Подполковник медицинской службы - Герман Юрий Павлович (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗

И вышел, аккуратно затворив за собою дверь.

К вечеру, едва улеглась суматоха с плотниковским экипажем, начальник госпиталя созвал к себе совещание. Судя по его тону, ожидались крупные бои и в связи с этим большие поступления раненых. Готовы ли врачи? Есть ли заминки, неувязки, неполадки? Какие будут вопросы?

Было задано несколько вопросов. Полковник ответил. И, отвечая, почему-то смотрел на Александра Марковича.

– Больше ни у кого вопросов нет? – еще раз спросил полковник.

– У меня лично никаких вопросов не имеется! – подавляя раздражение, подчеркнуто официальным голосом сказал Левин.

Дополнительно начальник госпиталя сообщил, что на помощь извне в дальнейшем рассчитывать будет невозможно. Кто не справится, пусть пеняет на себя. Впрочем, в особых случаях своевременно данные заявки начальников отделений учтутся. У кого имеются такого рода заявки?

И, барабаня по столу пальцами, он исподлобья оглядел своих подчиненных. Потом взгляд его остановился на Левине.

Все молчали. Промолчал и Левин.

– Значит, ясно? – спросил полковник.

– Абсолютно ясно! – ответил Левин и поднялся. Ему было душно и хотелось на воздух. Кроме того, он много ходил сегодня, и, наверное, поэтому в желудке вновь возникло ощущение тяжести. А во время совещания он почувствовал и боли тоже. Вечер был не холодный, уже весенний, но с залива приполз такой густой мозгло-молочный туман, что в двух шагах совершенно ничего не было видно. Опираясь на палку, Левин постоял на крыльце, потом сел на скамеечку, сделанную Жакомбаем еще прошлым летом, и стал вглядываться в белую пелену, плотно облепившую весь городок.

Ощущение тяжести прошло, дышать стало легче, и на мгновение он вдруг почувствовал себя молодым, здоровым, веселым, таким, что ему и черт не брат и море по колено. "А что, – подумал он, – я и в самом деле не очень стар! Вот кончится война, поеду на юг, буду купаться в теплом море, пить кислое вино, есть виноград. И вернусь загорелым, черным, таким, что меня никто не узнает".

– Отдыхаете? – спросил кто-то из тумана. Голос был знакомый, но он не узнал его сразу. И ответил осторожно:

– Отдыхаю. А кто это?

– Вольнонаемный! – ответил голос, и Александр Маркович почувствовал, что человек, который подходил к нему из влажной белой тьмы, пьян.

Синяя лампочка над крыльцом госпиталя на одно мгновение осветила длинный белый нос кока Онуфрия, и вновь лицо его исчезло в тумане.

– Разрешите обратиться? – спросил кок Онуфрий. Левин вздохнул и разрешил. Если бы он был волевым командиром, он прогнал бы Онуфрия вон.

– Разрешите сесть? – спросил опять Онуфрий.

И сесть тоже Левин разрешил, обругав предварительно себя за то, что распускает людей. Помолчали. Руководящий повертелся на скамейке и вздохнул два раза. "Сейчас храпеть будет, – почему-то подумал Левин. – Вот и хорошо. Он уснет, а я уйду".

– Обидели вы меня, товарищ подполковник, – еще раз вздохнув, сказал кок, и в голосе его Левин услышал не обиду, но злобу, ничем не сдерживаемую, давящую.

Стараясь не поддаваться этому тону, он ответил почти шутливо:

– Не понравилось дрова колоть?

Кок молчал. От залива потянуло холодом, Левин поднял воротник реглана.

– Не понравилось, – с вызовом сказал кок. – А чего тут нравиться? Даже интересно – чего же тут может нравиться?

– С горя и напились? – спросил Левин и сразу же почувствовал, что этого вопроса задавать не следовало.

– Я не напился, а выпил, – сказал Онуфрий. – Это две разницы – напиться и выпить.

Почему не выпить, если отгульный день? Вполне можно выпить. И безобразия я никакого не делаю. Сижу себе тихо, покуриваю. Может, вы желаете закурить?

Левин не ответил.

– Не желаете? Пожалуйста, если не желаете, я со своим табаком не лезу. А что обидно, товарищ подполковник, то обидно. На всех угодить невозможно. Который человек больной, ему что ни подашь – все трава. Больной человек никакого вкуса не имеет, у него температура, и ему только пить подавай – воды. Думаете, я не понимаю? Я никакой не кашевар, я, извините, в старом Петрограде в ресторане «Олень» работал, не скажу что шефом, но именно помощником работал и все своими руками делал. Я, товарищ подполковник, любое блюдо могу подать и любой соус изготовить. Например, соус кумберлен – кто приготовит? Я. Или тартар к лососинке – пожалуйста, или бешемель для курочки. Да что говорить – филе миньон, пожалуйста, с грибками и почечками, консоме, претаньерчик, бульон с пашотом, борщок с ушками, селяночку по-купечески – отчего не сделать? Или, допустим, дичь, или жиго баранье, или десерт любой – пожалуйста. А тут – здрасте – не угодил. Сержанту, понимаете, Ноздрюшкину да солдату Понюшкину не угодил! А тот Ноздрюшкин со своим Понюшкиным – чего понимают? Картошки с салом да сало с картошками – вот и все их понимание!

– А знаете, Онуфрий Гаврилович, – вдруг перебил Левин, – нет ничего хуже вот этакого лакейского пренебрежения к Ноздрюшкину и Понюшкину. Вы что – людей презираете, что они не знают, какой это такой соус кумберлен? Ну, и я не знаю, что такое соус кумберлен.

– Не знаете?

– Не знаю.

– А когда не знаете, – сказал Онуфрий, – когда не знаете…

И замолчал.

Потом усмехнулся и вновь заговорил, жадно посасывая свою самокрутку.

– Никто не знает, а все указывают. Каждый человек указывает, и даже некоторые берут и наказывают. Не понравился руководящий Ноздрюшкину с Понюшкиным. Не угодил. Они хотя и больные, но они указывают, они командуют, они жалобы предъявляют. Как же это понять, товарищ подполковник?

– А так и понять, – спокойно ответил Александр Маркович, – так и понять, что там, у вашего ресторатора, на всех ваших нэпманов вы работали старательно, работой интересовались, а тут, на наших солдат и матросов, на наших офицеров, работаете из рук вон плохо, варите такую дрянь, что в рот взять невозможно, да еще и презираете людей, проливших за родину свою кровь, называете их Ноздрюшкиными и Понюшкиными… От пищи вашей воротит…

– Кого же это воротит? – чуть наклонившись к Левину, спросил Онуфрий. – Раненых? Так ведь им что ни подай, все едино жрать не станут. Им все поперек глотки…

– Неправда, я тоже пробую…

– Вы?

– Я!

– А вы-то, извиняюсь, здоровый? – еще ближе наклонившись к Левину, спросил Онуфрий. – Если уже откровенно говорить, то и вы не очень здоровый.

– Позвольте…

– Чего ж тут позволять, товарищ подполковник, когда вы вовсе нездоровый человек, и всем это известно. Вы на себя посмотрите, как вас совершенно невозможно даже узнать.

Левин отстранился от Онуфрия, почувствовал, что надо уйти, но не ушел.

– Я действительно болен, – сухо сказал он, – но тем не менее всегда и безошибочно отличал вашу кухню от кухни вашего помощника Сахарова, и притом в невыгодную для вас сторону. Сахаров хоть и обыкновенный флотский кок и кумберлена не знает, однако он человек, а вы… дурной человек. Что же касается до меня, то предупреждаю вас, что теперь мне сделали операцию, и пока я еще на диете, но в ближайшее время я буду снимать пробы со всего вами изготовляемого, и буду строго взыскивать.

– В ближайшее время? – с сочувствием и интересом спросил Онуфрий.

– Да, в ближайшее, – не совсем уверенно повторил Александр Маркович.

Онуфрий усмехнулся и покрутил головой.

– Что же вы видите в этом смешного? – сухо и строго спросил Левин. Сердце его билось учащенно.

– Смешного ничего, – произнес Онуфрий. -Но только пробы вам снимать нельзя. Надо вам себя беречь, а не пробы снимать. Не такое теперь время вашей жизни, чтобы снимать пробы.

– Какое же это такое время моей жизни? – спросил Левин и услышал, что голос у него сухой и строгий.

– А вы не знаете?

– Мне неизвестно, о чем вы говорите.

– Скрыли от вас, – сказал Онуфрий, – чтобы, значит, не волновались вы. А того не понимают, что для вашего здоровья надо в постели лежать, а не по госпиталю от подвала до операционной бегать, того не понимают, что при вашем характере вы в месяц кончитесь, потому что нервничаете вы сильно и все до самого сердца принимаете. Вам и пробы снять надо, и белье госпитальное до вас касается, и операции, само собою, и лечение…