Красные ворота - Кондратьев Вячеслав Леонидович (читать книги без .TXT, .FB2) 📗
За столом он об этом и заикнулся — не пора ли старшему сыну своим домом обзаводиться? Петр брови нахмурил, пробежала тень по лицу, ответил тихо, но так, что возвращаться к такому разговору уже не стоило:
— Лучше Катеньки не повстречал, а на худшей — зачем?
— Петр у нас однолюб, как и Настя, — фыркнула Женька, но тут же осеклась под тяжелым взглядом брата.
После обеда прошел Дубинин на кухню, где Настя посуду мыла. Присел рядом на табурет.
— Ты что, ежели помогать пришел, так вон вытирай тарелки, — не очень-то любезно предложила она.
— Давай, — взял он полотенце. — Я вот что хочу знать, Настенька, почему ты мне от ворот поворот дала в сорок пятом? Не нравился я тебе, что ли?
— Нравился… Мне тогда все, кто с войны, родными казались. Но торопился ты, Ваня. Знал же, погиб у меня Андрюша, не отболело еще, а ты под юбку сразу.
— Так мы же все шальные были от того, что живыми остались. Нам все сразу взять хотелось, чего в войну не имели. Это не в оправдание, а чтоб поняла. Вот и торопился… — вздохнул он. — Ну а сейчас как? Я о тебе все эти годы помнил…
— Что сейчас? Сейчас тебе помоложе надо. Да и благополучный ты больно, нет у меня доверия к таким.
— При чем тут это? — удивился он. — Тебе, что ж, неудачника нужно, чтоб было с кем маяться? — выдавил он усмешку. — Не понимаю тебя.
— А ты меня никогда не понимал и понимать не будешь. Разные мы с тобой, Иван, ох какие разные.
— Да… — задумчиво начал он, — обидела крепко ты меня тогда, ну и сейчас… тоже. Ладно, обиды не держу, ты ж родная сестра друга, но ведь такой поворот только от тебя получил.
— А до меня отказов не было? — улыбнулась Настя.
— Убей бог, не было, — рассмеялся он. — Может, потому и зацепила ты меня накрепко.
Тут Женька появилась, поглядела лукаво на обоих, хихикнула:
— Любезничаете? А может, товарищ майор в любви признается? Интересно! Хоть бы мне кто признался.
— Ты чего меня майором величаешь? Имя, что ли, не знаешь?
— А я не знаю — как? Дядей Ваней вроде не то, не маленькая я, Иваном неудобно, а отчества вашего я не знаю, товарищ майор. Давайте так и буду. Тем более, слыхала, в академию вы поступаете, значит, скоро генералом будете.
— Ну это не обязательно и не скоро.
— Будете! Наверняка! Верно, Настя?
— Думаю, будет.
— Ох, наверно, здорово генералом быть?! Всего навалом, деньжищ куча…
— Ты что все про деньги? — прикрикнула Настя. — Сроду у нас в доме про них разговоров не было.
— Разговоров не было, но и денег тоже, — засмеялась Женька. — Так и живем, перебиваемся, все счастливой жизни ждем, про которую отец все уши прожужжал. А ее все нет и нет.
— Хватит, балаболка! Садись-ка да помогай посуду мыть, — сказала Настя раздраженно.
— Это я с удовольствием, особенно если с товарищем майором вместе, — стрельнула она глазами в Дубинина.
А в комнате шел другой разговор. При отце братья старались быть друг с другом подушевней и не спорили. Михаил про завод свой рассказывал, что расширяется он, новые цеха строят, через годик-два продукции давать много больше будет, что сейчас, после отмены карточек, настроение у народа поднялось, да и слухи ходят, что зарплату прибавят, в общем, жизнь пойдет. Хоть и устали за войну, но работают с душой, ну и верят все, что жизнь вскорости лучше довоенной будет.
— Бессомненно, сынки, лучше будет. Раз такую войну выдюжили, так и хозяйство восстановим, — убежденно поддержал Михаила отец. — Помните, в тридцать пятом карточки отменили и через год-два жизнь наладилась, и недаром с легкой руки товарища Сталина сразу все заговорили: жить стало лучше, жить стало веселей. Эх, кабы не война, сейчас такая жизнь была… — мечтательно протянул под конец.
Настя помыла посуду и пошла на ночное дежурство, остались в кухне Женька с Дубининым одни.
— Значит, не помнишь, как у меня на коленях сидела? — посмеиваясь, спросил он.
— И не было такого, — засмеялась и она.
— Ты прогуляться не хочешь, Москву мне показать? Погуляем, в кафе-мороженое зайдем, а?
Женька ответила не сразу, поглядела на Дубинина задумчиво, чего-то в своей головке прокрутила и согласилась.
В середине февраля неожиданно позвонила Женька. Коншин смутился, деньги-то он ей отложил, но потом израсходовал.
— Я с вокзала звоню, — объявила она, словно ему это так важно знать.
— Ну и что делаешь? Опять гуляешь?
— Не… Я тут с одной девушкой познакомилась, так ей посоветоваться с вами надо.
— Занят я, милая… И что этой девице нужно?
— Воевала она, разведчицей была, а документов нет, вот она…
— Ладно, надо же тебе долг отдать. Только, Женька, пока не весь. Ты на каком вокзале?
Женька ответила, что на Казанском, и ждать будет у главного входа, а насчет долга — это неважно.
До Каланчевки от дома Коншина недалеко, сел на пятидесятый трамвай на улице Дурова, а там по 2-й Мещанской, Безбожному, Каланчевской улице — вот и вокзалы. Еще издалека он увидел Женьку, она стояла с независимым видом, руки в карманах старенького пальтишка, но видно — замерзшая. И опять кольнула Коншина жалость к этой глупой девчушке и одновременно — раздражение от ощущения своей вины.
— Придумала небось про девушку? — спросил вместо приветствия.
— Честное пионерское… Она в зале ожидания сидит.
Прошли туда… Знакомая, будоражущая обстановка вокзала, когда нестерпимо хочется куда-нибудь ехать, слушать перестук колес, видеть пролетающие мимо полустанки, испытывая какую-то неясную тоску при звуках паровозных гудков…
Они с трудом пробились сквозь толпу, пробрались по узкому, заваленному вещами проходу между скамейками, перешагивая и через чемоданы и тюки, и через ноги сидящих, дремлющих, а то и похрапывающих пассажиров, и дошли наконец до Женькиной знакомой. Она была в сером платке, в черной не новой телогрейке, в валенках и показалась Коншину совсем девчонкой, тем более ожидал он увидеть более взрослую девушку, воевала же. Она повернула к ним бледное невыразительное лицо, потом поднялась и, взяв в руки какой-то узелок, освободила около себя место.
— Вот, Ася, привела я, — с чувством выполненного долга сказала Женька.
— Здравствуйте. Спасибо, что пришли. Присядете, может? — робковато предложила она.
Коншин присел, оглядел девушку и спросил с сомнением:
— Сколько же вам лет? Неужто могли воевать?
— Мне еще семнадцати не было, когда нас в разведку взяли. А выглядела я дай бог на пятнадцать. Но это и хорошо было, меньше подозрений у немцев вызывала.
— Так вы к ним в тыл ходили?
— Да, в тыл, — устало вздохнула она. — А вот теперь концов не найду, чтоб доказать это. Инвалидности военной и не дают. Вот приехала…
— Понятно, — прервал ее Коншин, — это разговор длинный… Женька, вот мой долг, только тут всего двести, и еще немного. Сходи-ка в буфет бутербродиков купи, ну и лимонаду, — он вынул из кармана деньги и протянул ей.
— Не… — помотала она головой. — Мы же на старые гуляли, а вы мне новыми. Они в десять раз дороже. Выходит, вы мне всего полсотни должны, а не пятьсот.
— Разговорчики. Бери, не глупи, — сунул он ей деньги в руку. — И — марш в буфет. А кстати, что ты на вокзале делаешь?
— Сестра в Коломну к тетке послала. За картошечкой.
— Не врешь?
— Не…
— А то я уж черт-те что подумал. Ну, иди.
Женька пошла прежним путем — через ноги и чемоданы, а Коншин спросил Асю:
— Вы откуда приехали?
— Из Пено… Не знаете такую местность?
— Еще как знаю! Бомбили нас на этой станции, век не забуду. В первый раз там фрица мертвого увидел, летчика сбитого. Лежал, светловолосый, горбоносый, в сером свитере… Ну, рассказывай, — перешел он непроизвольно на «ты».
— Все рассказывать дня не хватит, — вздохнула опять Ася. — Ну а если коротко, то в октябре сорок первого вызвала нас секретарь наш комсомольский и сказала: девочки, сами видите, Родина в опасности, знаю, все вы патриотки, но готовы ли на серьезную и опасную работу в тылу врага? Подумайте как следует, это по добровольности. А ты, Ася, еще несовершеннолетняя, ты можешь отказаться. Но это был предварительный разговор, отпустила она нас, а через несколько дней вызвала меня одну, дверь за мной на ключ заперла и тихо так спросила: хорошо ли я все обдумала? Ну я, конечно, уверила ее, что хорошо и на все готова. Воспользовавшись паузой, Коншин спросил:
