Константиновский равелин - Шевченко Виталий Андреевич (книги хорошего качества txt) 📗

дождя.

I. СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ!

35

51

3. МАТРОСЫ РАВЕЛИНА

5. ПОДЛОЕ СЕРДЦЕ

зубами:

ОТ АВТОРА

ОГЛАВЛЕНИЕ

notes

1

2

$ита/ии Шевченко

iinilRIV

РАВЕЛИН

Хов е сть

И

*

X

^ч'л

ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО /ЛИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР МОСКВА — 1 959

Виталий Андреевич Шевченко родился в 1923 году на Украине, в семье служащего.

В 1940 году, окончив девять классов средней школы в Луганске, поступил в Киевскую военно-морскую спецшколу.

В 1941 году вступает в ряды Военно-Морского Флота. В период с 1941 по 1946 год. будучи курсантом Высшего военно-морского училища, плавает на кораблях Краснознаменной Каспийской флотилии н Черноморского флота.

После окончания училища В. Шевченко служит на Черноморском флоте, на одном из гвардейских крейсеров. С 1948 года, после окончания специальных офицерских классов, и по настоящий день продолжает службу в Ленинграде, и одном нз учреждений Военно-Морского Флота.

С 1917 года печатается в газетах «Красный Черноморец», «Флаг Родины», «Става Севастополя», «Крымская правда», «На страже Балтики». «Советский флот», «Красная звезда» и «Литературная газета», а также в журнале «Советский моряк». В 1952 году в Крымском издательстве вышла книга стихов В. Шевченко «Корабельная сторона», в 1953 году —повесть «Рождение гвардии».

Повесть «Констянтнновскин равелин», написанная автором в 1954—1958 годах, построена в основном на фактическом материале и рассказывает о героических буднях матросов и солдат Севастополя в трудный 1942 год.

В настоящее время автор продолжает работать над произведениями о людях Военно-Морского Флота, о событиях сегодняшних дней.

«гТоварищи/ Если бы я приказал ударить отбой — нс слушайте. II тот подлеу будет из вас. кто не убьет меня!»

Из приказа адмирала В. А. Корнилова

На Приморском бульваре, опустив руку на каменные перила, стоит человек. Он еще молод — ему не больше двадцати пяти, по его худощавое, черное от загара лицо изрезано мелкими морщинками, а под глазами лежат темные круги.

Ветер треплет матросский воротник за его спиной и выгоревшие на сатине, спутавшиеся волосы. Человек долго и пристально смотрит на другой берег бухты, на Константнновскнй равелин, и в его глазах стоят слезы. Это, очевидно, от ветра. Ветер сегодня с моря, резкий и порывистый, как и тогда, два года назад...

Два года назад уходил он последним из равелина, взорвав боеприпасы и оставив раненого комиссара, два года назад плыл он через эту бухту, выбиваясь из сил, а рядом, с таким безобидным плеском, входили в волны пули немецких автоматчиков! Два года назад...

Он еще не верит, что все это происходит наяву — слишком тяжелы воспоминания, слишком много пришлось пережить. Но там, над развалинами старой морской крепости, развернувшись во всю длину полотнища, вновь трепещет в упругом, крепком ветре Военно-морской флаг.

Па руку падает тяжелая теплая капля. Моряк удивленно смотрит на небо. Там ни облачка. Небо чисто до самого горизонта. При таком небе никогда не бывает

дождя.

I. СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ!

В июне 1942 года немцы прорвали оборону у Мекен-зиевых гор.

Как всегда, невыносимо палило июньское крымское солнце. Ослепительно сверкали известковые берега, ослепительно сверкало белесое небо. Безудержные потоки тепла заполняли все щели на земле, немилосердно жгли спины, накаляли орудия и танки, сгоняли семь истов и доводили до исступления. Мир казался раскаленной духовкой.

Немецкие танкисты ехали, высунувшись из люков, сбив шлемы на затылок. На зубах хрустела белая инкер-майская пыль, белая ннкермаиская пыль плотным слоем покрывала танки, пыль оседала на лицах, лезла в глаза и в уши, казалось, что в природе только и остались пыль да жара.

За танками, широко распахнув вороты и глотая пересохшими ртами горячий воздух, тяжело шла пехота. И она вся была в пыли. Чесалось давно не мытое тело, пропитанное потом п пылью, обмундирование становилось тверже брезента, из-под издвннутых на лоб касок медленно и настойчиво катились по воспаленным лицам соленые капли.

С Инкерманеких высот и Братского кладбища увидели наконец немцы Севастополь.

Лежал он. залитый солнцем, окутанный дымом пожаров. искалеченный, разрушенный город, такой обыкновенный. что было немцам непонятно, что же позволило русским так беззаветно отстаивать его, но само слово «Севастополь» приятно ласкало слух. Еще совсем недавно/за

этими холмами, он казался недосягаемым, зловещим и таинственным, и не верилось, что когда-нибудь все же откроется панорама города, и вот...

Но пропала только таинственность. Город был по-прежнему недосягаем и зловеш.

И когда, ценою сотен жизнен, небольшим отрядам удалось просочиться к урезу воды и обезумевшие от радости солдаты черпали касками морскую воду, в изнеможении поливая ее на головы, а иные, преодолевая спазмы, сделали даже по символическому глотку, офицеры, посмеиваясь, бросали:

— Ди зольдатен фюлен дэн наэн зиг! Аусгеаанхнет! ¹ Да. Казалось, что победа была уже рядом, что русские не смогут больше сопротивляться и можно слать в Берлин телеграммы, что все уже кончено...

Даже солнце палило теперь не гак мучительно, а разгоряченные лица обвевал легкий морской ветер.

11о это было еще далеко не все...

О том, что немцы прорвали оборону, командир ОХРа капитан 3 ранга Евсеев узнал, будучи в городе, на горящей после очередной бомбежки улице Ленина. Налет только что окончился, еще даже не осели клубы взметенной бомбами пыли. Евсеев вышел из-под крыльца полуразрушенного дома (самообольщение! даже при падении бомбы рядом от дома ничего нс осталось бы) и быстро зашагал к Графской пристани. Срочный вызов к командующему Севастопольским оборонительным районом и предчувствие чего-то тревожного заставляли капитана 3 ранга все время ускорять шаги (потом уже, узнав о случившемся, он удивился своей интуиции).

Он вышел на дымящуюся воронками площадь. Мимо прошла колонна краснофлотцев. Лица их были напряжены до окаменелости. Евсеев не обратил на это особого внимания — в эти дни в Севастополе не было веселых лиц. Вторая колонна заставила его насторожиться. Что-то почти неуловимое, тревожное прибавилось к обычной печати озабоченности. Евсеев остановился и проводил колонну взглядом.

Нет! Как будто все было в порядке. Как обычно, строго и четко удалялись краснофлотские шеренги. Но когда навстречу попался краснофлотец с брезентовой сумкой и наганом (так носили секретную почту), Евсеев не выдержал и остановил его вопросом:

— Что-нибудь случилось?

— Немцы... Прорвались у Мекензиевых... — на ходу бросил краснофлотец отрывистым голосом.

И хотя уже несколько дней шел штурм севастопольских позиций и в городе были готовы ко всяким неожиданностям, на секунду в груди Евсеева что-то похолодело.

— Так вот оно что! — сказал он сам себе, вдруг до кончиков нервов ощутив всю непоправимость случившейся беды.

— Так вот оно что! — машинально повторил он еще раз и посмотрел вокруг.

Во многих частях города поднимался к небу черно-бурыми клубами дым. Кое-где сквозь него пробивались блеклые на солнце языки пламени. Стояла жара и тишина. Только из-за инкермаискнх холмов доносилась смягченная расстоянием канонада.