Константиновский равелин - Шевченко Виталий Андреевич (книги хорошего качества txt) 📗
Но больше всего угнетало его в этот час чувство одиночества. Да, он остался совершенно один со своими мыслями, чувствами, страхом и со своей совестью. Демьянова с тон ночи, когда он ушел с Зимским ставить мины, словно подменили! Он теперь так же бесстрашно высовывает башку из-за камней, как и те прописные герои! А что толку? Стоило только немцам заметить их жалкие фигурки в ночной степи, как от них не осталось бы и мокрого места!
Демьянов бахвалится: «Я теперь человеком стал!
Словно заново родился!» Дураком был, дураком и остался! Стал человеком, чтобы стать падалью! В лучшем случае бросят в яму рядом с Данько и Усоеым и «Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу н незавпен-
мость...» Совсем обалдел парень: не хочет понять, что жизнь —не пятак, два раза из кармана не вынешь!
Му, а если уж беспременно суждено умереть, то хоть разговеться на прощанье с девчонкой вроде Лариски! Вот это было бы утсшеньицем за всю трижды проклятую здесь жизнь! А сделать это проше простого! Каждый вечер, в десять часов, Ланская ходит за продуктами по коридору, где разбомбили склады. Там—темнота и ни души! Только одному с ней сладить трудновато, а напарника не найти... Может быть, все-таки попытаться подговорить Демьянова?
Гусев бросил злобный взгляд в сторону Демьянова, который полулежал на своем «боевом посту» все там же, у самой стены. Гусеву были видны только его смутные очертания, но скорчившаяся небольшая фигурка показалась ему жалкой и затерянной. Знакомым, «прежним» Демьяновым повеяло вдруг от этой позы, и в груди Гусева слабо шевельнулась надежда. Несколько секунд еще поколебавшись, он решительно подполз к Демьянову и положил руку ему па плечо:
— Что? Затосковал, Семен?
Демьянов, который после того, как стал с остальными «на равной ноге», чувствовал к Гусеву законную неприязнь, слегка отодвинулся, но на вопрос ответил:
— Дом вспомнил... Мать... Вроде никогда и не было этого...
— Быть — было, да вот больше не будет! — начал Гусев, вновь подползая вплотную. — Да, классное было время! Я вот вспоминаю: отработаешь свое на заводе, придешь домой — помоешься, надушишься, галстучек нацепишь и айда с ребятами на Горького! Там такие девочки шлепали — закачаешься! Ну, туда-сюда, разрешите и так далее! Компания, конечно, вся своя была. Смазочные материалы, если помнишь,— три пятнадцать за четвертинку! Повеселились что надо! Бывало, прижмешь какую-нибудь кисоньку покрепче, и она вся твоя! Мда-а! — Гусев смачно щелкнул языком, распаляясь воспоминаниями. — Постой! Да ты-то любил кого?
— Не... Не пришлось... — тихо и смущенно произнес Демьянов.
— Ну, а того? Женщин знал? —Гусев выразительно пошевелил пальцами.
193
•/«• 13 В. Шевченко
— Что ты!—Демьянов почти испуганно замотал головой.
— Эх, ты. амеба! — презрительно скривился Гусев.— Так и подохнешь без женской ласки! Постой! — хлопнул он себя по лбу, будто осененный внезапной мыслью. — А что, и впрямь перед смертью повеселиться с хорошенькой девочкой? Ты как? Не против?
— Не пойму я тебя... — устало, словно желая отделаться от собеседника, пожал плечами Демьянов.
— А вот послушай! — горячо зашептал Гусев прямо ему в ухо. — Чем плоха Лариса? Королева! Вот с ней и побалуемся вдоволь!
— Ты что? — отшатнулся Демьянов.— Да к ней даже Зимский подъехать не может! Разве же она согласнтся?1
— Дурак!—с убийственной иронией хмыкнул Гусев. — Да кто же будет спрашивать у нее согласия? Двое таких мужчин, как мы с тобой, — да она и не пикнет!
— Силой, значит? — резко откинулся Демьянов, впившись глазами в темное пятно гусевского липа.
— А что? Терять все равно нам нечего! Доживаем последние часы! А места здесь есть такие, что никто и не хватится! Ну, как? Идет?
— Н-нет... — прохрипел Демьянов, — я на такое не пойду! Это значит— всякую совесть потерять! Н-нет...
— Ну, смотри. Иисус Христос! —зло оттолкнул его от себя Гусев, вставая. — Все равно иконы с тебя не напишут!
— Ты куда? — тревожно спросил Демьянов, пугаясь его вида.
— Так, прогуляться по нужде! — рассмеялся он недобрым смехом и решительно направился вниз. У выхода, столкнувшись с Зимским, Гусев скорчил презрительную гримасу, и злоба, клокотавшая в нем, достигла предела:— Погоди! — прошептал он про себя. — Мы еще с тобой посчитаемся, «вздыхатель*!
Ничего не подозревавший Знмскин прошел на свое место, лег на остывшие камни и стал пристально смотреть в черный квадрат амбразуры.
Спотыкаясь среди воронок и камней, Гусев пересек двор и вошел в коридор западной части. Слева, со стороны евсеевского кабинета, доносились приглушенные голоса. Немного постояв, скривив губы, выражая этим верх презрения к начальству, он решительно шагнул направо, в плотную, неприятную темноту коридора. Он шел ощупью, пока глаза не привыкли к мраку. Затем он стал понемногу различать угрюмые холодные стены. Наконец он дошел до места, где коридор делал поворот. Здесь, внизу, были заваленные теперь склады. Огромная черная дыра зияла, открывая вход в нижний этаж. Гусев осто-* рож но спустился в нее, прополз по пологому спуску несколько метров и остался вполне доволен. Он вылез наверх и, прижавшись спиной к стене, приготовился к ожиданию. Затаив дыхание, он. казалось, слился с камнями, не замечая, как гулко и тяжело билось его сердце в тесной клетке ребер.
Отправив раненых, Лариса пришла в опустевший, непривычно тихий лазарет. Только теперь она поняла, как привыкла к своей беспокойной, изнуряющей работе.
Стояли ряды пустых коек, никто не звал измученным голосом, никто нс жаловался на боль, не просил пить — незнакомая, обезволивающая, густая тишина неподвижно стояла в каждом углу, словно старая болотная вода. Лариса села на табурет, изумленно осмотрелась по сторонам, беспомощно положила па колени руки. И тотчас же на нее набросились мысли, которым не было места, пока без устали трудилась дни и ночи. Вспоминался дом, мать с бабушкой, пропавший отец, зажатый в тиски блокады Ленинград и еще многое-многое, отчего глаза наполнились слезами, и она вновь почувствовала себя маленькой, беззащитной девочкой, заброшенной на край света страшным ураганом войны. Уже три письма отправила она домой за последнее время и ни на одно нс получила ответа — связь с Ленинградом была нерегулярна. В письмах она писала, что находится на Кавказе, в совершенной безопасности, в одном из бывших санаториев и поэтому у нес прямо «курортная жизнь». Незачем было волновать п без того много переживших родных. А пот сейчас ей вновь захотелось написать домой, и она уже было потянулась к бумаге, как дверь лазарета открылась и на пороге появился смущенный Зимский.
— Вы? — сказала Лариса, вставая.
— Я! —ответил Алексей. — Не помешал?
— Алексей! — не ответила Лариса на его вопрос. — У вас нет никаких предчувствий?
— О чем это вы? — не понял Зимскнй.
— Мне стало страшно! — созналась Лариса. — Кажется, все подходит к концу! Равелин разрушен, и нас осталось слишком мало... Но если сюда ворвутся немцы!..
Глаза ее блеснули, она опустила руку в карман халатика, затем быстро вынула ее и развернула ладонь. Знм-ский невольно вздрогнул — на ладони, тускло поблескивая, лежала ампула с ядом.
— Ну, что вы... — сказал он, с трудом проглатывая слюну и в то же время чувствуя, как страшно права Лариса. Она стояла необыкновенно красивая, с горячечным румянцем на щеках, и он невольно сделал шаг к ней со смешанным чувством жалости и любви. Не глядя, он нашел ее руку н крепко сжал в своей. Лариса не обратила на это внимания — взгляд и мысли ее были прикованы к маленькому пузыречку на ладони. Алексей почувствовал всю неуместность своего порыва и отпустил ее пальцы. Лариса, будто очнувшись, снова сунула ампулу в карман н нервно усмехнулась:
— Вот видите... Я приготовилась к встрече...
— Капитан третьего ранга ни за что не даст вам погибнуть! — убежденно сказал он помрачнев. Алексей подумал о том, что, если даже Лариса и останется жива, сам он больше никогда ее не увидит.
