Я дрался на «Аэрокобре» - Мариинский Евгений Пахомович (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
– Кто?
– Наша оружейница Бурмакова.
– Что? Галка? Каким образом?
– Ночью куда-то ходила и напоролась на их охранение. Они начали стрелять. Тут же наши подняли всех, кто был с оружием, и к утру немцев в основном перебили, хорошо еще пехотинцы помогли. Галю нашли…
– Что с ней? – перебил я. – Жива?
– Пока да. Но врачи очень сомневаются… Две пули в грудь навылет и одна в ногу. Лежит в санбате, бредит, никого не узнает. Знаешь, Женя, она в бреду не раз твою фамилию называла…
Утром я поднялся вместе со всеми, Лусто, успевший куда-то сбегать, сказал:
– Спи. Архипенко сказал, чтобы тебя не беспокоили, отдыхай. Он и сам не пришел, чтобы не разбудить.
– Какой там отдыхай.. Надо доложить Фигичеву, что прибыл, повидаться с ребятами, Волковым…
– Фигичев уже знает о твоем возвращении, ребята тоже. В полку праздник.
– Ну вот, сам говоришь, праздник, а я – спи, отдыхай… Нет, я пойду…
Придя на стоянку, я не застал летчиков. Эскадрилья только что вылетела на боевое задание, но вокруг царило оживление. Первым подбежал Волков.
– Здравствуйте, товарищ командир, с возвращением вас!
– Здорово, Коля! Опять без машины остались…
– Ерунда. Главное, сами живы, а машина будет. Сегодня, говорят, будут к нам перегонять самолеты из соседней дивизии. Они получают новые, а нам свои отдают. Командир, вы о Гале слышали?
– Слышал, Коля. Жаль ее, хорошая дивчина…
– А она столько здесь перестрадала, когда услышала, что вы погибли. Ведь она любит вас, товарищ лейтенант.
– Откуда ты взял, старшина?
– Видно. Как она этого ни скрывала, а я заметил…
– Ну это ты брось! Какая может быть любовь? Война же идет…
Вокруг собрались все свободные механики и летчики соседних эскадрилий. Я поспешил сменить тему разговора, но решил все же зайти в санбат справиться о самочувствии Бурмаковой.
Весь день я не мог найти свободной минуты. Принимал поздравления, отвечал на вопросы, десяток раз рассказывал о событиях прошедших дней. Но, пожалуй, больше всего времени было потеряно на споры с командиром эскадрильи.
Едва прилетел Архипенко, я пошел на КП и стал проситься на задание. Но тот был неумолим.
– Нет, Жень. Сегодня, здеся, отдохни. Потом посмотрим. – Архипенко никогда не брал на задание только что пришедшего домой летчика, всегда давал ему денек отдохнуть.
– Что, летать хочешь? – спросил Фигичев.
– А как же!
– А рука как?
– Ерунда!.. – я пошевелил рукой. – Не больно даже.
– Тогда вот что: будешь перегонять самолеты. Тут недалеко. Километров десять. Туда на машине, оттуда на самолете. Идет?
– Ладно… – в моем голосе прозвучало откровенное разочарование. – Хоть это…
– И себе заодно самолет подберешь…
«Подберешь»! В этот день я перегнал три самолета. Один из них принял Волков. Дрянь, а не машина. Мощности почти выработавшего ресуре мотора едва хватало для взлета. Но выбора не было. Другие тоже не лучше…
Лишь поздно вечером выкроил я время зайти в медсанбат к Бурмаковой. Я понимал, что сделать это необходимо, ведь она была моей подчиненной. А кроме того, из головы не выходили слова Волкова: «Ведь она любит вас, товарищ лейтенант». Странно, но я этого не замечал…
Я подошел к бараку, в котором размещался лазарет, и остановился, слегка оробев. Как вести себя при встрече с Галей? Что говорить? О чем спрашивать? Каких-то несколько дней назад эти вопросы вообще не возникали, а сейчас… Вздохнув, пересек порог и оказался в небольшом освещенном помещении. Три молоденькие сестры о чем-то весело и оживленно переговаривались. Одна из них, завидев вошедшего летчика, смутилась, перестала смеяться и, приставив ладонь ко рту, строго прикрикнула на подруг. Те замолчали и удивленно уставились на лейтенанта широко раскрытыми глазами. «Видно, и сюда уже дошел слух о моем возвращении», – подумал я и, не обращая внимания на любопытные взгляды, спросил:
– Девчата, как мне пройти к Бурмаковой?
– Ой, девочки! – кокетливо присела та, что первой заметила мое появление. – Это же тот самый летчик, ей-богу! Скажите, ваша фамилия не Мариинский?
– Он самый, а что?
– Ничего, – смутилась она. – Просто мы много о вас слышали. Все только и говорят о том, как вы посадили горящий самолет немцам на голову…
Я рассмеялся.
– Кто вам наговорил такую чушь? Надо же – бабий телеграф. Чего только не выдумают. Ну, ладно, показывайте, где лежит Бурмакова.
Палата помещалась в конце коридора, и я, пока шел, все старался представить себе лицо Гали.
Странно, но я его совершенно не помнил, как будто видел его очень давно и совершенно забыл. Да, видимо, и вообще не знал. Ведь за полгода войны мы ни о чем не разговаривали, кроме как о текущих заботах. Только из характерного мужского трепа «про баб» я знал, что она не дурна и обладает хорошей фигурой, что за ней многие ухаживают. Сам же никогда не обращал на это внимания.
Дверь внезапно открылась, и я вошел в палату. Сопровождавшая сестра успела шепнуть, что у меня пять минут, больную нельзя тревожить, и исчезла.
Я осмотрелся. Посредине комнаты стояла больничная койка, возле нее стул и тумбочка. Лампочка под потолком без абажура освещала палату бледным светом. При этом освещении мне показалось, что кровать пуста, но, вглядевшись, я увидел контуры человеческого тела. Подошел поближе и пригляделся. Даже мне, боевому летчику, не раз смотревшему смерти в глаза, стало немного не по себе. Передо мной было совершенно незнакомое, как будто вылепленное из воска, лицо, осунувшееся, бледное, со впалыми щеками. Полуприкрытые глаза смотрели вверх в одну точку не мигая. Лишь нагнувшись, я смог разглядеть знакомые черты Гали. В этот момент ее глаза, слегка скосившись, вдруг широко раскрылись и стали влажными.
Я понял, что она узнала меня. Потрескавшимися губами, еле слышно она прошептала:
– Здравствуйте, товарищ командир. Спасибо, что пришли.
– Здравствуй, Бур… Галочка. Чего там… Раньше бы пришел, да времени не было. Ну, как себя чувствуешь?
– Я рада, что вы вернулись. Я верила, я знала… мне вчера Волков сказал. Вы ранены?
– Пустяки! Сегодня уже самолеты перегонял. А вот ты не вовремя под пулю попала. Кто же теперь самолет готовить будет? А? Ну ничего, здесь подлечат, потом в госпиталь отправят, оттуда к нам. Словом, крепись. Поняла?
Она согласно кивнула, но из правого глаза по щеке покатилась слеза.
– Бои кончаются. Скоро в Германии будем, но, похоже, я не увижу Победы, Женя… – перешла она на «ты».
– Ну это ты брось! Мы еще с тобой до Берлина дойдем, подышим свободным послевоенным воздухом. Так что без паники. Понятно?
– Понятно, – чуть слышно ответила Галя и отвернулась к стенке. Я истолковал это по-своему: устала. Поднялся.
– Не уходи! Может, уже и не свидимся, кто знает…
– Мне пора. Сестра сказала, что тебя нельзя тревожить. Прости меня…
– За что?
– За все.
Я покидал лазарет с тяжелым чувством, перешедшим в горечь утраты, когда на следующее утро мне сообщили, что Галя умерла…
Через два дня вернулся батя. Пришел и сел на свою лавку, хмурый, ушедший в себя. Сына он не нашел. Были слухи, что в Сороках убили какого-то летчика, по описанию похожего на Виктора – в таких же бриджах, с таким же чубом. Но слух, кажется, не подтвердился. Где искать?..
– А в госпиталях, батя, бывал, спрашивал?
– Был и в Бельцах, и в Ботошани…
– А на месте, в районе боя?
– Туда не добрался… Времени не хватило. Вот думаю опять проситься… Может, в медсанбате где.
Вопрос решился просто. Через день полк перелетал в Румынию, в район боев. Плацдарм северо-западнее Тирасполя передали другому фронту, и прикрывать его больше не приходилось.
– Ты, здеся, по пути в госпиталях все еще разузнаешь. А в Румынии опять поедешь к линии фронта… – ответил бате Архипенко на его просьбу.
Целый месяц еще искал Григорий Сергеевич Виктора, но так никаких следов и не обнаружил. Время шло, и поиски все более затруднялись. Много самолетов падало вдоль линии фронта, в тылах. Разве упомнишь все? Старик больше не надеялся найти Виктора живым, он искал хотя бы могилу, место его гибели. Все напрасно. Даже обломков самолета не нашел…