Досье генерала Готтберга - Дьякова Виктория Борисовна (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗

— Он желает посмотреть, как мы осуществляем деятельность по онемечиванию местного населения, так сказать, на ариезацию. А заодно и узнать, сколько евреев у нас еще осталось. Не надо ли прислать эсэсовцев для доработки.

— Лучше бы он прислал их для ликвидации партизан, — вяло заметил Готтберг, потягивая шампанское.

— А вот с партизанами у нас покончено, Ханс, — деловито предупредил его Кубе. — И чтоб ни звука мне, ясно?

Скорый приезд Розенберга — это была бесценная информация для разведчиков. И узнали они ее из первых рук, от самого гауляйтера Белоруссии. Стало ясно, что время поджимает. В преддверии события, с Кулишом надо было кончать как можно скорее. По заданию Зиберта Лиза посетила предателя еще два раза. Едва сдерживая отвращение, принимала его ухаживания, а потом, когда он стал настаивать на любовном свидании, пригласила, якобы, к себе. На самом деле это была явочная квартира партизан, о которой Кулиш ничего не знал. Не подозревая о расправе, которая ждет его, он вошел в дом, где его встретили люди, посланные из лагеря Савельевым. В то же время на окраине Минска другая группа партизан перевернула вверх дном жилище Кулиша. Это было сделано для того, чтобы навести немецкую полицию на ложный след. Пусть заподозрят разборку между подельниками, ведь в гестапо ничуть не хуже, чем в партизанском лагере, было известно, что Кулиш — вор и спекулянт. Вот и получил от бывших сотоварищей. Не поделили денежки и сцепились. Не желая долго возиться с расследованием убийства провокатора, тело которого подбросили в уличную канаву, следователи полиции пришли к заключению, что нападение на дом Кулиша было совершено с целью ограбления, скорее всего там же его и прикончили, а потом просто вытащили на улицу, для отвода глаз. Такой оборот весьма устроил подпольщиков. Дышать стало легче.

Спустя неделю после расправы над Кулишом Вера Соболева сообщила Лизе, что на днях она должна прийти к профессору Никольскому, ее будет ждать там очень важный человек. Предполагалось, что профессор пришлет в салон к Литвинской заказ на букет, который надо будет доставить ему домой. Лизе следовало постараться сделать так, чтоб направили именно ее. Это оказалось не слишком легко.

Заказ Никольский прислал, и пани Литвинская сама кинулась составлять ему букет, так как оказалось, брала у профессора уроки русского языка. Полиглот Никольский говорил не только на всех основных европейских языках, он недурно знал польский, так как родился в Кракове и провел там все детство. Конечно, с пани Литвинской у профессора нашлось немало общих тем для беседы. Воодушевившись, пани Литвинская решила сама навестить профессора, что совершенно не входило в намерения подпольщиков. К счастью, перед тем, как пани уже собралась выезжать и даже заказала авто, в салон цветов приехал генерал Готтберг — мириться с обиженной возлюбленной. Они заперлись в кабинете Литвинской. И справедливо рассудив, что пани теперь совершенно точно не до букета, Лиза взяла и его и спокойно на заказанном Литвинской авто, и за ее счет, приехала к Никольскому.

Ее встретила Вера Соболева, которая как раз делала уборку в комнатах профессора, и проводила в кабинет. Петр Михайлович Никольский, русский дворянин и потомственный ученый не представлял себе жизни без научной работы. Даже в условиях оккупации, когда университет был закрыт, он занимался дома, пользуясь огромной библиотекой, которую получил в наследство от отца и весьма существенно дополнил. На вид Никольскому было лет шестьдесят, держался он прямо, по привычке то и дело проводил рукой по густой темной шевелюре с заметной проседью. Одет был в толстый серый свитер домашней вязки, поверх — цветастый, стеганый жилет. Внизу такие же стеганые штаны и валенки.

Когда Лиза вошла, профессор был не один. Рядом с ним в кабинете за столом, стоящим между деревянными стеллажами, заполненными книгами, сидела женщина. Она переворачивала перед профессором листы с печатным текстом, которые тот бегло просматривал. Женщина показалась Лизе знакомой, но она не могла вспомнить, где встречалась с ней. К тому же та сидела боком и половину лица закрывали огромные круглые очки в роговой оправе. В комнате еще присутствовала Вера Соболева. Она смахивала пыль со стеллажей. На Лизу как будто никто не обратил внимания.

— Милочка, как же можно так работать? — распекал профессор свою гостью, скорее всего, подумала Лиза, это была его аспирантка. — Когда вы приобретете для себя нормальную пишущую машинку? Что это за шрифт — прыгающий, с провалами. Как можно читать текст, напечатанный на такой машинке? К тому же везде кляксы. Милочка, но невозможно быть такой несобранной. Вы совершенно легкомысленны, не можете сосредоточиться на главном. Вот в этом параграфе вы опять повторяете то, что писали тремя страницами раньше. О чем вы только думаете? А вам что, позвольте спросить? — подняв голову, профессор увидел Лизу. — Вы от кого, позвольте спросить? Вы по морфологии заимствований?

— Нет, я из цветочного салона пани Литвинской, — ответила Лиза и, сняв верхнюю упаковку с букета, протянула его Никольскому. — Вы заказывали, господин профессор. Пани просила передать.

— Ах, цветы, цветы, я совсем запамятовал! Девочка, — попросил он Веру, — возьмите их, поставьте на кухне в воду. Это для Анны Ивановны, моей соседки, она работала в библиотеке, так очень мне с книгами помогла. Теперь у нее юбилей. Сейчас, сейчас я расплачусь, — он полез в карман жилета, — где-то у меня деньги. Вы присаживайтесь, деточка, — пригласил он Лизу. — Пани Литвинская всегда так любезна, на нее можно положиться, отменный вкус, и даже ехать к ней не нужно, время терять. Все сделает сама, без сучка и задоринки. Очень приятная женщина. К тому же красавица какая! Вот, нашел, — он вытащил несколько бумажек с нацистским орлом. — А вы, вы слышите? — крикнул он вслед Вере, которая вышла с букетом в прихожую. — Возьмите оплату где обычно, ну, в банке из-под мармелада на столе, и ступайте, вы больше не нужны мне. Я нынче скоро уйду, к Анне Ивановне, знаете ли, она меня ждет. Так вы завтра дотрете, а?

— Конечно, конечно, Петр Михайлович, — откликнулась Вера с кухни, — как скажете.

— Вот и отлично, — обрадовался профессор, — цветы поставьте! — напомнил ей, потом повернулся к Лизе: — Так сколько я должен? Пани прислала чек?

— Безусловно, — Лиза достала из сумочки портмоне с латинской буквой «L», вышитой золотом, фирменным знаком салона Литвинской и, раскрыв его, передала профессору хрустящую бумагу. Пока профессор изучал ее, аспирантка встала, подошла к двери и прикрыла ее.

— Что, Петр Михайлович, большие расходы? — спросила она у Никольского. — Может, помочь с финансами? Не хватает? — Лиза вздрогнула, услышав ее голос. Она обернулась. Так и есть, она не ошиблась. Перед ней стояла Катерина Алексеевна Белозерцева, собственной персоной, только очки, уродовавшие ее, сняла. — Давненько не виделись, Лиза, здравствуй, — она протянула Голицыной руку, потом привлекла к себе, обняла. — Так что, Петр Михайлович? — снова обратилась она к профессору. — Я вижу, ты от цифры дар речи потерял.

— Нет, нет, что вы, Катя, — успокоил ее Никольский. — Пани Литвинская мне скидку сделала, аж наполовину. Вот я и замер, глазам не верю. Все-таки порядочная женщина, умеет помнить добро.

— Что ж, спорить не буду, Петр Михайлович, — согласилась Белозерцева, усаживаясь в кресло напротив Лизы: — Пани Литвинская прекрасно знает, с кем и как отношения строить. Кто нужный человек, а кто так, не очень. Вот нашу Лизу как быстро к гауляйтеру продвинула, чтоб самой за Готтбергом пристально наблюдать и обо всем быть в курсе. Нам бы долго пришлось плести сеть, чтоб такого успеха достичь. А что, Лиза, — спросила она с улыбкой, — тот инженер Бахметьев тебя больше не беспокоит?

— Инга доложила вам? — догадалась Лиза.

— А как же, — кивнула Белозерцева, — и разобралась с ним.

— И что с ним стало? — спросила Лиза озабоченно, — он, правда, следил за мной?

— Следил, — подтвердила Катерина Алексеевна, — только совсем с другой целью, чтобы связь с партизанами наладить. Инга говорила тебе, что он — сын царского офицера, дворянин. Но мать его тяжело больна, уехать вслед за немцами на Запад он с ней не сможет, да и финансов нет. К тому же старушка, кстати, бывшая фрейлина императрицы Александры Федоровны, воспитанница Смольного института в Петербурге, хочет помереть на родной земле. Вот он и задумался, что ему делать, когда снова советская власть в Минск вернется. Ведь за то, что с немцами сотрудничал, его и на виселицу отправить могут. Что же с его матушкой сделается, кто ей глаза закроет, в землю сырую опустит? Все это важно для него. Ради старушки решил предложить свои услуги партизанам, может, зачтется. Ингу он побаивался, ведь она под легендой фольксдойч действует, не знал он, что она офицер госбезопасности, конечно, думал, у кого поважнее на побегушках. Но когда увидел, как она чертежи фотографирует, решил промолчать. Приглядеться. Он на почте не за тобой, за ней следил, потому и ходил туда часто. Хотел все выведать, кто у нее начальник. А когда вас вдвоем увидел, смекнул, что ты ее помощница. И фамилия у тебя вроде тоже русская, дворянская. Вот и выработал план — приударить за тобой для вида, а через тебя к партизанскому голове дорожку найти.