За живой и мертвой водой - Далекий Николай Александрович (читаемые книги читать TXT) 📗
— Будьте вы прокляты! — Богдан рванулся, хотел плюнуть в глаза шагнувшему к нему Вепрю, но не успел.
Вепрь вскинул руку и дважды выстрелил в искаженное яростью и гневом лицо сотенного.
— Одним врагом Украины меньше, — болезненно улыбнулся Вепрь, пряча пистолет в кобуру. — Друже Могила, запишите в протокол, что в последнюю минуту, услышав слова «организации украинских националистов», он крикнул: «Будьте вы прокляты!» Это еще одно доказательство…
И, собираясь уходить с места расправы, Вепрь бросил через плечо своим молодцам:
— Заройте собаку, чтоб не смердел на весь лес. Сапоги и что там у него… можете снять.
21. Что вы скажете, господин советник?
Герц холодно и, казалось бы, равнодушно смотрел на входившего в кабинет Хауссера. Сухо обменялись нацистскими приветствиями. Начальник гестапо сдержанно вежливым жестом пригласил Хауссера присесть.
— Ну, теперь что вы скажете, господин советник? — Герц поджал губы, напустил на себя скорбный, траурный вид, точно стоял в почетном карауле у гроба покойного.
Хауссер тяжело, без притворства вздохнул.
— Большое несчастье, господин штурмбаннфюрер. Мы потеряли товарища, очень ценного работника.
— По чьей вине?
Такого вопроса Хауссер не ожидал. Он даже смутился в первое мгновение и лишь затем сообразил, что Герц, очевидно, придумал какой–то новый ход. Не выйдет, господин штурмбаннфюрер…
— Я полагаю, что по этому поводу двух мнений не может быть, — по вине тех, кто должен обеспечивать безопасность немцев в этом городе.
— А может быть, все–таки по вине тех, кто своим потворством и заступничеством внушил этим негодяям мысль, что любое их преступление останется безнаказанным. Доигрались! Политики, философы…
На языке нацистов слово «философ» было равнозначно, пожалуй, самому оскорбительному ругательству. Хауссер застыл, он был не из тех, кто прощает оскорбления.
— Если можно, господин штурмбаннфюрер, я бы попросил вас выразить свою мысль менее туманно. Кого вы имеете в виду? Оуновцев?
— Именно их! Советника юстиции застрелил бандеровец.
«Все–таки штурмбаннфюрер непроходимо глуп, — решил Хауссер. — Неужели он надеется, что кто–либо поверит его нелепой выдумке и она сможет служить оправданием ему?»
— Какие у вас есть основания делать такой… — советник хотел сказать «глупый вывод», но воздержался, — утверждать это?
Герц вынул из лежавшего на столе большого конверта потертую записную книжку в голубоватой обложке.
— Вот полюбуйтесь! Это нашли на лестнице. Мерзавец обронил ее. Здесь имеются адреса хорошо известных нам украинских националистов. Трое из них живут здесь, четвертый в Здолбунове. По почерку, которым сделаны записи, установлено, что книжечка принадлежит крупному оуновцу по кличке «Ясный». В действительности он Петр Карабаш. Вот здесь на первой странице он изобразил свои инициалы — «П.К.» Вам известна такая, с позволения сказать, личность?
Хауссер с трудом расстегнул неподатливый, выскальзывающий из–под пальцев крючок воротника мундира, сильно оттопырил губы и начал листать книжечку, рассматривая записи. Ясного он знал по рассказам Вепря Это был один из тех фанатичных оуновских вожаков, которых даже их товарищи называли «бешеными» и какие в отличие от многих других никогда не были связаны с немецкой разведкой. Более того, Ясный был виновен в разоблачении одного ценного немецкого агента и добился, чтобы его расстреляли как предателя. Хауссеру не было жаль Ясного, и если бы речь шла только о нем, то он, пожалуй, не стал бы предпринимать каких–либо попыток доказать штурмбаннфюреру его ошибку. Он даже счел бы, что настал удобный случай разделаться с «бешеным», враждебно относившимся к немцам. Однако Ясный наверняка находится на нелегальном положении, его не найдут, разъяренный, скорый на руку штурмбаннфюрер начнет хватать оуновцев подряд, и положение сразу осложнится. Оуновцы могут ответить на казнь своих товарищей враждебными акциями, начнется неразбериха, кавардак. Но какой остолоп этот Герц! Неужели он не в состоянии разобраться, чья рука совершила преступление?
Советник подал книжечку штурмбаннфюреру.
— Это провокация и довольно грубая. Книжечку не обронили, а подбросили. Советника юстиции убили партизаны.
— Советские?
— Несомненно. Впрочем, возможно, кто–либо из поляков–террористов. Не исключено.
— Это очень удобная для вас тактика, господин советник. Националисты будут похищать немцев, стрелять в них, отбивать продовольственные обозы, взрывать воинские эшелоны, а вы будете сваливать их преступления на головы большевиков и поляков. Весьма оригинально! Не хватало, чтобы вы заявили, будто бы советника юстиции застрелил еврей.
Хауссер пропустил шпильку мимо ушей. Герцу не удастся разозлить его, вывести из равновесия. Нет, такого удовольствия он не собирается доставлять начальнику гестапо.
— Скажите, господин штурмбаннфюрер, какая причина побудила Ясного или кого–либо из его товарищей совершить этот террористический акт?
— Это психологические нюансы, — отмахнулся Герц. — Меня это не интересует.
— Вот как? — притворно удивился Хауссер. — Среди ваших подчиненных, несомненно, есть люди с юридическим образованием. Спросите их, сколь важно определить возможные причины преступления для того, чтобы установить, кто его мог совершить? — Это было сказано неплохо. Герц в свое время с трудом окончил гимназию и очень болезненно переживал всякие упоминания о высшем образовании.
— Причин сколько угодно, — набросился штурмбаннфюрер на советника. — Покойник вынес сотни смертных приговоров. Среди осужденных на смерть могли быть националисты или их родственники. Акт мести. Вас это устраивает в смысле психологии?
— Какие есть еще улики против Ясного, кроме этой книжки? — спросил Хауссер. — Вы можете утверждать, что во время убийства он находился в городе?
— Да! Он, правда, не был у меня на приеме, но оставил свою визитную карточку… — Герц потряс записной книжкой и спрятал ее в конверт.
Хауссер разгадал, какой ход собирается сделать Герц. Шеф гестапо отстаивал свою версию убийства советника юстиции не потому, что считал ее наиболее вероятной, просто она была наиболее приемлемой для него. Если бы было сочтено, что террористический акт совершили советские партизаны, вся ответственность за столь неприятное происшествие легла бы на него, но стоило на место убийцы поставить националиста, и картина менялась — он говорил, сообщал, предупреждал, но послушали не его, а другого… В хитрости штурмбаннфюреру нельзя было отказать.
«Ну, хорошо, Герц… С этим дураком я справлюсь, — думал Хауссер. — Но какова подоплека таинственной истории с подброшенной книжкой? Случайность это или часть какого–то хорошо продуманного плана, направленного на то, чтобы сорвать или хотя бы затруднить сотрудничество оуновцев с немцами? Если так, то каким образом те, кто руководит советским партизанским движением, узнали о моих планах? Впрочем, не обязательно им знать что–либо обо мне. Нельзя недооценивать противника. Это было бы не только глупо, но и опасно. У них мог найтись свой Хауссер… Он сделал анализ обстановки, пришел к правильному выводу, наметил ряд эффективных контрмер. Теперь это будет похоже на игру в шахматы по почте, когда игроки не знают друг друга, с той только разницей, что передвигать фигуры можно, не ожидая ответного хода. Один ход противник уже сделал, следует ожидать второго, третьего. Партизаны возьмут да и отобьют под видом оуновцев несколько продовольственных обозов. Может быть, они уже делали это не однажды. Во всяком случае, Вепрь несколько раз отрицал причастность оуновцев к таким нападениям. Начнутся недоразумения, вместо того чтобы помогать немцам, бандеровцы начнут вредить. Ведь нельзя всех их вожаков, больших и малых, посвящать в тайную политику — многие эту политику не поймут и даже могут отвергнуть. Массы следует не убеждать, а обманывать. Это легче. Впрочем, может быть, я преувеличиваю опасность и никакого «советского» Хауссера нет».
