Разведчики - Чехов Виктор Григорьевич (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Кича молчал, подбирая слова. Он боялся, что известие убьет старика.
— Ефрем Петрович, вы старый партизан… В жизни всякое видали… И сейчас не очень расстраивайтесь, большое несчастье…
— Чого ты з мене душу выматуешь! — воскликнул дед Охрим. — Кажи зразу.
Кича подсел к старику:
— Ваш сын Сергей Ефремович пришел домой забрать жену и Оксану…
Встрепенувшись, дед Охрим хотел задать вопрос, но сдержался.
— Полицай Остап Млынок доказал немцам на него и Семена Андреевича Гузика.
Словно желая лучше запомнить имя предателя, дед переспросил:
— Остап Млынок?
— Он. — И еще тише Кича добавил: — Расстреляли их немцы, хату сожгли, а сноху и вашу внучку в Германию угнали…
Голова старика опустилась на грудь. Он сидел, ни о чем больше не расспрашивая, даже не посмотрел на уходившего Кичу…
Каждый день приносил известия об арестах, расстрелах, грабежах. Со страхом вслушивался в них дед Охрим и в довершение всего узнал, что в черниговской тюрьме сидит Василий Осипович. Хотел поговорить с Кичей, но тот даже не стал его слушать, как будто они никогда не были добрыми соседями. После долгого раздумья дед принял твердое решение. С георгиевскими крестами на груди он бесстрашно бродил по Деснянску, заходил в управление полиции, даже заглядывал в комендатуру. В нем жила твердая уверенность — рано или поздно он найдет настоящих советских людей, которым понадобятся сведения о фашистах и предателях. Раз секретарь райкома поручил ему связь и разведку — он выполнит это поручение.
В третий раз пришел Юрий на поляну к условленному месту. Положив небольшой мешок с собранными желудями, уселся на траву, пытливо поглядывая по сторонам. Иногда его губы чуть приметно шевелились, повторяя пароль. Не удалось ему пробраться за линию фронта, и он терпеливо высиживает в указанном ему месте. Но у дуба никто не появляется. На что решиться? Что предпринять? Товарищи его, запуганные гестапо, боятся выйти на улицу… Не с кем даже перекинуться словом, будто один в лесу остался…
На поляну вышел дед Охрим. Увидев Юрия, удивленно воскликнул:
— О, Юрко! Ты ж в эвакуацию подався?
— Уже не пробраться, — косясь на георгиевские кресты, сухо ответил Юрий.
Дед заметил его взгляд, но виду не подал:
— Шо зараз будешь робыть? До нимцив пидешь?
— Я бачу, вы уже и николаевски цацки поначиплялы, — неприязненно проговорил Юрий и не сдержался, упрекнул: — А ще старый партизан.
Замечание больно задело деда Охрима. Насупив брови, он колюче посмотрел на Юрия:
— Молоко на губах оботры. По-твоему, Мыкола по знакомству дав кресты? Вин за мене кров пролывав?.. — Не находя больше подходящих слов, все так же сурово глядя, дед Охрим продолжал: — У восемнадцатому годи я нимцив быв, а кресты мои зараз для маскировки. — Спохватившись, что это уже лишнее, дед продолжал в совсем другом тоне: — Не сказав бы тоби, як бы не знав вашой семьи… Був бы трошки помолодчи — пишов бы у партизаны. Не чув, Юрко, кажуть, их вже у нас нема? — дед Охрим рукавом белой рубахи вытер глаза.
При упоминании о партизанах Юрий подошел вплотную к деду Охриму:
— Я знаю про ваше горе, Ефрем Петрович… Остап Млынок…
— Проклятый иуда! — сжал кулаки старик.
Чуть отвернувшись, стараясь не выдать волнения, Юрий безразлично произнес:
— Наверное, Василий Осипович сейчас тоже в Красной Армии…
— У черниговський тюрьми вин, — вздохнул дед.
Побледнев, Юрий схватил старика за руку:
— Не может быть!
— Був там, а зараз хто каже — утик, а хто — повезли его дальше…
— Мне домой пора, — заторопился вдруг Юрий и почти бегом направился к Десне.
Рассказать обо всем отцу и матери, посоветоваться, как быть.
Дома Юрий застал только младшего брата Лешу. Куда ушел отец — тот не знал, а мать была у соседки Антониды Лукиничны, бабушки Гали Ищенко, одноклассницы Юрия. Не желая лишний раз выходить на улицу, он пробрался в соседний двор сквозь пролом в заборе, обогнул небольшую хатенку, когда-то служившую баней, и вошел в дом.
В комнате пахло печеным хлебом и свежими яблоками. В переднем углу висели иконы, украшенные расшитыми рушниками, на стене зеркало в широкой деревянной раме и вперемежку с открытками — фотографии. На столе, покрытом узорчатой скатертью, пел самовар. Кроме матери Юрия, сидели — хозяйка дома, Галя, ее мать и старик с очками на кончике носа.
Поздоровавшись, Юрий нерешительно остановился у двери.
— Проходи, проходи, чего застеснялся, — приветливо пригласила Антонида Лукинична. Глядя на ее румяное, полное лицо, совсем еще стройную фигуру, никто бы не сказал, что ей шестьдесят лет; и голос у нее был звучный, грудной. Юрий невольно обратил внимание на Галину мать. Та была копией Антониды Лукиничны, только значительно моложе, да глаза у нее были не серые, а карие. Старика Юрий видел впервые и неприметно для других разглядывал.
Галя встала, уступая место товарищу, и тихонько шепнула:
— Дедушка мой — Иван Лукич, бабушкин брат. Их деревню немцы сожгли.
Отказавшись от чая, Юрий прошел с Галей в другую комнату.
— Василий Осипович арестован, — сообщил Юрий.
— Я тебе это же хотела сказать. Говорят, пытали его, потом повезли в какую-то деревню, а дорогой он бежал. Юра, неужели мы так и будем сидеть?
— Сначала надо хорошенько осмотреться… — Юрий тяжело вздохнул: — Понимаешь, не с кем даже посоветоваться…
В комнату вошел Иван Лукич, глянул на ребят, достал из стоявшего у кровати старого чемодана черные сапожки:
— А ну, Галка, примеряй. Тридцать шестой подойдет?
Вспыхнув, Галя подошла к деду и неловко поцеловала его.
— Спасибо, дедушка. Тридцать шестой как раз мой номер, — засмеялась она. — Только боюсь, как бы гитлеровцы не сняли…
Иван Лукич положил руку на голову внучки:
— Осторожно надо сейчас держать себя, очень осторожно. Трудное время настало… Я буду жить в баньке, — переменил он разговор, — заходи ко мне, когда нужда будет в совете… — Обращаясь к Юрию, внушительно проговорил: — А осмотреться, ты правильно сказал, надо, и хорошенько осмотреться.
После ухода Ивана Лукича в комнате наступило молчание. Юрий припоминал, где встречал он этого старика? «Как он здорово похож на Горького», — хотел сказать Юрий, но, вспомнив, что Алексей Максимович был высокого роста, а этот среднего, промолчал.
Несмотря на протесты сестры, уступавшей для дорогого гостя лучшую комнату в доме, Иван Лукич поселился в баньке. В первый же день он побывал на базаре, приценился к сапожному товару, кое-что купил и перечинил дома старую обувь.
Стал Иван Лукич принимать заказы, поторговывать на базаре разной сапожной мелочишкой. Вскоре завязались у него кое-какие знакомства. Людей он не сторонился, но в разговоры не вмешивался, а больше слушал. Только когда кто-нибудь упоминал об учителе Остапенко, который эвакуировался одним из первых, Иван Лукич прислушивался более внимательно.
Связаться с Остапенко помогла деду Галя. Как-то вечером рассказала, что на берегу Десны резала лозу для топлива и видела бывшего учителя.
— Говорила ты с ним? — полюбопытствовал Иван Лукич.
Галя плотнее прикрыла входную дверь и шепотом сообщила:
— По-моему, дедушка, он скрывается. А ко мне сам подошел. Стал расспрашивать, кто в Деснянске арестован, кто из коммунистов живет легально, то есть регистрируется у немцев…
— Вот что, Галка, — Иван Лукич понизил голос и покосился на дверь, — не влипни ты куда-нибудь… Почем знать — кто теперь этот Остапенко.
— Что ты, дедушка, — возмутилась Галя, — он наш учитель, коммунист. Его гестаповцы ищут.
— Тише, не кричи. Откуда ты могла об этом узнать?
— Наши ребята говорили…
Иван Лукич минуту подумал:
— Тогда предупредить бы его надо. Не прямо, а намеком… Например, при встрече тихонько сказать: «Из Деснянска ветер встречный!» Он поймет.
Глаза Галки заблестели.
— Понимаю, дедушка. Это как бы предупреждение, и в то же время будто я ничего и не говорю…
