За живой и мертвой водой - Далекий Николай Александрович (читаемые книги читать TXT) 📗
Богдан вовремя скомандовал отбой. Немцы могли нагрянуть с двух сторон, и он спешил увести сотню подальше от железной дороги. Измученные вояки едва не падали с ног от усталости, но шагавший в хвосте Довбня не давал никому останавливаться, подбадривал отстающих тумаками. Тараса обогнали сотенный и старшина. Хлопец немедленно прибавил шагу, стараясь не отстать от них. Ему хотелось услышать разговор командиров.
— Я тебе говорю, отчего взрыв, — сердился тяжело дышавший Богдан, — пуля попала в капсюль снаряда. А от одного снаряда взорвались остальные. Может так быть?
— Может, на войне все может… Только снизу вроде рвануло.
— Так ведь полвагона снесло, а в вагоне ящики со снарядами.
— Э! Чем бы ни болела, лишь бы умерла… Спорить не буду. Спасибо тебе, Богдан, отвел я сегодня душу. Одним грехом будет меньше…
Сотенный точно не услышал, что сказал Сидоренко, вырвался вперед.
— А много грехов, старшина? — сочувственно спросил Тарас, посчитавший удобным затеять разговор с «военспецем».
Сидоренко оглянулся, люто смерил глазами хлопца.
— Тебе какое дело до моих грехов? Ты кто? Щенок, гнида. Одним пальцем прибью!
Неудача. Вот как бывает человеку, когда притрагиваются к самому больному месту в его душе. Тарас даже не обиделся.
В перелеске сделали привал. Вояки повалились на землю, кто где стоял. Плечи у Тараса ныли от ремней. Он улегся на спину, прикрыл глаза. Итак, что же случилось с эшелоном? Теперь можно было поразмыслить над этим вопросом.
Предположение Богдана, считавшего, что вагон с боеприпасами взорвался от какой–либо пули, попавшей в капсюль снаряда, хлопец сразу же счел нелепым и отбросил. Сотенный ничего не смыслил в таких вещах, а старшина Сидоренко, если и понял, что произошло, то, видимо, не счел нужным разубеждать Богдана. Вагон подорвался на мине, и мина эта была натяжного действия. Подрывники находились где–то близко у насыпи, они пропустили шедший впереди эшелона контрольный паровоз с вагонами, груженными балластом, затем дали пройти платформам головного прикрытия, паровозу и лишь тогда дернули шнур. Все сделано грамотно. Значит, действовали люди опытные, хладнокровные. Кто они? Советские партизаны, конечно. Теперь второй вопрос — как их найти, связаться с ними? На этот вопрос ответа не было. Оставалось обычное утешение: поживем — увидим… Слабое утешение!
17. Кто вы, куда идете?
Картошки накопали ночью, набрели на нее в поле и вырыли кустов десять. Уже не жадничали: картошка, морковь в эти дни у них не переводились. Осень — золотая пора для беглецов. В лесах было полно грибов и ежевики. Несколько раз ловили раков в тех ручьях и речушках, которые им встречались на пути. Приятно и весело было шарить руками в воде под корнями прибрежных деревьев, в глиняных норах. Охота оказывалась добычливой. Пантелеймону даже удалось поймать большого налима, насилу вытащили его из–под коряги.
Гораздо сложнее было приготовить пищу. Они шли ночами, обходя села и хутора, днем отсиживались в лесных зарослях, в некошенных хлебах или зарывались в копенки сена. Костер разжигали редко, при крайней нужде: огонь был их другом и врагом. В любую пору суток он мог выдать их. Обычно, разжигая костер, не сидели возле него, а отходили, отползали в сторону.
На этот раз тоже прибегли к такой хитрости. В лес попали под утро. Неизвестно было, велик он или мал, решили все же напечь картошки. Картошку разложили на земле ровным слоем, сверху навалили кучу хвороста, подожгли, а сами запрятались на опушке в густых кустах орешника.
Огонь сразу поднялся столбом, вокруг костра из темноты выступали красноватые стволы деревьев. И тут–то оказалось, что где–то рядом находится жилье или ночуют пастухи — совсем близко раздался собачий лай. Ахмет выругался по–своему, сказал, что нужно немедленно уходить с этого места. Колесник решил все же подождать до рассвета: лаяла одна собака, следовательно, если это не пастухи, то маленький хутор, может быть, всего одна хата. Одна хата, один хозяин или хозяйка… Неужели нельзя довериться доброму человеку? Ахмет согласился выждать, пока потухнет костер, но подходить к хате решительно не советовал. Он не очень–то верил в добрых людей.
— Зачем тебе, Павлуш, люди? — сердито зашептал татарин, приблизившись к Колеснику. — Жрать есть, компас есть. Что тебе надо? За лагерем скучать начал, што ли? Разве можно здешний человек верить?
— А ты забыл, кто нам бежать помог? Люди.
— Совсем другой дело, как не понимаешь… То был верный человек, а не шалтай–балтай какой.
— Ребята, не спорьте, — вмешался Пантелеймон. — Все в руке божьей…
— Сиди! — огрызнулся на него Ахмет. — Тебя сюда только не хватило.
Умолкли. Над полями начало светать, но в лесу было по–прежнему темно, угасающий костер давал слабые отсветы. Беглецы терпеливо ждали, пока перегорит совсем, знали — картошку выбирать рано, должна потомиться в горячих углях и золе. Вдруг хрустнула ветка под чьей–то ногой, послышался кашель. Костер затрещал, взметнулось яркое пламя, и они увидели человека у огня. Это был высокий крепкий старик, в барашковой шапке, наброшенной на плечи свитке. Свет падал на его загорелое бронзовое лицо, золотил роскошные пушистые усы. Старик добавил в костер несколько смолистых веток, огляделся вокруг, набивая табаком большую черную трубку, и, старательно раскурив ее, уселся на пенек. Он сидел себе, пыхтел трубкой, покашливал и время от времени подбрасывал в костер ветки, словно сам разжег его. Не было похоже, что он собирается уходить отсюда.
Ахмет потянул Колесникова за рукав. Он предлагал отползти подальше. Но тут произошло неожиданное. Старик поднялся, выбил трубку, разгреб палкой угли и выкатил картофелину. Он долго подбрасывал черную горячую картофелину с ладони на ладонь, затем разломил пополам и попробовал белую мякоть. Колесник ахнул: вот те на! Значит, дедуган сразу догадался, что в костре печется картошка. Видимо, догадывался он, что и люди, положившие ее туда, находятся где–то поблизости. Он хотел с ними встретиться. Колесник притронулся к плечу Ахмета, тот понял желание товарища, крепко сжал его руку: «Подожди…»
Старик бросил еще одну ветку в костер, дал ей разгореться и сказал громко:
— Эгей, хлопцы! Готова ваша бульба. Выходите, не бойтесь.
Пальцы Ахмета, сжимавшие руку Колесника, медленно разжались.
Колесник вышел один. Старик глядел на него испытующе, безбоязненно.
— Доброе утро, отец!
— Здоров, казаче.
— Простите, что побеспокоил вас. Не знал… Костер я погашу, не беспокойтесь, пожара не наделаю.
— Э, сыну, какое беспокойство. Не буду спрашивать, кто ты, откуда и куда идешь. На злодия вроде непохожий.
— Нет, отец, я не злодий. А иду… беда меня гонит.
— Догадываюсь… Сейчас беды хватает людям. Откуда родом, можешь сказать? Может, мне в твоих краях довелось побывать. По разговору слышу — с большой Украины.
— Полтавщина.
— Нет, на Полтавщине я не был, нас, австрийских пленных, к Азовскому морю направили. Слышал город такой Геническ? У самого моря стоит.
— Знаю Геническ, там Арабатская стрелка начинается.
— О–о! — обрадовался старик. — Помню стрелку, купался на ней. Славное море. А рыбы там! Пропасть. Спасала нас рыба. На базар пойдешь, попросишь, бычков тебе всегда дадут, редко кто откажет. Народ там добрый, по военному времени бабы больше. — Он ухмыльнулся, покрутил усы. — А я молодой был, бабам в глаза бросался…
Колесник молчал, ждал, что еще скажет ему этот старый, словоохотливый человек. Начало было обнадеживающим. Просить он ничего не хотел: дед сам должен догадаться. Хорошо бы хлеба дал…
— То ты разумно делаешь, что от костра уходишь, прячешься, — сказал старик. — Только разжигаешь огонь не ко времени.
— Когда надо?
— Перед восходом солнца, когда ни одной звезды на небе.
Колесник понял — в темноте огонь костра далеко видать, а на рассвете он поблекнет, не будет бросаться в глаза. Толковый совет дал ему дед.
