Русский характер (Рассказы, очерки, статьи) - Терехов Николай Фёдорович (лучшие книги .txt) 📗
Сейчас ему очень не хотелось выходить из блиндажа под немецкие пули, и в то же время спокойствие командира передавалось и ему. Раз сержант решил рыть ход сообщения к реке, значит, он уверен в том, что здесь удастся задержаться. А там, быть может, наши части перейдут в наступление, о котором солдаты постоянно беседовали в минуты коротких передышек между боями. Рассказывали, что северней Сталинграда сосредоточена большая группа наших войск. Воюя в городе, с трех сторон окруженном немцами, солдаты с уверенностью говорили, что там, северней Сталинграда, много танковых и артиллерийских частей, которые только и ждут приказа, чтобы ударить гитлеровцам во фланг и пробиться на помощь защитникам города.
Откуда они могли все это знать? Рассказывали об этом солдаты, прибывшие с пополнением. Одни видели эшелоны с танками, которые направлялись куда-то северней Сталинграда. Другие говорили о колоннах самоходных орудий. Третьи восхищались конниками, спешившими куда-то под Дубовку. Так рождалась у солдат уверенность, что скоро наступит час, когда войска, сосредоточенные на северном фланге, двинутся на помощь осажденному городу.
Андрусевич еще не стал тем бывалым солдатом, который по малейшим приметам может догадаться обо всем происходящем, вынести верное суждение. Эвакуировавшись из Белоруссии, он сначала работал в одном далеком сибирском колхозе, потом служил в запасном полку. Его боевой опыт был очень мал. Но спокойный тон командира подбодрил его.
— Пошли? — сказал Петров, проверяя ногтем большого пальца, хорошо ли отточена лопата.
— Пошли! — ответил Андрусевич, стараясь не выдать волнения.
Они приоткрыли дверь блиндажа, прислушались. Было тихо. Лишь где-то далеко позади рвались снаряды нашей артиллерии. Сверху, с кручи, струились разноцветные пунктиры трассирующих пуль. Они гасли в Волге, неторопливо катившей темные волны.
Петров стал спускаться вниз по тропинке, вившейся вдоль откоса, стараясь не шуршать мелкими комочками земли. Андрусевич следовал за ним, пригибаясь и боясь, как бы сзади не раздался треск автомата или пулемета. Но гитлеровцы, закрепившись на круче, видно, не отваживались показываться из окопов, за день наша артиллерия нанесла им немалые потери.
Добравшись вниз, оба легли на бок и стали намечать направление будущего хода сообщения, стараясь, чтобы под лопатой не шуршали мелкие камешки. Направление было легко определить: впереди чернела большая воронка от бомбы. Но земля, окаменевшая от летней жары, с трудом поддавалась, ее приходилось не столько копать, сколько ковырять, откалывая небольшие куски жесткой корки.
Несмотря на прохладу, которой веяло от реки, Андрусевич почувствовал, что спина его стала мокрой. Но он не позволял себе передохнуть, стараясь выкопать как можно больше земли, пока их не заметили гитлеровцы. Петров, покончив с верхней твердой коркой, с силой вонзал лопату в землю. Он решил, что надо пока сделать ход хотя бы в четверть метра глубиной, чтобы можно было по нему продвигаться ползком. А там уж потом можно и углубить.
Они перестали копать лишь тогда, когда за рекой, над лесом, стала светлеть полоска неба. Вернувшись в блиндаж, они увидели, что Сидоров уже сидит у телефонного аппарата, посасывая толстую самокрутку. На нарах лежал вещевой мешок, подле него стояли банки с консервами. Но не сухари и не банки с консервами взволновали сейчас Петрова и Андрусевича, а запах махорочного дыма — с утра никто не курил. Выпили по несколько глотков теплой воды и принялись курить, жадно, взасос.
Так маленький гарнизон начал жизнь на новом месте. Сидорову, хорошо изучившему берег, удалось еще раз пробраться к своим, принести продуктов. Каждую ночь копали ход сообщения к реке, по нему уже можно было пробираться ползком до самой воды. Но гитлеровцы, сами томившиеся наверху от жажды, обстреливали весь берег из автомата и пулеметов, бросали вниз гранаты. Однажды солдату Конюхову пришлось пролежать около часа в воронке, пока гитлеровцы не прекратили стрельбу. Он доставил в целости драгоценное ведро с водой, но руки его так дрожали от усталости и нервного напряжения, что ему никак не удавалось свернуть самокрутку.
Сержанта Яковенко угнетала мысль, что его группа, по существу, бездействует. Вся энергия уходила на то, чтобы добывать воды, пробраться вдоль берега за продуктами, караулить у двери блиндажа, не покажутся ли гитлеровцы. Все товарищи воюют, а они вынуждены сидеть, словно звери в норе.
Сидоров поддерживал по телефону связь со штабом батальона, но он мог лишь сообщать, что гитлеровцы находятся наверху, внизу на берегу их нет.
Прошло несколько дней. Наверху гремел бой. Рвались снаряды и мины, торопливо трещали пулеметы. Здесь, внизу, гарнизон «Рябина» лишь нес караульную службу.
Но однажды ночью гитлеровцы попытались овладеть берегом. С двух сторон, далеко обходя блиндаж, они стали спускаться к реке. Видимо, чтобы подбодрить себя, они строчили из автоматов. Трассирующие пули оставляли красные и зеленые следы, неторопливо проплывавшие в ночной темноте. Слышался тяжелый топот ног, срывались вниз и падали комья земли.
Оставив у телефона Сидорова, Яковенко приказал своим солдатам залечь у блиндажа. Бой шел всю ночь. Целиться приходилось наугад, на шум шагов, на шорох осыпающейся земли. Справа застрочил пулемет — это одна из рот, загнувшая свой фланг к Волге, пришла на помощь защитникам «Рябины». Потом лес на противоположном берегу озарился вспышками, через Волгу, вырисовывая огненные дуги, понеслись снаряды «катюш». Было слышно, как они рвутся наверху, за блиндажом. Видимо, пытаясь определить местонахождение блиндажа, ставшего у них на пути, гитлеровцы выпустили несколько осветительных ракет. Это их и погубило. Весь берег осветился мертвенно-белым светом. Яковенко и его боевые товарищи получили возможность делиться в гитлеровцев, рассыпавшихся по берегу. В то же время советские воины были защищены выступом обрывистого берега, немцам нелегко было их обнаружить.
Со стороны завода «Красный Октябрь» стал бить миномет — защитники завода пришли на помощь своим товарищам. При свете ракет было видно, как взлетает фонтанами красноватая земля.
Видимо, боясь окружения, гитлеровцы сбились в кучу. Яковенко озорно улыбнулся, вынул из-за пояса одну из гранат, не торопясь примерил, куда ее бросить. Сержант чувствовал, какая большая ответственность легла на него. В бою он заменил командира взвода. Теперь он должен был преградить противнику выход к реке. Пять солдат, составлявшие его немногочисленную боевую группу, верили ему, выполняли его приказания. Яковенко понимал: он должен продумать каждое свое решение, каждый приказ, потому что малейшая неосмотрительность могла привести и к гибели гарнизона этого блиндажа, и к нарушению общего плана разгрома гитлеровцев.
Яковенко взвесил на руке гранату, мысленно проследил траекторию ее полета, потом приподнялся, метнул гранату в самую гущу гитлеровцев. Он был удовлетворен: несколько вражеских солдат упали на волжский берег, чтобы больше никогда не встать. Другие, раненные, поползли к обрыву, надеясь выбраться наверх. Сухо застучали выстрелы.
Рядом с сержантом лежал Конюхов. Это был еще молодой солдат. В начале боя он испытывал неуверенность, даже робость. Но, быть может, поэтому ему хотелось подняться во весь рост, ворваться в расположение вражеских солдат, чтобы бить их прикладом винтовки, уничтожать в рукопашном бою, когда чувство страха и неуверенности уступает место необузданной ярости.
Увидев, что сержант метнул гранату, Конюхов приподнялся на локте, тоже неторопливо вынул из-за пояса гранату, бросил ее туда, где было больше всего врагов. Помимо своей воли он зажмурился, потому что боялся звука разрыва. Но тут он заставил себя открыть глаза, ему хотелось видеть, сколько фашистов ему удалось убить.
Если бы Яковенко обернулся к своему соседу, он бы увидел, что на лице Конюхова, еще юном, тронутом лишь нежным пушком, застыло выражение смертельной ненависти. Конюхов забыл про страх, он не думал о своей жизни, ему хотелось во что бы то ни стало уничтожить гитлеровцев, которые осмелились прорваться к самой Волге. Одна мысль овладевала им: уничтожить врага. И если бы для этого потребовалось пожертвовать жизнью, Конюхов не задумался бы ни на минуту. Он стрелял из винтовки, переводя мушку с одного гитлеровца на другого. Губы его были плотно сжаты, глаза прищурены. Теперь только он вспомнил о гранатах. И он бросал их одну за другой, жмурясь при звуках разрыва и в то же время радуясь тому, что после каждой брошенной вниз гранаты число мертвых фашистов росло.
