте глупостей. Что нужно, я вам сказал.
Корня не так–то легко было утихомирить. Он знал «всякие военные дисциплины» и, видимо, не очень–то считался с доморощенными командирами.
— Какие глупости, друже роевой? А может, в этой хате сидят штук пятьдесят партизан–советов и в каждое окно по три пулемета выставили? Я должен знать, куда я без оружия, с голыми руками иду.
Топорец, кажется, рассердился, но вынужден был дать объяснения.
— Оружия не нужно, — сказал он с досадой. — В хате живет вдова, сын у нее комсомольцем был и неизвестно куда подевался, когда началась война. У бабы этой дети каких–то ее родственников появились… В общем, хата на подозрении. Наше дело проследить, не приходит ли туда кто ночью.
По той брезгливо досадливой интонации, какая звучала в голосе Топорца, Тарас понял, что роевой тоже не в восторге от полученного им задания.
— А что тогда делает эсбе? — ворчливо спросил Корень, не упускавший случая поиграть на нервах молодого командира. — Ведь это они должны следить.
— Друже Корень, вы что, отказываетесь выполнить приказ? Последний раз предупреждаю!
— Шляк бы его трафил, с таким приказом, — пробурчал вояка, зашагав вслед за роевым; — Тогда за каждой хатой надо следить. В этих Горяничах при Советах богатый колхоз был. Я знаю, слышал… У них в каждой хате, если не большевики, то ждут не дождутся, когда советское войско германа выгонит.
Тарас получил важную информацию. У него появилась надежда — вот где следует искать дорогу к партизанам. Только как напасть на нужного человека, завоевать его доверие? Может быть, все выяснится в эту же ночь…
Подошли к селу. Хата как хата, двор огорожен плетнем, примыкающим к клуне. Тишина. Топорец указал место Тарасу у плетня. Корень должен был залечь справа, а сам роевой скрылся где–то за клуней. Корень немедленно притащил неведомо где раздобытый сноп, развязал и улегся на нем под стеной клуни, как на матрасе. Тарас мог бы последовать его примеру, но побоялся, что угреется на соломенном ложе и уснет еще. А он не имел права спать в эту ночь. Он подполз к самому плетню и начал с того, что тихонько раздвинул толстые прутья. Дело это оказалось нелегким, так как у плетня росла крапива и он пожег ею не только руки, но и щеку. Все же получилась довольно широкая щель, сквозь которую можно было увидеть слабо белеющую стену хаты и темное пятно двери. Тарас положил кулаки под подбородок и стал ждать. В голову лезли всякие мысли. Он как бы смотрел на себя со стороны и поражался, какие фортели выбрасывает с ним судьба. Самой обидной шуткой судьбы было, пожалуй, то, что он лежал сейчас с трезубом на шапке и наблюдал за хатой, где жила мать комсомольца. Подумать только! Но, может быть, все–таки хорошо, что оказался здесь не кто–то другой, а именно он, и он сумеет спасти хороших людей.
К тому времени, когда в селе запели первые петухи, Тарас успел изрядно продрогнуть. Петушиная перекличка была жиденькой — видать, немного домашней птицы осталось в Горяничах, — а в том дворе, у которого лежал Тарас, так никто и не отозвался. Тишина. Тараса потянуло на зевоту, но тут ему почудилось что–то, какой–то неясный шорох позади, и он услышал шаги — легкие, мягко пружинящие, опасливые, как будто в ночной темноте к селу подкрадывался сильный и смелый зверь. Шаги затихли где–то слева, совсем близко. Тарас, затаив дыхание, осторожно повернул голову и увидел вырисовывавшуюся на фоне звездного неба фигуру человека с какой–то ношей на плече. Кажется, это был молодой хлопец. Он стоял у самого плетня всего в четырех–пяти метрах от того места, где притаился в траве Тарас.
Сердце Тараса отсчитывало тревожные удары — он еще не знал, заметил ли его ночной пришелец или нет, и был готов вскочить на ноги, дать тягу. Прошло минуты две, а хлопец стоял не шелохнувшись, и Тарасу начало казаться, что это маячит в темноте какой–то незамеченный им раньше столб или куст. Вдруг пришелец снял с плеча ношу, бесшумно опустил ее за плетень во двор, и тут Тарас заметал, что на голове хлопца нет ничего, а у груди косо торчит что–то похожее на конец толстой палки, зажатой, очевидно, под мышкой. Пришелец сделал неясное движение рукой, палка исчезла, и он, повернувшись спиной к Тарасу, двинулся вдоль тына к воротам.
То, что хлопец направился к воротам и затем зашел во двор, Тарас понял минуту спустя, когда услышал тихий стук в оконное стекло. Хлопец постучал дважды с небольшим интервалом, второй раз — едва слышно. Вскоре звякнула щеколда, скрипнула дверь, и в заранее проделанную щель в плетне Тарас увидел, как от хаты отделилось какое–то белое пятно, услышал девичий вскрик, приближающиеся к плетню торопливые шаги, порывистое дыхание и звук поцелуя.
Да, они целовались, эти двое за тыном. Черти… Тарас отчетливо слышал чмоканье губ. Они целовали друг друга торопливо и жадно и, видимо, куда попало — в щеку, нос, губы, в плечо, потому что каждый раз звук был иной. Тарасу даже тоскливо стало и обидно — ему было семнадцать лет, а он никогда вот так не стоял с девушкой и даже не мог помышлять о чем–либо подобном.
