Приключения Вернера Хольта - Нолль Дитер (лучшие книги txt) 📗
— Та-ак, — сказал Вольцов. Оторопелое молчание зрителей он принял с достоинством, как заслуженную дань восхищения. — Та-ак, мой милый! Ну, кто трясется перед нашим старичьем? — Он вернулся на место бледный как мел, уселся и достал свою книгу. — Не забудь же, — крикнул он, — сегодня в четыре! — Но у Хольта одна только мысль засела в голове: он из-за меня вылетит, я его довел!
Из коридора донесся свисток Земцкого.
Доктор Цикель, хилый человечек, по виду напоминал двенадцатилетнего подростка, которому насадили на шею голову старичка. Сегодня он явился в брючках гольф, в зеленой охотничьей курточке и белой рубашке с круглым отложным воротничком. Натужным детским голоском он прокричал обычное «Хайль Гитлер!» Доктор Цикель был известен тем, что любил ввернуть в разговоре местное словечко или выражение вроде «слышь» или «примерно сказать». Была у него и другая особенность: членораздельную речь он перемежал какими-то странными горловыми звуками, смесью покашливанья с иканьем, что звучало как «кхе-кхе».
— Где… примерно сказать… классный журнал… кхе-кхе? — спросил Цикель. Откуда-то из угла донеслось в ответ сдавленное «ме-ме!» Цикель нервно поежился, но пропустил этот выпад мимо ушей. Он давно ко всему притерпелся. Но вот взгляд его упал на обезглавленный скелет, и впалая грудь взволнованно заходила.
— Этакое… кхе-кхе… м-м… негодяйство… Этакая… кхе-кхе… слышь, низость! — Он дико огляделся по сторонам, увидел аквариум и зашатался. — Кто… кто посмел?
— Господин учитель! — выскочил маленький Земцкий. — Это не я! И это не только не я. Это и не они! Никто из нас знать ничего не знает!
Цикель был вне себя. Подойдя к аквариуму, он закричал с яростью, сотрясавшей его тщедушное тельце:
— Кто… кхе-кхе… бросил туда череп?.. Вы, трусливая банда… кхе-кхе… Кто надругался над бедным скелетом, ведь это, слышь, тоже был когда-то человек… Кто, кто посмел?.. — И только тут ужасное бедствие дошло до него в полном своем объеме. На протяжении долгих секунд его дрожащие губы не могли произнести ни звука, кроме брызжущего слюной «кхе-кхе».
— Вольцов, это у вас поднялась рука… на моих рыбок?
— Что за нелепые подозрения! Оставьте меня в покое! — огрызнулся Вольцов, даже не поднявшись с места. Это послужило сигналом: весь класс замкнулся, как один человек, с упрямством и, выдержкой, о которые тщетно бился гнев Цикеля. В отчаянии он приступил к следствию, но ярости его не хватало физических ресурсов, утомительная процедура допроса его скоро измучила. Ученики лгали все нахальнее, они смеялись ему в лицо, и Цикель изнемог, он чуть не плакал.
— Рыбки? — переспросил Хольт, когда до него дошла очередь; язык у него заплетался, он с трудом заставил себя встать. — Рыбки пропали? А может, череп их слопал? — Ответный рев класса едва коснулся его слуха.
— Негодный мальчишка… кхе! Скажите вы, Феттер, куда девались красивые красные рыбки из аквариума?
— Красные рыбки? — удивился Феттер. — А я-то думал — это помидоры.
— Господин учитель! — взвизгнул Земцкий, тыча в воздух указательным пальцем: — Я, я видел золотых рыбок! Еще вчера они были здесь! Но только, по-моему, шести не было, должно быть, вы обсчитались.
— Сколько же, по-вашему, их было… кхе-кхе? — спросил Цикель с надеждой в голосе.
— Примерно сказать, от нуля до одной, — отвечал Земцкий, преданно глядя учителю в лицо большими невинно-голубыми глазами.
Так допрос ни к чему и не привел. Потом за дело взялся Маас… Хольт держался в стороне от всей этой неразберихи, которая началась еще во время большой перемены. Он сидел, поникнув на своей скамье, на лбу выступила испарина, голова трещала…
— У тебя горит лицо, — участливо сказал ему Гомулка. — И даже сыпь какая-то; смотри, не заболел ли ты?
Хольт отрицательно мотнул головой.
Выдала кошка! Ее стошнило в привратницкой непрожеванными рыбками. Кто-то из учителей слышал в коридоре крик: «Принесите Вольцову кошку…» Вольцов был уличен. Но, стоя у своей парты, он упрямо повторял, что это не он, пусть его оставят в покое, он знать ничего не знает!
Маас увесисто громоздился над кафедрой. Солнечный луч, ворвавшись в окно, играл на его лысине, обрамленной щеткой седин. Его круглое обрюзгшее лицо расплылось в торжествующей улыбке, глаза из-за светлых роговых очков безжалостно и холодно глядели на Вольцова.
— Доигрались, Вольцов, — говорил он с дрожью удовлетворения в голосе. — Доигрались, и никакое запирательство вам не поможет! — Глаза Мааса поверх роговых очков злобно косились на жертву. У Мааса был свой конек: он любил строить длинные запутанные фразы, в которых все логически разрешалось только к самому концу. Эти тяжеловесные периоды держали учеников в напряжении, и долгий вздох, с каким они встречали конец какого-нибудь особенно заковыристого предложения, был для него лучшей наградой.
— Наша гимназия, — начал, он, — в коей некогда царил дух прилежания и послушания и коя ныне поражена бациллами анархии и смуты, вредоносным носителем каковых являетесь вы, Вольцов, что дядюшка ваш вряд ли захочет вторично поощрить, — тут Маас сделал паузу, дабы еще больше напрячь внимание слушателей, — наконец-то окончательно от вас избавится. Я сам себя поздравляю с этой победой!
Все взгляды обратились на Вольцова; он сидел не шевелясь, с безразличным видом уставясь в пространство. Только Хольт, понуро притулившись к спинке скамьи, глаз не сводил с учителя. Он думал: вам не удастся выкинуть Вольцова! С этого дня Вольцов мой друг.
— Возьмите свой портфель, Вольцов, и сию же минуту убирайтесь вон из школы. Вы отчислены! Уведомление директора незамедлительно последует за вами.
— Разрешите! — сказал Хольт.
Он поднялся и сразу почувствовал на себе пристальный взгляд Вольцова. Хольт прислонился к парте.
— Уведомление директора не последует за Вольцовом, — начал он каким-то не своим, надсадным голосом: — Вольцов здесь ни при чем. Кто-то ослышался… Это я попросил Вольцова принести мне кошку. — Хольт с трудом складывал слова, распухший язык ему не повиновался. — Все это сделал я! — На лице Петера Визе, повернувшегося к Хольту, застыли ужас и восхищение. — Я единственный виновник, — продолжал Хольт, — вот и Визе вам скажет!
