Поворотный круг - Комар Борис Афанасьевич (онлайн книга без txt) 📗
В камере стало тихо. Слишком тихо и просторно…
У новости быстрые ноги. Молниеносно облетела всю железную дорогу от Харькова до Киева весть о том, что в Лубенском депо выведен из строя поворотный круг. Рабочие расспрашивали друг у друга, кто эти герои, совершившие такую ощутимую диверсию. А когда узнали, что это сделали подростки, ахали. Всех радовало происшедшее, но к приятной новости примешивалась тревога — все тревожились о судьбе юных мстителей.
Нестора Малия и Петра Миронченко эти новости застали в дороге. Они только что сдали груз в Полтаве, забрали порожняк и возвращались домой. На Октябрьской станции остановились, Миронченко побежал к стрелочнику закурить и вскоре вернулся:
— У нас дома небу жарко! — сказал он, забираясь в будку. — Ребята паровоз пустили в яму…
Нестор побледнел.
— Какие ребята?
— Да, говорят, подростки, дети… А вдруг…
Малий резко махнул руками.
— Молчи! — приказал.
Он отвернулся от своего помощника, посмотрел вдаль.
Над землей висело хмурое небо, сливалось с горизонтом, оно создавало сплошную пелену из серой ваты и мрака.
— Выходит, едем мы прямо к черту в зубы… Так, Петр? — минуту спустя спросил Малий, когда открытый семафор напомнил, что время отправляться.
Не дожидаясь ответа, он осмотрел приборы, потянул на себя реверс, открыл регулятор. Поезд вышел на просторы заснеженной степи. Быстро проносились телеграфные столбы, вырастали, словно из-под земли, низенькие строения и тут же исчезали, мелькали перед глазами широкие ряды колючей проволоки. Степь лежала притихшая, ровная, как стол.
Вот и случилось то, что должно было случиться. Дети непосредственнее взрослых, прямолинейнее. Ох, уж эта осмотрительность стариков! Вот он, Малий, гонит порожняк, чтоб там, в Германии, его нагрузили снарядами и минами. И тогда фашистский машинист (нашим не доверяют) подхватит тяжелые вагоны и погонит к линии фронта…
А те машинисты, паровозы которых теперь в Лубенском депо, будто в плену, не погонят составы даже порожняком… Да, дети положили начало. Они словно предупредили: «Вот мы вам поможем немного, а там уже слово за вами…»
Летит паровоз, мелькают дорожные знаки, как сама жизнь, — будто и незаметно, но последовательно и без остановки, все вперед, вперед. Каждому человеку надлежит пройти свой земной путь. И надо, чтоб там, где ты пройдешь, не было завалов, не было тупиков и ям… Следом за тобой пройдут другие, они вспомнят тебя, первопроходца, они скажут о тебе свое слово. Так берегись, будь всегда начеку. Потому что слово то должно быть высоким и чистым. Все зависит от тебя: это твой путь, твой жизненный путь…
— Они ждут, Петр, — говорит Малий, не отрывая взгляда от бескрайней степи.
— Своего смертного часа? — спрашивает Миронченко.
— Не только этого, — отвечает Малий.
Нестор мог бы со своим помощником разговаривать и откровеннее: ведь не один пуд соли, как говорится, съели вместе, но у него сейчас такая тяжелая, словно оловом налитая голова, что не повернуть ее…
Долго молчит Малий, думает.
— Не только этого они ждут, — наконец повторяет Малий. — Они ждут иного — что скажем мы… Ведь слово теперь за нами…
Петр внимательно наблюдает за приборами, следит за железнодорожным полотном. Когда мастер думает какую-то тяжелую думу, помощник должен быть на высоте…
Их останавливают на станции Сагайдак. Паровоз стоит недалеко от будки стрелочника. Между железнодорожными путями, играя на губной гармошке, прогуливается вражеский часовой с карабином. К машинистам подходит стрелочник. Просит соли, предлагает взамен табак, молоко, папиросную бумагу.
— Чего нас задерживают? — интересуется Малий.
— Встречай «зеленый».
— Ага… какое-то начальство едет…
— Да нет, — говорит стрелочник, — состав наливной. Горючее везут для танков и самолетов… Ну, так с солью-то как? Может, поделитесь? Мы здесь без соли пропадаем совсем…
Малий зовет помощника:
— Отдай и мой пай, — и подает узелок. — Зайдешь к нему в будку, задури голову… Торгуйся за каждую крупицу. Время тяни… Понял?..
Когда Миронченко пошел в будку к стрелочнику, Малий выглянул из паровоза, посмотрел вокруг.
Часовой забрался в укромное местечко, окоченевшими пальцами пытался зажечь сигарету. На перроне стоял с фонарем дежурный по станции, наверное, вышел встречать «зеленый».
Малий вылез из будки паровоза, подбежал к стрелке и быстро перевел ее.
«Да-а, теперь удар «наливного» примет наш порожний состав. Лоб в лоб… Вот он уже гремит… Надо скорее бежать отсюда…»
Малий подскочил к будке стрелочника.
— Ну как, договорились? — спросил он, приоткрывая дверь.
— Как будто сошлись, — отвечает Миронченко, — сейчас только пересыплем…
— Давай кончай… — торопит он своего помощника. Наконец Миронченко выходит из будки и для надежности набрасывает на дверь щеколду.
«Зеленый» совсем близко… Слишком задержались, не рассчитали. Хоть бы успеть…
Рысцой отбегают они от будки. Часовой заметил их, какое-то мгновение раздумывал, потом швырнул на землю сигарету, снял с плеча карабин, бросился вдогонку:
— Halt! Halt!..
Его крик заглушил страшный взрыв. Задрожала земля, покачнулось небо…
Мощная волна свалила с ног и Малия и Миронченко. Взрывы раздавались еще и еще, но ни машинист, ни его помощник их уже не слышали. Они потеряли сознание…
…Барон фон Шмидт был в глубоком трауре. Гитлер не мог дальше скрывать поражение немецкой армии под Сталинградом, весь мир знал о том, что Паулюс сдался в плен… И вот траур объявлен по всему рейху… Сколько раз еще придется его объявлять? Дела на фронтах становились все хуже и хуже.
Шмидт написал письмо домой. Получилось оно довольно грустное. Правда, барон старался разбавить его оптимистическими нотками, но патетические восклицания звучали в письме как-то фальшиво и совсем неуместно.
Зазвонил телефон. Полтава… Управление полиции безопасности и СД… Да, да… Кто-то хриплым от волнения голосом сообщал, что двое лубенских машинистов совершили аварию. Два эшелона, один из рейха, специальный… Горючее для авиации и танков…
Снова депо! Барон рвет письмо, одевается. На дворе темная холодная ночь. Поздно — нигде ни огонька, никаких признаков жизни. Город притаился, ждет чего-то. Но чего? У барона хватает мужества признаться самому себе: город ожидает скорой гибели его, барона фон Шмидта. Смерть подстерегает его на каждом шагу. Там, за забором, там, в переулке… А кто даст гарантию, что в машину, в его личную машину не подбросили только что заведенную мину?..
Сонный шофер щурится от яркого света фонарика, которым освещает барон машину, осматривая ее. Наконец он садится.
— Выключайте фары! — приказывает он шоферу.
Тот удивленно глядит на барона и выключает свет.
Еще вчера барон и его подчиненный Пауль Вольф, убитые горем и печально притихшие, сидели как равные и оба молчали. Сегодня же все изменилось. Вольф полагал, что уже все покончено с этой позорной для него историей и, кажется, о диверсантах никто больше не помнит, и вдруг…
— Вы болван! — кричит на следователя разгневанный барон. — Вас водили за нос, вас обманывали эти молокососы. Вы не смогли узнать от них ни одной фамилии! А пока вы нянчились с ними, коммунисты, которые вовремя не были арестованы, нанесли еще один удар… Так стараетесь вы для фюрера?!
Пауль Вольф ничего не понял. Он хотел спросить у начальника, что произошло, но тот не давал даже рта раскрыть.
— Вы русская свинья! — бесился барон. — Вы паршивая свинья!..
Наконец вулкан стал затихать.
— Боже мой! — шептал барон, хватаясь за голову. — Наде же было так промахнуться! Под самым носом диверсанты вьют осиное гнездо, а они ничего не видят, ничего не слышат… Вы, может, с ума сошли? Вы, вы… — Барон задохнулся и умолк.
Через минуту он сказал следователю:
— Как только приведут двух машинистов, тут же допросите… Последний шанс…
