Побратимы (Партизанская быль) - Луговой Николай Дмитриевич (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
— Скажите, что это за рисунок? — показываю ему татуировку.
Федоренко молчит.
— А эти три буквы в центре рисунка вы можете прочитать?
— Могу. Это вэ, эн, эл.
— А полностью расшифровать можете? Молчание.
— Какой же ты офицер флота! — наступает Петр Романович. — Наименования училища не знаешь. Экипажа подлодки не помнишь. И даже старинной эмблемы и девиза моряка «Вера — надежда — любовь» в глаза не видел! Может быть, нам начать разговор с того, кто тебя послал в лес и с каким заданием?
Мы с Петром Романовичем и Мироном уходим, а Колодяжный приступает к допросу.
«Шакал», как мы окрестили власовца, был подготовлен плохо. Но на допросах упорствовал. «Ядовитый! Всего не говорит. Путает», — такую запись делал я в своем дневнике на третий день после его появления в лесу.
В этот день из Симферополя вернулись Гриша Гузий и Женя Островская. Было установлено, что Дмитрий Федоренко, он же Степан Вергуленко — родом с Кубани, подготовлен фашистами для большой диверсии. Ему поручено под видом перебежчиков ввести свою группу в лес и во время очередного прочеса нанести удар партизанской бригаде в спину.
Изобличенный уликами, Вергуленко, наконец, признался. Все сведения, что принесла Женя Островская, он подтвердил. Не стал отрицать и своего участия в массовых арестах, допросах и расстрелах советских патриотов на Кубани и в Крыму. Эти черные его дела раскрыл на очной ставке Алексей Калашников.
Военный трибунал приговорил «Шакала» к смертной казни. Его расстреляли, а разведчика Анатолия Забациоло за преступную беспечность строго наказали.
Внимание гитлеровской разведки к партизанам возросло и по другой причине. Теперь лес связан с Большой землей регулярным авиационным сообщением. В советский тыл партизаны отправляют раненых и больных, стариков, женщин с детьми. Это ли не лазейка для вражеских лазутчиков! Заслать в советский тыл шпиона и диверсанта в облике подпольщика или партизана — чего же лучшего желать врагу?!
Под Марьяновкой взорвался склад боеприпасов. Потерянная на этом складе винтовка, которую после взрыва нашли немцы, указала: диверсанты — солдаты тавельского полицейского батальона. Исчез командир тавельского батальона Газиев. С ним сбежала группа солдат. Сомнений быть не может: в батальоне появились подпольщики — советские патриоты.
В других полицейских отрядах — явное уныние и разложение. Хотя и не большим числом — по одному, два — полицейские дезертируют. Кое-кто из них перебегает к партизанам.
И в эту лазейку направляет свои щупальца вражья разведка.
15 октября из улу-узеньского полицейского отряда на нашу сторону перебежал некий Керим Умеров. Он охотно рассказал о себе. Служил в Красной Армии. Попал в плен. Насильно загнан в полицейский отряд. Нес службу формально. Зверства гитлеровцев переполнили чашу терпения. Чтобы появиться в лесу не с пустыми руками, принес сведения о всех полицейских батальонах в Крыму, — о их дислокации, численности, вооружении, командирах; убил немецкого офицера Ганса Курта, который инспектировал полицейские части; в селах Южного берега Крыма создал разведывательную сеть и принес в лес имена ее резидентов, явки, пароли.
В партизанском кругу Умеров встретил знакомых. Те тепло отзывались о Кериме. Человек он, дескать, наш, советский. Работал в Крымсоюзе. Рьяно боролся с буржуазными националистами. Кажется, даже участвовал в разоблачении главы шайки буржуазных националистов Вели Ибраимова. Словом, все у Керима в лесу складывалось хорошо. Он был зачислен в шестой отряд, стал минометчиком. Винтовку, правда, еще не получил, но второму номеру было что носить. И без винтовки плечи трещат.
Вдруг — заминка. В партизанскую баню в паре с первым номером Керим не идет, упорно отнекивается.
— Керим! Ты что же это чураешься своего боевого друга? — заговорил с ним Павел Рындин.
— Понимаешь, — стал объяснять Умеров, — не люблю купаться вместе. Не привык. Стесняюсь.
— А как ты попал в плен к немцам? — вдруг в лоб поставил вопрос разведчик.
Керим настороженно вскинул взгляд.
— Ранен был. Я же говорил. Раненого взяли.
— Так тяжело был ранен, что не мог отбиваться?
— Очень тяжело. Совсем тяжело.
— Покажи рубцы ран.
Умеров явно стушевался.
Нашей разведке удалось разоблачить Умерова. Легенда, с которой он пришел в лес, при проверке оказалась ложной. Слухи об убийстве немецкого офицера прошли по Южному берегу. Но убитого Ганса Курта никто не видел. Приезжал Курт и уезжал. Теперь его что-то не видно. А куда девался — неизвестно. Следствия немцы не вели. Ответных репрессий за Курта с их стороны не было. Сеть агентов Керимом, действительно создана. Названные им люди в селах проживают. Но все они известны лишь с одной стороны — отъявленные немецкие холуи. Похоже, что агентура, созданная Керимом, — ловушка СД. Сведения о полицейских силах, доставленных Керимом, в лесу давно известны, поэтому ценности не представляют.
Когда Умерова арестовали, он; долго отмалчивался. Лишь когда партизаны назвали Тавельскую шпионскую школу, где он обучался, и стали намекать на характер его задания, шпион «раскололся». Да, СД подготовило его, Керима Умерова, для разведки и диверсий в советском тылу. Там он должен был действовать под видом вчерашнего подпольщика и партизана, известного в партизанском лесу.
Даже наше побратимство со словаками и румынами немецкая разведка пыталась использовать в своих коварных целях.
Буквально на второй день после появления в лесу власовца «Федоренко» пришел румынский локоттшент Козанов. Молдаванин. Из Румынии. Антифашист. Подпольщик. Сбежал из-под ареста. На теле — следы пыток. В лесу может работать переводчиком. Владеет в совершенстве румынским, молдавским, словацким и немецким языками. Захватнические устремления клики Антонеску Козанову, конечно, чужды.
Партизаны приняли его. Но не прошло недели, как на Козанова поступила крайне плохая характеристика. В румынском батальоне его знали как плохого человека: ярый приверженец Гитлера, участник попоек с немецкими офицерами и заправилами мусульманского комитета.
Это нас насторожило. И вдруг однажды Козанов исчез. То ли спугнул кто, то ли срок его визита истек. Побег обнаружили вовремя. Настигли. Допросили. Козанов не упирался. Румынская разведка — сигуранца — прислала его с заданием разведать силы бригады, раскрыть всех словаков, румын и других беглецов из гитлеровской армии. Он должен был проследить и за власовцем «Дмитрием Федоренко». Если тот переметнется на сторону партизан, то пристрелить его в бою или при встрече без свидетелей.
После разоблачения каждого шпиона на душе становилось легче. Но борьба за Крым все больше ожесточалась, не на шутку разгоралась и тайная война. Новый порыв ее холодного дыхания мы почувствовали двадцатого октября.
Перед вечером, когда вместе с секретарем обкома мы направлялись на аэродром, нас догнал Илья Харченко.
— Час назад Евгений Маклаков и его новый напарник Миша Павленко привели в лес семерых агентов, — говорит он. — Они из Тавельской школы немецких шпионов. На днях их должны были перебросить самолетом на Северный Кавказ. Но Маклаков убедил их, и они решили перебежать к партизанам. Прошу разрешения сегодня же самолетом отправить их на Большую землю, — продолжает Харченко. — Они нужны нашему командованию. А восьмым полетит с ними наш представитель. Он будет сопровождать перебежчиков и отвезет важный пакет. В нем ключи кодов и шифров, которыми немецкая разведка снабжает своих агентов, засылаемых в советский тыл. Вы, конечно, понимаете, какая это находка для советского командования.
— Это хорошо. А кто их достал?
— Аннушка, наша разведчица.
— Молодец Аннушка!
— Да, еще одно сообщение, — тихо говорит Харченко, — немецкая и румынская разведки в Симферополе после провала готовят новую группу для засылки в лес. Фамилии и легенды новых агентов нам будут переданы вовремя.
Получив согласие, Харченко быстро уходит. А наши командиры тайной войны — Емельян Колодяжный, Емельян Романцов, Павел Рындин, Борис Теплов и Владимир Сидоров продолжают кропотливую работу по разоблачению происков врага.
