Крест и стрела - Мальц Альберт (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Он быстро вышел на тропинку и зашагал дальше.
1 час 40 минут ночи.
Хорошенькая заспанная телефонистка, которую эсэсовец поднял с постели и привез из города на служебной машине, энергично выпрямилась, увидев вошедшего Баумера.
— От окружного командования никаких сведений пока нет, герр Баумер, — сказала она.
Баумер кивнул.
— Через пятнадцать минут позвоните снова. На этот раз вызовите майора Детерле, — сказал он, проходя в кабинет.
Служебные помещения Трудового фронта и нацистской партии, занимавшие целое крыло длинного одноэтажного административного корпуса, отражали тот примитивный уровень жизни, с которым приводилось мириться всем, кто был связан с заводом. Корпуса были выстроены на скорую рук у, помещения обставлены сборной рухлядью. Баумер, питавший слабость ко всему изящному, каждый раз морщился, входя в свой кабинет. Письменный стол, уцелевший после бомбежек в Дюссельдорфе, деревянный столик из местной школы, несколько погнутых шпилек для накалывания бумаг, портрет Гитлера — как все это отличалось от обстановки довоенного времени! Кабинет во многих отношениях напоминал ему первые дни нацистского движения, и это было неприятно. Жить как придется, в те времена, когда нацистская партия только набирала силы, было естественно и даже увлекательно. Но очутиться в таких же условиях десять лет спустя, пережив пору буйного расцвета, — нет, в этом есть что-то тревожащее.
Комиссар гестапо Кер, занявший единственное мягкое кресло, вскочил на ноги и, улыбаясь, протянул Баумеру руку. Верхняя часть его головы была гораздо уже крепких румяных щек, поэтому лицо его сразу же напомнило Баумеру поросячью голову в витрине мясной лавки. Еще более гнетущее впечатление на него произвели аккуратные усики «под Гитлера» — очевидно, пережиток повальной моды 1933 года. Баумер отлично знал этот тип людей, и его даже передернуло от раздражения. Он ожидал по крайней мере двух первоклассных следователей гестапо, а ему прислали старую ломовую лошадь; как все люди такого склада, этот комиссар наверняка не обладает нужной хваткой.
— Комиссар Кер?
— Хайль Гитлер!
— Я — Юлиус Баумер, уполномоченный Трудового франта, а также руководитель местной организации партии — выбирайте любое, — с усталой усмешкой добавил он.
Они обменялись рукопожатием. «Нет, он даже не умен», — решил про себя Баумер. С довольно внятным вздохом он сел и покорно уставился на добродушную поросячью физиономию комиссара. У Кера, упитанного мужчины лет под пятьдесят, были красивые карие глаза и темные волосы, разделенные аккуратным пробором. Его костюм из твида, явно сохранившийся еще с довоенных времен, был помят, брюки мешком висели на коленях. «Как он, должно быть, мечтает о мундире, — пренебрежительно подумал Баумер. — Такие, как он, всегда об этом мечтают».
Если Баумеру не понравился Кер, то и Кер не был в восторге от Баумера. «Ага, партийный фанатик, — сразу решил он. — Таких можно распознать с первого взгляда. Один из тех длинноволосых идеалистов, которых нужно умасливать лозунгами. Ну что ж, за маслом дело не станет».
— Я несколько удивлен, что вы один, — спокойно сказал Баумер, стараясь, чтобы тон его был как можно любезнее. — Тут очень серьезное дело. Я просил прислать по крайней мере двоих.
Кер, непринужденно улыбаясь, развел руками.
— Знаете ли вы, что такое теперь главное управление гестапо? Сумасшедший дом. Каждый день нас забрасывают тысячами вызовов, и половина из них совершенно неосновательна. Подозрительность у нас, можно сказать, в большом почете. Кроме того, не хватает людей. Когда армия наступает, вслед за ней идет гестапо.
— Да, я знаю, — ответил Баумер. — Мой зять, видите ли, служит в штабе Гиммлера.
— Вот как! — негромко воскликнул Кер. Он хлопнул ресницами, но на лице его, кроме вежливости, не отразилось ничего.
— Оберштурмбанфюрер СС Раабе, — сказал Баумер. — Вы его знаете?
Кер отрицательно покачал головой.
— Дело в том, что я работаю в гестапо всего два месяца. До этого я был старшим полицейским комиссаром.
— Понимаю, — вежливо отозвался Баумер. — Позвольте спросить, когда вы вступили в партию?
— В мае тридцать третьего, — процедил Кер.
Баумер кивнул.
— Садитесь, пожалуйста. Устраивайтесь поудобнее. Нам нужно о многом переговорить.
Кер снова уселся в кресло, вытянул ноги и раскрыл портфель. Лицо его сохраняло любезное выражение, хотя он был взбешен. Он прекрасно понял, куда метил Баумер. Вопрос о времени вступления в партию был задан с целью выяснить, является ли он, Кер, старым партийным борцом. Ответив, он сразу выдал свою принадлежность к низшей категории — категории государственных служащих, которым было дано специальное разрешение вступить в партию уже после того, как национал-социалисты пришли к власти… А ссылка на зятя — самое дешевое бахвальство, желание козырнуть перед ним, Кером, своими влиятельными связями.
«Ну что ж, — подумал Кер, — раз у Баумера зять в штабе Гиммлера, будем действовать осторожно». Он мог позволить себе отнестись к этому философски. Баумеры приходят и уходят, а такие люди, как он, в конечном счете остаются. За тридцать лет работы в полиции он перевидал столько начальников, что всех и не упомнишь; и не одну начальственную голову на его глазах сдувало с плеч ветром политики, а его собственная голова, слава богу, до сих пор покоится на плотной шее. Думая об этом, он посмеивался. Суть в том, что он, Адольф Кер, и есть Государство. Государство — это не кайзер, ибо кайзера больше нет. И Носке не Государство, и Эберт или Ратенау — тоже. Всякий знает их имена, и никто не слыхал о Кере. Но где они теперь? Стоит задать себе такой, казалось бы, простой вопрос, как все становится ясным. Да… Он может позволить какому-нибудь нацистскому фанатику смотреть на него сверху вниз. Бывает и на их улице праздник, но потом они неизменно исчезают. И только такие, как он, Кер, крепко держатся на месте и составляют хребет государства.
С этими мыслями, надежно упрятанными под маску благодушия, Кер расстегнул жилет, готовясь приступить к делу. Он вытащил из нагрудного кармана вечное перо, а из портфеля — большую черную записную книжку. Затем откусил кончик крученой итальянской сигары и, издав кудахтающий смешок, сказал:
— Курить эти латинские веревки — противно, но совсем не курить — еще противнее. От них и в горле першит, и на душе тошно, а все же курю. Пора бы нам аннексировать Кубу. — Он перестал смеяться и, сразу посерьезнев, сложил руки на слегка намечавшемся брюшке. — Ну, Баумер, так в чем же дело? Мне сказали — саботаж?
Баумер кивнул. Лицо его передернула непроизвольная нервная гримаса, как это бывает с очень усталыми людьми.
— Один рабочий сегодня ночью пытался сигнализировать англичанам, — сказал он.
— Сигнализировать? Каким же образом? — Голос Кера был ровен и невозмутим. Таким тоном торговый делец мог бы осведомиться о цене на партию маслин. И это было не случайно: Кер годами вырабатывал в себе уменье держаться сухо и деловито. Охрана законов и порядка представлялась ему прежде всего делом, а в делах всякие эмоции неуместны.
— Позвольте, я вам расскажу все, как было, — устало произнес Баумер.
— Пожалуйста.
— Мы тут делаем средние танки и ремонтируем моторы. Печем их, как булки. Раньше мы находились в Дюссельдорфе, но там нас извели бомбежки. Семь месяцев назад мы перебрались сюда.
— Когда именно?
Баумер пожал плечами.
— Какое это имеет значение?
— Нет уж, прошу вас, — весело, но с колючей ноткой профессионального педантизма возразил Кер. — Я должен знать все подробности: таков мой метод.
— Выпуск продукции начался в последних числах декабря.
— Декабря сорок первого года, — повторил Кер, записывая в книжку.
— Как вы увидите завтра, мы расположены в лесу. Вокруг— крестьянские фермы. Маскировщики отлично сделали свое дело. Вот уже восемь месяцев, по крайней мере раз или два в неделю, а в последнее время гораздо чаще, над этим лесом пролетают английские самолеты, но всегда мимо. Ночью мы затемняемся и преспокойно спим.
