Подполковник медицинской службы - Герман Юрий Павлович (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Своей большой рукой он взял запястье Гурьева и, шевеля губами, стал считать пульс – хороший пульс спящего человека со здоровым сердцем.
– Прекрасно, – сказал Левин, глядя на Шуру, – великолепно. С таким сердцем можно пойти обратно, туда, откуда он пришел, пошуметь там еще с полгода и без всякого риска вернуться обратно. Надо же иметь такое железное здоровье!
Глаза у Шуры повеселели, а он покивал головою и, жуя губами, пошел к Плотникову. Там тоже в кресле, забравшись на него с ногами, сидела девушка, назвавшая себя давеча Настей, и при слабом свете ночника читала толстую книгу. Левин молча опустился на край кровати, посмотрел в лицо Плотникову и только хотел спросить у Насти, просыпался ли он, как Плотников открыл глаза, вздохнул и, точно продолжая прерванный разговор, сказал:
– Там, видишь ли, было много времени для размышлений, и вот, когда меня особо мучила рука…
Глаза его выразили удивление, он улыбнулся и, вглядываясь в Левина, произнес:
– Простите, пожалуйста, подполковник, я задремал, а в это время вы тут очутились. Здравствуйте! Что это вы так похудели? Работы много?
И, продолжая улыбаться, по-прежнему вглядываясь в Левина светлыми, блестящими и серьезными глазами, добавил:
– Очень рад вас видеть.
– Так мы ведь уже виделись, – сказал Левин, – и разговаривали даже.
– Да? – нисколько не удивился Плотников. – Я теперь, знаете ли, многое стал забывать. Странное состояние. Это пройдет?
– Обязательно. Вам только спать побольше надо.
– Я и сплю все время. Там спал, куда нас вначале доставили, на катере спал и тут сплю. А может быть, это я умираю?
Левин улыбнулся и покачал головою.
– Нет, – сказал он, – вы не умираете. Так не умирают.
Плотников вздохнул, помолчал, потом ответил:
– Ну и отлично, если не умираю. Впрочем, это все по-разному бывает. Вот я Настеньке давеча рассказывал, что там у меня был период, когда самым трудным казалось не застрелиться. Меня рука тогда очень мучила, и вообще положение было безнадежное, так вот Федор Тимофеевич и придумал формулу, что ты, дескать, Плотников, сейчас затрудняешься жизнью.
– Затрудняешься жизнью? – с удивлением повторил Левин.
– Да, так он сказал – затрудняешься жизнью. И тебе надо через этот период перейти, потому что ты командир и большевик, ты коммунист Плотников, и ты обязан перейти через этот рубеж так же, как через все иное перешел. Вот это и было самое трудное. Слышишь, Настенька?
Настя кивнула головою и еще ниже наклонилась к Плотникову.
– Устал, – сказал он. – Вот так десять слов скажу и устану… Надоело это состояние, подполковник. И сам я себе надоел с этой слабостью и болями.
Он брезгливо поморщился и закрыл глаза. Левин еще посидел немного, глядя на Плотникова и думая о тех словах, которые он только что сказал, потом поднялся, взявшись рукою за изножье кровати, и сразу же почувствовал, что идти не может. Где-то близко словно бы зазвонил ему в уши колокол, от этого колокола помчались радужные, колеблющиеся круги, и тотчас же все стихло, оставив только одну нестерпимую и острую боль, которую он не смог скрыть и не смог вытерпеть. Хрипло застонав и услышав свой стон, он привалился к изножью плотниковской койки и пришел в себя уже раздетым и уложенным на вторую кровать в той же палате, где лежал Плотников. То, что он лежит вместе с Плотниковым, почему-то обрадовало его, но тут же ему стало неловко, и он громко сказал Насте, по-прежнему сидевшей в кресле с ногами:
– Напугал я вас, а?
Ольга Ивановна зашикала на него, но он не обратил на ее шиканье никакого внимания и опять спросил:
– Очень стало страшно? Это у меня теперь бывает, боли такие дурацкие, но они быстро проходят. Полежу немного и встану, правда, Ольга Ивановна?
Ему почему-то казалось, что лежит он недолго, что еще вечер, и, помолчав, он спросил:
– Раненых не привозили?
– Не привозили, – ответила она, – но наступление началось.
Он слегка приподнялся и заглянул ей в глаза.
– Правда?
– Правда. Рассказывают, что командующий повел штурмовиков, а лучше сами послушайте!
И она сделала движение головой кверху и замерла. Он тоже напрягся и даже закрыл глаза, чтобы лучше слышать: длинное, сильное и смутное гудение идущей армады машин донеслось до него.
– Мы с полчаса на крыльце стояли, – сказала Ольга Ивановна, – все слушали. Идут и идут. Как начало светать, так и пошли. Сколько тут служу в авиации, никогда не думала, что так много у нас машин. Даже смотреть страшно.
И она улыбнулась почему-то растерянно.
– Ну, хорошо, – сказал Александр Маркович, – вы себе идите, дорогая, а этой девушке скажите, чтобы отвернулась. Я одеваться буду.
Ольга Ивановна хотела что-то сказать, но промолчала. Он оценил это ее молчание и как бы в благодарность потрепал ладонью ее локоть. Потом поднялся, принял душ в еще пустой госпитальной душевой и долго брился перед маленьким зеркальцем, стараясь не замечать страшных изменений, происшедших с его лицом. Затем пришил чистый подворотничок к кителю и, поднявшись в ординаторскую, велел принести себе чаю покрепче. Чай ему принесла Анжелика– сизо-красная, суровая.
– Вот что, Анжелика, – сказал он ей, вылавливая ложечкой чаинку из стакана, – попрошу вас иметь теперь всегда наготове шприц и прочее необходимое мне. Пусть эти наборчикн в пригодном для употребления виде будут и в операционной, и в перевязочной, и, например, тут. Вы понимаете мою мысль?
Анжелика кивнула, и это получилось у нее похоже на поклон.
– А теперь мы с вами немножечко займемся терапией, – продолжал Александр Маркович. – У меня дела осталось еще порядочно, и я хотел бы подольше иметь приличную форму. Эта мысль вам тоже понятна? Дa вы садитесь, Анжелика, я сейчас рецепты буду писать…
И он принялся выписывать рецепты, вздев на лоб очки и порою ненадолго задумываясь. Он выписал раствор атропина, разведенную соляную кислоту, пантокрин, а потом подробно, иногда раздражаясь и даже покрикивая по старой привычке, обсуждал вместе с Анжеликой диету на будущее, и было похоже, что речь идет не о самом докторе Левине, а о совершенно постороннем человеке, об одном из тех, кто лежит сейчас в госпитальных палатах.
Когда диета была тоже выяснена, Александр Маркович облачился в халат, положил в карман пачку папирос и пошел в приемник, где поджидала раненых Ольга Ивановна. Но раненых не было пока что ни одного человека, и им обоим – Левину и Варварушкиной-стало от этого поспокойнее. Подполковник посидел тут еще с полчаса и отсюда отправился в палату к Курочке, с которым еще не говорил толком, потому что возле него постоянно скучала его красивая жена, попавшая сюда, в эту их жизнь, словно с другой планеты и чем-то раздражавшая Левина. Но сейчас Веры Васильевны не было, Хоть ее недавнее присутствие и ощущалось по запаху крепких, непривычных в госпитальных палатах духов. Инженер не спал, и по его взгляду Александр Маркович увидел, что Курочка обрадовался ему.
– А, доктор! – только произнес он, но это значило гораздо большее.
– Доктор, доктор! – передразнил Левин, и это тоже значило гораздо больше того, что он сказал. – Доктор. Я много лет доктор, и что из того?
Он сел. Они оба помолчали, потом инженер подмигнул ему одним глазом и шепотом сказал:
– Нагнитесь сюда, я вам привез кое-какие новости.
– Именно?
– Дело в том, что я придумал для нашего с вами костюмчика то самое усовершенствование. Помните, мне что-то не нравилось в костюме. И вы на меня орали. Кстати, вы по-прежнему орете?
– По-прежнему! – ответил Левин с вызовом.
– Так вот, сейчас бы вы, конечно, на меня наорали, – продолжал Курочка, – но я у вас в госпитале. И поэтому у меня преимущество. А теперь разрешите вам напомнить суть дела: летчик, как вам известно, может падать и в бессознательном состоянии. Следовательно, он может упасть лицом вниз. А если он упадет лицом вниз, то так или иначе захлебнется, пусть даже наш костюм и сработает полностью. Просто лицо летчика будет погружено в воду, понимаете?
