Крест и стрела - Мальц Альберт (электронные книги бесплатно .txt) 📗
Одна из истин, в которых Керу и в голову не приходило сомневаться, заключалась в том, что все поляки по своей расовой природе — безнадежные лгуны. Поэтому, допрашивая военнопленного, он заранее был уверен, что поляк будет лгать или увертываться от ответов, которые могли бы навести Кера на след.
Он начал с обычного вопроса.
— Ваша фамилия Биронский?
Кер говорил по-немецки, так как Берта Линг сказала, что пленный знает их язык.
— Да, герр начальник. Стефан Биронский.
Эсэсовец Блюмель покраснел от злости и ядовито поджал губы. Блюмеля ничуть не тревожило, что пленный, очевидно, понял все оскорбительные слова, сказанные по его адресу в приемной, — но как он смел, этот выродок, слушать их разговоры, не доложив, что понимает по-немецки!
— Фармацевт, да? — спросил Кер, подняв глаза от досье поляка.
— Да, герр начальник.
— Что-то не верится, — заметил комиссар, не скрывая презрения, которое вызывала в нем внешность пленного. — Это точно?
— Да, герр начальник.
— Вы действительно кончили фармацевтический факультет в университете?
— Да, герр начальник.
— В каком университете?
— Кра… Краковском, герр начальник, — слегка запнувшись, ответил пленный.
— Ну что ж, пан Биронский, образованный поляк, хотели бы вы вернуться домой, в Польшу… в тот самый дом, где вы жили?
Пленный поднял голову, но Кер, вопреки ожиданию, не заметил на его лице никаких признаков волнения. Изможденное, грязное лицо было неподвижным; черные глаза глядели без всякого выражения.
— Вы хотели бы вернуться домой, а? Наверное, там у вас семья?
— Да, герр начальник. — (Его жена и двое детей на второй день войны были разорваны на куски шальным снарядом.)
— А если я скажу, что есть один верный способ устроить вам отправку домой, вы мне поверите?
— Да… да, герр начальник.
— Что ж, посмотрим… — Кер на секунду умолк: опять отрыжка! — Пан Биронский, не знаете ли, что случилось вчера вечером возле сарая, где вы ночевали? — продолжал он.
С той минуты, когда за ним пришел Блюмель, Биронский готовился к этому вопросу. И вряд ли когда-либо у кого-либо было больше оснований лгать, чем у него сейчас. Он не стал лгать, ибо для того, чтобы сказать неправду комиссару гестапо, требовалась воля и мужество. У Биронского уже не осталось ни того, ни другого. Когда-то и он был тем, что называется человеческим существом. Он мирно жил со своей женой и двумя девочками и усердно работал в аптеке. Но человек, что стоял перед комиссаром Кером, полгода пробыл в концлагере, а потом больше двух лет работал в штрафной рабочей команде на строительстве дорог. Медицинское освидетельствование установило бы, что он страдает болезнью почек и анемией и что еще четыре месяца такого существования — и где-нибудь в поле он упадет замертво на землю, как осенний лист с дерева. Священник или опытный психиатр, исследовав его душевное состояние, обнаружил бы и многое другое. Несомненно, прочие поляки — а также русские и французы, — выстрадавшие в плену не меньше его, в такие моменты проявили бы железную твердость духа; в их венах текла ярая ненависть и жажда отмщения, которую чувствовали и которой боялись захватчики. Однако не все люди закалялись в рабстве; некоторые превращались в жалкий студень — к их числу принадлежал Стефан Биронский. Тут хозяева Европы добились полного успеха. Он был делом их рук — безвольное тело, больная душа, — и таким он будет вплоть до того дня, когда упадет на землю замертво. Поэтому сейчас у него не было ни способности, ни цели, ни желания, ни сил утаивать правду о Веглере. Он рассказал комиссару все, что знал.
Ночью его разбудила сирена воздушной тревоги. От этого звука он всегда просыпался в холодном поту. Несмотря на страшное изнеможение, обычно проходило около часа, пока ему удавалось заснуть снова; поэтому он еще не спал, когда на поле за сараем началась какая-то суета. В стене над его соломенным тюфяком было маленькое вентиляционное окошко. Он вскарабкался на ящик и видел все, что произошло с той секунды, когда Берта Линг прибежала на поле и до того, как раздался выстрел и Веглер упал на землю. Его описание происшедшего точно совпадало с тем, что рассказывала Берта Линг.
— Скажите, пан Биронский, — спросил Кер, — вы что-нибудь знаете о причинах, толкнувших Веглера на преступление? Известны ли вам его сообщники? Не видели ли вы еще кого-нибудь с ним?.. Если вы сможете пролить свет на это дело, дорогой пан Биронский, я гарантирую вам возвращение к семье. — Он помедлил и добавил с отеческой строгостью: — Но помните, если вздумаете лгать, вам будет плохо.
— Да, герр начальник, — пробормотал пленный. — Лгать запрещено. Я знаю.
— Итак, вы что-то хотели сказать?
— Да… да, герр начальник.
Пленный, напряженно думая, наморщил лоб. То, о чем он собирался рассказать, произошло только вчера, но ему, когда-то знавшему латинские названия бесчисленного множества лекарств, стоило теперь огромного труда вспомнить, что было несколько часов назад. Однако случай был настолько удивительный, что еще не совсем вылетел у него из памяти.
— Этот немец… не помню его имени…
— Веглер?
— Да, герр начальник. Он подошел к сараю и заговорил со мной.
Кер порывисто выпрямился и широко открыл глаза.
— Он разговаривал с вами?. Когда? Перед тем, как он зажег сено, вчера вечером?
— Нет… еще до того.
— Точнее, когда?
— Это было… ночью, герр начальник… еще до того.
— Вы провели на ферме всего две ночи, — в какую же ночь это было?
— Только две ночи?.. Значит, в первую ночь.
— Вы уверены?
— Я… думаю, что так. Простите… мне… у меня плохая память. — Он неожиданно заплакал. — Я болен, герр начальник… я болен… мне нужно доктора…
— Прекратите сейчас же! — резко приказал Кер. — Стойте прямо!
— Да, герр начальник.
— Будем считать, что это была первая ночь… Ну и что же?
— Он уговаривал меня бежать, но я отказался.
— Лжете!
— Нет, герр начальник, клянусь вам.
— Не сочиняйте в надежде, что я вас отправлю домой. Я не так глуп.
— Да, герр начальник. Лгать запрещено. Я знаю, герр начальник.
— Так вы утверждаете, что он предлагал вам бежать?
— Перед богом клянусь. — Биронский дважды перекрестился. — Перед богом. Он подошел к сараю…
— Дальше!
— Я… ох… — Он запнулся и опять наморщил лоб, мучительно силясь припомнить. Внезапно морщины разгладились, он торжествующе улыбнулся. Улыбка на его заросшем землистом лице казалась жуткой, как если бы улыбнулся труп. — Вспомнил, герр начальник. Все вспомнил. Он разговаривал со мной через маленькое окошко. Сначала он дал мне сигарету. Но я… я сказал, что курить в сарае запрещено. — Возбужденно, с оттенком торжества в голосе, он добавил: — Я не стал курить, герр начальник; я никогда не нарушаю приказов.
— Дальше! — прикрикнул Кер. Глаза его сузились. К рассказу поляка он относился скептически.
— Потом он… он предложил написать за меня письмо домой… Но я сказал, что это запрещено.
— Расскажите, что он говорил насчет побега.
— Есть, герр начальник. Он… он сказал, что в любую ночь выломает для меня дверь сарая… Он сказал, что принесет одежду и… немножко денег… еды… и свое удостоверение личности, герр начальник.
Блюмель взглянул на Кера. Кер — на Блюмеля. Оба промолчали.
— И… вот и все.
— Почему же вы не бежали? Деньги, одежда, удостоверение… и вы говорите по-немецки. Что же вы не убежали?
— Бежать запрещено, герр начальник.
— Понятно, — иронически протянул Кер. — А он объяснил, почему он все это вам предлагает?
— Нет, герр начальник. Просто сказал, что хочет помочь мне.
— Вы с ним встречались раньше?
— Нет, герр начальник.
— Вы разговаривали с ним до той ночи?
— Нет, герр начальник.
— Почему же он вызвался вам помочь, — ради ваших прекрасных глаз, что ли?
— Не знаю, герр начальник. Я думал…
— Что?
— Я думал, он… хочет меня испытать или впутать в беду. Но я знаю, что побеги запрещены.
