Досье генерала Готтберга - Дьякова Виктория Борисовна (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
— О пани Жанель даже не волнуйтесь, — рассмеялся Кубе, не выпуская руки Лизы, — с ней договорятся. Работать у нее вы будете формально. Музыка, музыка, вот ради чего стоит жить! — оставив фрейлян, он снова быстро прошелся по комнате, можно сказать, пробежался. — Жду вас в семь, — сообщил он, круто повернувшись. — Ноты и инструмент вам приготовят. Я пришлю адъютанта Риттера. Вы только что виделись с ним в приемной. А теперь простите, любезная фрейлян Арсеньева, дела, дела. Они не кончаются. С каждым днем только прибавляются новые. Увидимся вечером, — предложив Лизе руку, Кубе довел Лизу до дверей кабинета, еще раз поцеловал руку. — Риттер, — позвал он адъютанта, — потрудитесь проводить фрейлян, и пригласить следующего посетителя, я не прощаюсь, — он кивнул Лизе на прощание.
Она вышла в приемную. Адъютант закрыл за ней дверь. В приемной никого не было. Видимо, приемная у Кубе была не одна, для каждого сорта гостей — своя, и посетители дожидались аудиенции в каком-то другом помещении. Скорее всего так было сделано из предосторожности, чтобы те, кто приходит и уходит от гауляйтера не встречались друг с другом.
Неглупо рассуждая о Шуберте, адъютант провел Лизу по лестнице вниз:
— Я зайду за вами в салон около семи, как условлено, — пообещал он.
— Да, конечно, господин Риттер, я буду ждать, — Лиза любезно улыбнулась помощнику гауляйтера и вышла на улицу.
Теплый прием, оказанный ей Кубе, нисколько не обманул ее. Она не сомневалась, что немцы никогда не изменяют себе. Улыбки — улыбками, а гестапо наверняка уже получило приказ проверить всю ее поднаготную досконально. Они будут копать. И хотя всю легенду Елизаветы Петровны Арсеньевой, дочери деникинского офицера, ненавидящей советскую власть, которая отняла у нее все, Лиза знала досконально и назубок, еще неизвестно, что они накопают. А вдруг узнают, что на самом деле Лиза Арсеньева, под именем которой она теперь выступает, умерла от тяжелой болезни в лагере за Уралом еще до начала войны. Откуда? То, что у гестапо весьма широкий аппарат для сбора информации и огромное количество источников, Лизу предупреждали, да и сама она имела возможность убедиться в том еще в Таллинне. Но как бы то ни было, до конца недели, — а наступила среда, — они вряд ли раскроют что-нибудь опасное. Разве что запросят Борисов, из которого она прибыла, но там все прикрыто. Хотя расторопность гестапо недооценивать — опасно. Но лучше пока не думать об этом.
Приятно улыбнувшись часовому, Лиза спустилась с крыльца и направилась в салон пани Литвинской. На противоположной стороне улицы ее внимание привлек человек в темном пальто, широкополой шляпе, с тростью. Он явно наблюдал за ней. Лиза насторожилась и замедлила шаг. Приглядевшись, она узнала в нем … инженера завода, который заинтересовался ею накануне на почте. «Вот еще принесла нелегкая! Что ему нужно?» — настроение Лизы заметно снизилась. Она почувствовала раздражение, смешанное с тревогой. Определив, что Лиза заметила его, инженер подошел к круглой тумбе, обклеенной афишами и сделал вид, что рассматривает их. «Какой-то странный тип, что он привязался?», — Лиза искоса наблюдала за ним, не зная, как поступить.
Входить в салон Литвинской на глазах весьма подозрительного поклонника ей не хотелось. Узнает, что она работает у пани — вообще не отвяжешься, будет каждый день караулить, и как она тогда сможет наладить контакт с Зибертом? Этот тип все будет отслеживать, и если он еще и не является официальным доносчиком гестапо, вполне может сделать это в разовом порядке, хотя бы из ревности. С другой стороны, сверни сейчас Лиза в сторону, это выглядело бы очень странно. На нее смотрит часовой у особняка Кубе. Он прекрасно знает, что она только что вышла с аудиенции у гауляйтера, на нее устремлены взгляды продавщиц из салона. И, вполне возможно, из окна своего кабинета на втором этаже наблюдает сама пани Литвинская. Ей известно, что Лиза с утра приглашена в гауляйтеру, и наверняка сгорает от нетерпения: как приняли, что сказали? Нет, всякие нелогичные поступки только подчеркнут, что Лизе есть что скрывать, что она чего-то боится. Надо идти в салон — ничего не поделаешь.
Перейдя улицу, Лиза толкнула зеркальную дверь и, звякнув колокольчиком, вошла. Через стекло витрины она видела, что инженер еще помаячил перед домами напротив, хотел даже войти в салон. Но подъехала крытая брезентом машина с эсэсовцами, они стали выходить из нее перед зданием резиденции. Видимо, испугавшись, инженер быстро пошел по тротуару и свернул в переулок.
— Сонаты Бетховена, какая прелесть! — услышав рассказ Лизы о ее посещении Кубе, пани Литвинская всплеснула руками и смахнула слезинку с тщательно подведенных глаз. — Вы можете репетировать и в салоне, моя дорогая. Я вовсе не собираюсь перегружать вас работой. Для этого у меня имеются другие девочки. Мне ничего не жаль ради того, чтобы господин гауляйтер был доволен. Бетховен, «Лунная», «Героическая», вам верно известно, что Бетховен посвятил ее Наполеону Бонапарту и тем годам, когда он был влюблен в пани Валевскую.
Лиза промолчала. Она знала, что Бетховен посвятил «Героическую» Бонапарту — революционному генералу, а не императору, а значит, времени, когда тот был влюблен в Жозефину, а пани Валевской даже не видел. Но возражать не стала. Пусть пани Литвинская считает, как ей нравится.
— Ступайте, ступайте к роялю, не теряйте времени! — отпустила Лизу хозяйка, принимаясь за счета.
— Благодарю, мадам, — Лиза присела в реверансе. Уходя из кабинета Литвинской, она мимолетно взглянула в окно — подозрительный инженер больше не появлялся.
Репетиция у Кубе с долгими разговорами о музыке, великих немецких композиторах и исполнителях затянулась допоздна. Ее прервал звонок из Берлина, и Кубе отпустил всех, взяв с Лизы слово продолжить следующим вечером.
Машина гауляйтера привезла фрейлян Арсеньеву к дому, где она снимала комнату. «Если так будет продолжаться, — подумала Лиза, поднимаясь по скрипучим ступеням на крыльцо, — какие-нибудь другие партизаны, не из отряда Савельева, подумают, что я любовница гауляйтера и совершат на меня покушение. Ведь не только савельевцы имеют своих тайных агентов в городе. Вот уж тогда будет смешно, если, конечно, не убьет насмерть».
Когда она вошла в дом, Авдотья Кирилловна сразу сказала ей, что ее дожидаются. Спрашивать кто, Лиза не стала. Да и не положено. Она сразу заметила, что свет в ее комнате не горит, посетитель дожидался в темноте, значит, поняла Лиза, это кто-то из подпольщиков: не хотят, чтобы с улицы видели, свет горит, а хозяйки нет.
— Можно зажечь? — спросила она, войдя и закрыв за собой плотно дверь.
— Зажигайте, я плотно задвинула занавески, — услышала она голос Тоболевич.
Лиза запалила масляную лампу, — в темноте это было не так-то просто, — и поставила ее на стол. Инга сидела напротив, чуть более бледная, чем обычно, но собранная и строгая.
— За мной увязался какой-то шпик, — Лиза сразу рассказала Тоболевич о том, что волновало ее больше всего. — Я увидела его в первый раз, когда мы встречались с вами на почте. Он стоял в очереди за мной, отправлял телеграмму. Потом пожелал познакомится, но я сбежала. Думала, он отвязался. Но вот сегодня утром снова увидела его — маячил перед салоном Литвинской. Мне показалось, высматривал меня. Я слышала, что на почте служащая обратилась к нему «господин инженер», вероятно, он хорошо известен ей. Он следит за мной, Инга, — Лиза села рядом с Тоболевич, — это очевидно. Но что ему нужно? Поклонник или гестаповская ищейка?
— Инженер? — Тоболевич внимательно посмотрела на Лизу. — С почты? Насколько я помню там был инженер с нашего завода, фамилия его Бахметьев. Я столкнулась с ним, когда уходила. Он заведует у немцев производством. Ничего особенного о нем сказать не могу, сам, как и вы, из «бывших», простите, конечно. В советское время работал рядовым инженером. Но завод эвакуировали, многие специалисты уехали, а у него больная мать, не ходит, прикована к постели, вот он и остался. Но человек приличный. Несколько раз мои люди вынимали чертежи из его конторы, я уверена, что он догадывался о том, кто это сделал, но смолчал, не донес.
