Три ялтинских зимы (Повесть) - Славич Станислав Кононович (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Я выхватил февральский эпизод из воспоминаний Кравцова потому, что начало года несло чрезвычайные перемены. Анна Калугина вовремя попала в город — через несколько дней начался очередной прочес лесов. Сколько их уже было! Каждый должен был покончить наконец с партизанами, и всякий раз после этого партизаны наносили новые удары.
О самом прочесе и связанных с ним боях написано немало. Для моих целей этих описаний было бы вполне достаточно, но хотелось живого общения, непосредственных впечатлений человека, который сам пережил эти бои, и я пошел к Михаилу Дмитриевичу Соханю.
Из приказа по 7-й партизанской бригаде Южного соединения.
…Старшего лейтенанта Крапивного И. В., ранее исполнявшего должность комиссара 10-го Ялтинского партизанского отряда, назначить командиром того же отряда.
Прибывшего из штаба Южного соединения т. Соханя Михаила Дмитриевича назначить комиссаром 10-го Ялтинского партизанского отряда.
Командир бригады ст. лейтенант Вихман.
Комиссар бригады ст. политрук Сытников.
Начальник штаба майор Казанцев.
Еще с осени сорок третьего областной подпольный партийный центр настойчиво требовал пополнения партизанских отрядов командным и политическим составом. Но в 10-й отряд Сохань попал не сразу. До этого пришлось побывать на Керченском плацдарме…
Немаловажная деталь: был журналистом в довоенной Ялте. А положение газетчика известно: к нему и за советом идут, и за помощью, и с жалобой. Одним словом, ялтинцы помнили этого молодого человека, которого некогда привел в их город злой туберкулез. Однако положение комиссара, особенно поначалу, было деликатным.
Во всем требовались гибкость и понимание обстоятельств. В отряде был громоздкий тыл. Человек посторонний увидел бы женщин, стариков, детей и, пожалуй, подосадовал бы: как же воевать с такой оравой? А иначе было нельзя. Ну вот, например, в лес пришла тетя Дуся — Евдокия Федоровна Мускуди. Да не одна, а с сестрой и старенькой свекровью. Даже козу привели с собой. Кое-кто зубоскалил, что реальная польза в лесу была только от козы. Но женщины пришли потому, что нуждались в защите. Единственный мужчина из этой семьи был подпольщиком и стал партизаном. Их дом, «усадьба Мускуди», долгие месяцы был базой, явкой. Здесь находили пристанища и Кравцов с Кондратьевым, и Ходыкян, здесь жил и прятался Евстратенко… В конце концов немцы сожгли и разрушили дом. Женщины успели уйти в лес. Как же отказать им в приюте!
До чего же трудная и сложная жизнь здесь кипела! Как все было непросто! Но шла весна освобождения, и в настроении господствовал мажор.
…Мы сидим на балконе и дышим напоенным сосной вечерним воздухом. Ветер уже переменился, и с гор тянет на море береговой бриз. Дом — это надо же! — стоит у самого истока бывших партизанских троп. Ореховая балка, поляна Банистро, место, где была «усадьба Мускуди», — совсем рядом. Дом поставлен у подножия Иографского хребта, по которому медлительно и плавно петляет, ведя на ту сторону, через горы, древняя Узенбашская вьючная тропа…
Последняя операция гитлеровцев против партизан напоминала предсмертную конвульсию, но это была конвульсия большого и сильного зверя. Гарнизон одной Ялты составлял около пяти тысяч человек. А в лес были двинуты многие гарнизоны и части, поддержанные авиацией, артиллерией, танками.
Весь март шли тяжелые бои. Партизаны оттянули на себя из фронтового резерва немало вражеских войск, но сами оказались в труднейшем положении. Полная блокада, подавляющее численное превосходство вооруженного до зубов противника… К началу апреля и наши земляки-ялтинцы, и некоторые другие отряды были оттеснены и наглухо зажаты в лесах центральной котловины Крымского заповедника.
Сегодня это почти невозможно себе представить, но вражеские костры горели на всех окрестных вершинах. Были слышны чужие голоса, позвякивание котелков, доносились запахи пищи. А партизаны курили (если был табак) в рукав и не смели даже кашлянуть.
Положение поистине парадоксальное. Победа, окончательное освобождение были близко, как никогда, но и гибель была совсем рядом. Что случится раньше — выбьют скамью из-под ног или перережут веревку с петлей, уже наброшенной на шею?.. Сравнение, может быть, и не очень точное, но ощущение временами было таким.
А горная весна ударила вдруг морозами, апрельским снегопадом. Что называется, одно к одному. Все напряглось до крайнего предела.
Но шла все-таки весна освобождения, и это придавало сил. Беспрерывно вели разведку, искали малейшую щель в позиции противника, готовились к прорыву, видя в нем единственный, хоть и не слишком реальный шанс. Далеко ли уйдешь с таким тылом!.. И тут произошло чудо. В ночь на 9 апреля разведка доложила: враг покидает лес, начинает отходить. Сперва в сообщении об отходе противника даже усомнились, но все новые данные подтверждали его. А спустя несколько часов стала известна и причина: наши войска перешли наконец в решительное и долгожданное наступление на севере Крыма.
Уходят, отступают! Спешат выбраться из леса! Но теперь уже партизаны вцепились в них, не давая передышки. Двинулись по заснеженным горным тропам связные-гонцы, торопясь к своим людям, оставленным в подполье или засланным накануне в город, а потом и боевые группы со специальными заданиями. Надо было не дать гитлеровцам уничтожить прекрасные дворцы, здравницы, памятники, портовые сооружения, массандровские подвалы.
Командир партизанской бригады Леонид Вихман писал в местной газете ровно год спустя: «Было одно стремление: во что бы то ни стало спасти город, спасти население. Особенно рвались бойцы Ялтинского отряда. Ночью в город спустилось несколько групп под руководством Гузенко, целью которых было: по общему сигналу начать бой в центре города.
8-й отряд громил части, отступающие из-под Алушты. Десятки горящих машин, разбитых орудий, сотни вражеских трупов застилали дорогу. В Ялте — замешательство. Противник начал спешно отступать на Севастополь, но путь преградил 1-й отряд Лаврентьева. Вновь горели машины, падали сраженные солдаты.
В полдень под покровом тумана начал спускаться в Ялту 10-й Ялтинский отряд. Бой завязался в районе горы Дарсан…»
ГЛАВА 30
Чистов в первый момент не узнал Лукича — тот пришел ночью. По-солдатски, по-походному грязный, голодный, Гузенко был одновременно и зол и весел. Это была уверенная в себе и потому как бы отдающая весельем злобность человека, который пришел посчитаться, спросить и взять свое.
И постучал в окно и говорил он, почти не таясь. Немецкий автомат висел на груди, за поясом торчала немецкая же похожая на пест граната с длинной деревянной ручкой.
Чистов даже испытал на какой-то миг рядом с ним свою малость, посмотрел на Гузенко с завистью — ишь, какой молодец! — но потом все-таки попросил:
— Не больно шуми. Немцы-то пока еще в городе. Гузенко рассмеялся:
— Завтра встречать будем наших. А ты чего такой кислый?
— Семью из нашего дома недавно взяли…
Лукич, однако, все видел сегодня в радужном свете:
— Вывезти никого не дадим, отобьем. А теперь давай о деле. Докладывай, что в городе. Чистов достал свою тетрадку. Знакомясь с нею, Гузенко посерьезнел.
— У меня останешься? — спросил Андриан Иванович.
— Я уже вторую ночь здесь. И не один, — сказал вместо ответа Гузенко. Часть своих людей он оставил в Массандре и на Поликуровском холме. К ним присоединились оставшиеся в городе подпольщики.
— Это о каком мосте ты пишешь?
— Рядом с аптекой, — ответил Чистов.
— А другие мосты заминированы?
— Думаю, что не только мосты. Там целый пучок проводов.
— Время еще есть, но не так много. Гузенко исходил из того, что мосты нужны покамест самому противнику. Как ни мала речушка Учан-Су, однако одета в камень. Артиллерию и машины через нее без мостов не переправить. Значит, взрывать их гитлеровцы будут в последний момент. Несколько часов еще есть. Но хорошо бы с этим покончить быстрее, а то чем черт ни шутит… Между тем в городе было неспокойно. Здесь сбились и отступившие из Алушты части, и местный гарнизон. Двигаться ночью на Севастополь по ставшим опасными из-за партизан горным дорогам решались не все. С вечера в порт зашло несколько немецких БДБ — быстроходных десантных барж. Собираются, видно, кого-то вывозить морем. Помешать бы… Время от времени на окраинах слышались выстрелы, взлетали, подсвечивая снизу ползущие с гор облака, ракеты. И вдруг возник колокольный звон. Он не был набатным, тревожным, но тем более показался неожиданным. Колокола-подголоски вызванивали весело, споро, даже ликующе.
