Танкист-штрафник (с иллюстрациями) - Першанин Владимир Николаевич (мир бесплатных книг .TXT) 📗
– Значит, бросил боевую машину?
– Бросил, – подтвердил я. – Правда, будучи контуженным, а танк был с оторванной гусеницей, и башня не поворачивалась.
– Но орудие действовало?
– Так точно. Действовало.
– И снаряды имелись?
– Так точно. Но я их половину расстрелял, пока подбитый стоял.
– Ну вот. Ты свою вину кровью искупил, однако повоюешь пока на прежней должности. Посмотрим на тебя.
Мне достался танк нового образца, с граненой башней, утолщенной броней и двумя верхними люками. Отдельный люк для командира, вместе с командирской башенкой, и отдельный – для заряжающего. С прежним тяжеленным люком на полбашни, который и здоровый человек с усилием открывал, мы натерпелись неудобств. И раненые сгорали, не в силах открыть неподъемный да еще заклинившийся от удара люк. И при срочной эвакуации, когда загорался танк, в верхний люк лезли сразу двое – командир танка и заряжающий, а иногда и стрелок-радист.
Танк недавно сошел с конвейера Челябинского завода и сразу мне понравился. Сопровождал его механик-водитель Николай Ламков, старший сержант, мой ровесник. Участвовал в летних боях на Северском Донце, горел, лечился в госпитале и вот уже месяца два занимался перегоном танков.
– Кончилась лафа, – грустно сказал он. – Отдохнул, повеселился, теперь снова воевать.
Мне Николай пришелся по душе. Машину содержал в порядке, разговаривал просто, без всяких закидонов, которые нередко бросает экипаж своему командиру. Заряжающим был рядовой Леонид Кибалка, восемнадцатилетний парень из-под Куйбышева, недавно окончивший трехмесячные курсы. Леня был тщедушный на вид, худой, но с крепкими узловатыми плечами. Окончил он пять классов, работал лет с четырнадцати в колхозе и ни разу до войны не бывал дальше райцентра.
Стрелок-радист, Гаврин Борис, учился в техникуме, но был направлен на курсы радистов после первого курса. В боях он тоже не участвовал. Впрочем, роль стрелка-радиста весной сорок третьего была непонятной. Рация на нашем танке отсутствовала. Обязанности радиста сводились к стрельбе из курсового пулемета, крайне неудобного для точной стрельбы из-за небольшой амбразуры, из которой на ходу, при качке, трудно было целиться.
Как поведут себя мои подчиненные в бою, я пока не знал. Успокаивало то, что имеет опыт механик-водитель, ну а заряжающий… я поговорил с ним и убедился, что Леонид Кибалка неплохо разбирается в снарядах, быстро переставляет взрыватель на фугасное или осколочное действие и умеет наводить орудие. Но особенно мне понравилось его острое зрение. Он различал любые мелкие предметы на большом расстоянии.
– Леня, если жить хочешь, верти головой на сто во семьдесят градусов, – наставлял я его. – А когда бой начался, ни о чем не думай, только правильный снаряд подавай.
Я почему-то сразу понял, что Борис Гаврин побаивается танка. Броня давит без привычки на любого новичка, особенно если ты сидишь впереди, и, кажется, все снаряды полетят именно в лобовую броню, то есть в тебя. Я провел небольшую беседу о достоинствах Т-34. Признался, что в сорок первом мы на своих легких «бэтэшках» и Т-26 хвостом тащились за «тридцатьчетверками», надеясь на их мощную броню.
Наш экипаж числился во втором взводе первой роты первого батальона. В суматохе первых дней я толком комбата и не видел. Взводным был лейтенант Удалов, как я понял, воевавший недавно, но уже награжденный орденом Красной Звезды. Со мной и командиром второго танка он познакомился, в общем, доброжелательно, расспросил, кто, где воевал. Но сразу дал понять, что за бутылкой знакомиться не собирается, хочет глянуть на нас в деле. По крайней мере, на марше. Вслух это сказано не было, но я почувствовал в разговоре.
– Танки привести в полный порядок. Проверить знание своих обязанностей каждого члена экипажа, моральное состояние. Пока есть возможность, устранить все мелкие неполадки. Прогнать двигатели на холостом ходу, проверить трубки и соединения. Если на марше через час полетит трак или потечет масло, пеняйте на себя. Сегодня и завтра вполне достаточно, чтобы довести технику до ума. А у вас, Волков, вообще новая машина. Должна летать, как ласточка. Опыта у вас тоже хватает, так что скидок не ждите.
– Благодарю за доверие, товарищ лейтенант, – поднялся я, едва не касаясь головой низкого потолка землянки.
Ответ прозвучал двусмысленно. Удалов пожевал губами, наверное, у него была такая привычка, и продолжил инструктаж, оставив мою благодарность без всякой реакции. Когда выходили из землянки, остановились перекурить с младшим лейтенантом, командиром второго экипажа. Ему было лет двадцать пять. Курчавый, смуглый, он напоминал то ли грека, то ли хохла.
– Анастас Георгиевич Скариди, – представился младший лейтенант, когда закурили «Беломор», купленный в военторге. – Строгий у нас командир, все по уставу. Сколько немецких танков на счету?
– Два, – коротко ответил я.
– Молодец. Ты бы еще к этой паре двух медсестер в госпитале прибавил. Совсем орел был бы.
– Веселый ты парень. Вот только не знаю, наваляешь в штаны в первом бою или нет.
Я повернулся, чтобы уйти, но кучерявый лейтенант с греческой фамилией перехватил меня за плечо:
– Не обижайся, Леша. Я ж к тебе со всем уважением. С сорок первого воюешь, три ранения. А я в одном бою побывал, да и то танк подбили, месяц в запасном полку кантовался. Вечерком приходи, у меня механик шустрый, где-то фляжку спирта раздобыл. Картошка жареная будет.
Предложение я принял. Но мой экипаж оказался не менее ушлым. Тоже добыли спирта. Как я подозреваю, из той же бочки. Загадочно шушукаясь, позвали меня к накрытому столу. То бишь в окоп под танком, где висела походная печка, а на ящике из-под гранат лежала фляжка, дымились котелки с кашей и подогретая тушенка. Пришлось выпить вначале со своим экипажем. Потом прибежал раз и другой посыльный от лейтенанта Скариди. Пришлось идти на второй банкет.
Анастас оказался родом из Мариуполя, отец – грек, мать – хохлушка. Город с сентября сорок первого находился в оккупации, и Анастас не имел сведений о семье почти полтора года. Оказывается, он окончил химико-технологический техникум, работал в Богучаре на военном предприятии, имел броню, но летом сорок второго был направлен в Челябинское танковое училище, где во время учебы женился и уже ждал ребенка.
– Надрало меня в танкисты полезть, – сокрушался Анастас. – А ведь предлагали в училище химзащиты. Проверял бы противогазы да со связистками романы крутил. Героем хотел стать. Греки – великие воины. А когда увидел, как люди живыми в танках горят, понял, что не обязательно всем героями быть.
– Ехал грека через реку, видит грека – в реке рак, – продекламировал старший из экипажа, механик-водитель. – В общем, целый день искали, где у рака задница.
– Смеяться? – спросил младший лейтенант.
– Ну не плакать же. Теперь за гостя выпьем.
Выпив, Скариди рассказал, что у него на глазах, как костер, вспыхнул танк, и командир сгорел, придавленный люком.
– А экипаж?
– Тоже сгорел.
– Так и говори, – поучал механик-водитель в замасленном донельзя комбинезоне и полушубке. – Весь экипаж геройски погиб. Нечего командиров отделять. Мы все в одной коробке. Так, Алексей Дмитрич?
Я подтвердил и в свою очередь рассказал, что мне тоже предлагали идти в политическое училище, но я выбрал танковое.
– Кругом герои! – ржал, хлопая себя по колену, рыжий, широченный в плечах механик. – Ну, мы под Сталинградом дали фрицам просраться!
За Сталинград выпили еще. Потом пришел командир взвода Удалов. Отозвав меня и Анастаса в сторону, сказал, что пить сейчас не время. Тем более со своими подчиненными.
– Я связисток звал, – доложил грек, – а они не идут. Боятся задницы застудить, ведь у нас землянки нет. Да и звездочек маловато.
– Не дурите, Скариди, – поморщился Удалов, – и прекращайте пьянку. Завтра лично с утра машины проверю.
Спирт мы все же допили, а весь следующий день готовились к маршу. Залили горючее в запасные баки. Вместо положенных по штату 77 снарядов было приказано взять по сто двадцать, из них шестьдесят бронебойных. Старшина выдал мне новенький, черный, как грач, пистолет «ТТ». Для экипажа выделили автомат «ППШ» и гранаты-лимонки. Получили сухой паек.
