Орлята - Котовщикова Аделаида Александровна (мир бесплатных книг .TXT) 📗
За одним из столиков неожиданно поднялся шум. Очкастый офицер с прыщеватым лицом громко выговаривал Нине Давыдовой, что плохо поджарены котлеты.
— А при чем я тут? — со слезами в голосе спрашивала официантка. — За пищу, пан обер-лейтенант, отвечает главный повар.
Лицо Нины густо покраснело. Она неловко вертела на кофточке пуговицу, отстегивая и застегивая ее. Глаза горели недобрым огнем.
— Позови его сюда! — потребовал офицер.
Ноги Нины еще никогда не бегали так быстро, как сейчас. Каких-нибудь несколько мгновений — и шеф-повар предстал перед возмущенным обер-лейтенантом.
Зина осталась наедине с помощником главного, мешковатым и малоподвижным ефрейтором Кранке, готовившим вторые блюда. Пока он вертелся у плиты, где жарились котлеты, ей удалось незаметно приблизиться вплотную к котлу с супом.
— Эй, судомойка! Тарелки! — услышала она за своей спиной осипший голос Кранке.
На секунду у нее как будто отнялись ноги и она чуть не упала.
От котла Зина отошла разбитая, ослабевшая, думая только об одном, как бы не свалиться.
Диверсия стоила гитлеровцам более ста жизней офицеров и солдат.
У фашистов не было прямых улик против Зины. Боясь ответственности, шеф-повар и его помощник утверждали в один голос, что они и близко не подпускали к пищевым котлам девочку, заменявшую судомойку. На всякий случай, они заставили ее попробовать отравленный суп. «Если откажется, — решили повара, — значит, она знает, что пища отравлена».
Но Зина сообразила, чего от нее добиваются. Она как ни в чем не бывало взяла из рук шеф-повара ложку и спокойно зачерпнула суп.
— Медхен, капут... капут!.. — воскликнул помощник повара Кранке.
Зина не выдала себя и сделала небольшой глоток. Вскоре она ощутила подташнивание и общую слабость.
— Гут, гут, — одобрил ее поведение шеф-повар, похлопав по плечу. — Марш нах хаузе...
С трудом Зина добралась до деревни Зуи. Выпила у бабушки литра два сыворотки. Немного стало легче. Здесь она и заночевала.
А спустя два дня, узнав, что на Зину есть донос, комитет переправил ее ночью с младшей сестренкой в партизанский отряд.
Зина стала разведчицей. Она участвовала в боях против карателей и в разгроме вражеских гарнизонов в Улле и Леоново. Девушка отлично стреляла из трофейного оружия, захваченного у немцев.
Она бывала в Оболи, передавала комитету юных мстителей задания партизан, тол, мины, листовки, собирала разведывательные данные о численности и расположении частей гарнизона.
Юные подпольщики Оболи взрослели в борьбе во вражеском тылу. Около двух лет они вели мужественную борьбу против оккупантов: пускали под откос воинские эшелоны, взрывали заводы, электростанции, водокачки.
Долго и тщетно гестаповцы старались напасть на след юных мстителей. Наконец им удалось воспользоваться подлыми услугами провокатора. Бывший ученик Обольской школы Михаил Гречухин, дезертировавший из Советской Армии, предал часть участников организации. Их расстреляли.
Командование партизанского отряда послало Зину в деревню Мостище, что вблизи Оболи, чтобы установить связь с подпольщиками, оставшимися в живых, но немцы схватили ее, когда она возвращалась обратно.
Зину без конца возили к следователю гестапо — лейтенанту Вернике. Небольшого роста узкоплечий немец разговаривал с ней то тихо, вкрадчиво, то переходил на крикливый тон и грязную ругань.
— Кто тебя послал в Мостище?
— Никто.
— Врешь! — крикнул он на русском языке почти без акцента. — Кто твои товарищи?
Зина молчала.
— Ты мне, свинья, заговоришь. Подойди ближе!
Зина, не трогаясь с места, смотрела на Вернике глазами, полными ярости.
Лейтенант подал знак двум здоровенным солдатам, стоящим рядом с нею. Один из них ударил девушку по лицу. Зина пошатнулась, но не упала.
Солдаты схватили ее под руки и поволокли к столу.
— Слушай, Портнова, — сказал следователь тихо, чуть приподнявшись из-за стола. — Чего ты молчишь? Ведь ты не коммунистка, я уверен, и не комсомолка.
— Ошиблись, господин палач. Я была пионеркой. Сейчас — комсомолка. — Зина гордо выпрямилась. Она не могла сказать иначе.
Лицо лейтенанта передернулось, ноздри побелели. Вскочив со стула, он размахнулся и ударил Портнову кулаком в грудь. Девушка отлетела назад, ударилась головой о степу. Маленькая, худенькая, она тут же поднялась, и, снова выпрямившись, стояла перед своими мучителями. Тонкими струйками текла по лицу кровь.
— Убрать! — крикнул Вернике солдату.
Узкая темная камера чем-то напоминала гроб. Серые стены и потолок покрыты зеленоватой слизью. На каменном полу — плесень. Зина, сжавшись в комок, лежит на полу с открытыми глазами. Болит грудь, шея, живот. Тяжело. Она готова заплакать. «Ну, плачь же», — говорит она себе. Но глаза сухие: слезы высушила ненависть!
«Спать, спать!» — Зина закрыла глаза, и ей почудилось, что она дома, в Ленинграде, на Балтийской... Галка спит на диване, а она за столом готовит уроки. На стол льется мягкий свет из-под круглого золотистого абажура. А в углу стоит мать и, улыбаясь чему-то, глядит в ее сторону.
...Только под утро Зина задремала. Но ее не переставали мучить кошмары. Кто-то с ней спорил; она хотела ответить, но у нее пропал голос. Открыла глаза и тут же зажмурилась. Солдат, освещая фонарем лицо, тряс ее за плечо.
— Ты что, оглохла? Вставай!
Когда сообразила, куда идти, на душу снова легла тяжесть. Опять допрос. Опять будут бить.
Она не знала, что ночью следователь докладывал Начальнику гестапо:
— Портнова такая же фанатичка, как те, которых мы прикончили. Не отвечает.
Капитан Краузе насмешливо ответил:
— Это она не хочет отвечать вам, лейтенант. А мне... Пришлите ее ко мне.
Когда в кабинет Краузе ввели Портнову, тот изумленно уставился на нее: он не ожидал, что увидит... девочку с косичками! «Ну это же совсем ребенок», — отметил про себя начальник гестапо.
— Садись.
Зина села, ничем не выдавая своего волнения. Она быстрым взглядом окинула просторный, уютно обставленный кабинет, железные решетки на окнах, плотно обитые двери. «Отсюда, пожалуй, не убежишь».
Прищуренными глазами смотрел на Зину капитан, будто изучал каждую черточку лица. Зина выдержала этот взгляд, не пошевельнулась.
На ломаном русском языке Краузе сокрушался о том, что с ней обошлись грубо и даже избивали.
— Ах, как побледнела, как похудела, фрейлейн! Ей нужно мольоко, масло, белый хлеб, шоколяд... Фрейлейн любит шоколядные конфеты?
Зина молчала.
Краузе не злился, не кричал, не топал ногами, делал вид, что не замечает ее упорного демонстративного молчания. Улыбаясь, обещал улучшить условия заключения.
«Даром, собака, стараешься, — думала Зина. — Все равно ничего не скажу».
Как бы угадав ее мысли, Краузе протянул:
— Так, так, не желайш сказать...
Он приказал отвести ее не в тюрьму, а в комнату, находившуюся здесь же, в здании гестапо. Ей принесли сюда обед из двух блюд, белый хлеб, конфеты.
На следующий день утром Портнову снова вызвали к капитану.
Направляясь на допрос, она почувствовала, как тоскливо сжалось ее сердце. Краузе непременно будет спрашивать, кто ее товарищи. Следователю она не отвечала, — он бил, и каждый удар ожесточал ее. Но этот не бьет. Прикидывается ласковым.
«Не поддавайся!» — настойчиво требовал голос сердца.
Портнову ввели к начальнику гестапо. С подчеркнутой вежливостью Краузе осведомился, как она себя чувствует в новой обстановке.
— Это все мельочь, — сказал он, не дождавшись ее ответа. — Один небольшой услюга, и ты идешь в дом. Скажи, кто твой товарищ, твой руководители? — Переждав минуту, гестаповец продолжал: — Ты, конешно, сделаешь нам услюга. Да? И мы не будем в дольгу... Я знаю, в Петербурге, ну, по-вашему, в Ленинграде, у тебя есть мама, папа. Хочешь, мы везем тебя к ним? Это теперь наш город. Говори, не бойся...
Краузе курил сигарету, опираясь одной рукой на подлокотник кресла, и ждал ответа. Курил медленно, будто нехотя выпускал дым. На скулах бегали желваки, глаза щурились. Он не сомневался в успехе своей тактики: девушка должна заговорить.
