Крест и стрела - Мальц Альберт (электронные книги бесплатно .txt) 📗
В первую же их встречу, когда Рихарда уложили в постель (он спал на кухне), а взрослые перешли в спальню, Карл перевел разговор на политику. И тут атмосфера сердечности начала омрачаться.
— Вилли, — начал Карл, — куда же ты себя теперь определил?
— Как, куда определил? Что ты хочешь сказать? Я работаю. У меня семья. Для такого замухрышки, как я, дела больше чем достаточно.
— Профсоюзную работу не ведешь?
— Да как сказать. Я состою в нашем профсоюзном спортивном клубе. По воскресным вечерам мы занимаемся гимнастикой. — Вилли засмеялся. — Ты же меня знаешь: я в пирамиде держу на себе четыре человека, глыба бетона, да и только. Впрочем, наши дела не так уж плохи. В прошлом году мы победили в профсоюзном соревновании.
— Отлично, — сказал Карл, чуть нахмурясь. — Но гимнастика… В конце концов, гимнастика не провалит фашистов на следующих выборах… и не даст работу безработным.
— Знаешь, Карл, — сказал Вилли, — должно быть, ты прав. Но я тебе скажу вот что: я хочу жить спокойно. Есть такие люди, что по воскресеньям с утра до ночи дуются в карты в садике у пивной — понимаешь? А другие до того помешались на политике, что по вечерам никогда не бывают дома. То они на партийных собраниях, то еще где-то. А у меня, видно, такой уж характер, — я люблю семейную жизнь. Приходит воскресенье, мы с Кетэ и малышом едем на трамвае через мост, за город. Иногда запускаем с сынишкой змея, потом завтракаем на свежем воздухе. Вот такую жизнь я люблю, понятно тебе, Карл? И ни пива, ни политики мне не надо.
Карл усмехнулся.
— А ты все такой же, Вилли. По-прежнему свистишь, а?
Вилли захохотал и просвистел несколько тактов какой-то песенки.
— И ты все такой же, а, Карл? Все хочешь переделать мир. — И добавил, обращаясь к Ирме, жене Карла: — Он и с вами тоже все время спорит? В окопах, бывало, как начнет на меня орать, так не слышно даже, как снаряды рвутся.
— Что ты врешь! — добродушно сказал Карл. Миниатюрная Ирма улыбнулась обоим и повернулась к Кетэ.
— А вы ведете какую-нибудь политическую работу?
Кетэ, занимавшаяся штопкой, даже вздрогнула от неожиданности. Подняв удивленный взгляд, она недоуменно покачала головой.
— Нет, что вы. Разве такие женщины, как я, занимаются политикой?
— Но все же Кетэ голосует, — вмешался Вилли. — Когда бывают выборы, она голосует.
— А за кого вы голосуете? — не отставала Ирма.
— Да за кого Вилли, за того и я, — простодушно ответила Кетэ.
Даже Вилли засмеялся над ее тоном.
— Вы знаете, кто такой Ленин? — спросила Ирма.
Кетэ неуверенно кивнула.
— Ленин говорил, что каждая кухарка должна уметь управлять государством. Как вам это нравится, Кетэ?
Кетэ пожала плечами, потом тихонько рассмеялась.
— А Ленин, наверное, не умел стряпать.
Карл громко расхохотался.
— Ну-ка, попробуй на это ответить! — обратился он к жене.
— И отвечу, — серьезно возразила она. — Но чего тебя так разбирает?
— Да просто смешно она сказала, вот и все.
— Видите ли, — продолжала Ирма, повернувшись к Кетэ. — Ленин хотел сказать, что в хорошо организованном обществе каждый человек должен участвовать в решении политических вопросов. Для вас не менее, чем для любого банкира, важно, какое у нас правительство и какие законы.
Кетэ кивнула и снова принялась штопать носки мужа.
— Следующий раз, когда мы увидимся, я дам вам статью Ленина о женском вопросе. Если, конечно, вы хотите.
Кетэ вежливо кивнула.
— Спасибо, Ирма, буду очень рада.
Вилли улыбнулся и на цыпочках пошел в кухню за своим аккордеоном. Голос жены Карла действовал на него завораживающе— независимо от того, что она говорила. Ирма была крошечная и тоненькая, с изящным худощавым личиком и большими живыми черными глазами. Ей было лет тридцать, но выглядела она шестнадцатилетней, и Вилли слушал, как околдованный, когда эта девочка начинала говорить взрослым женским голосом и со взрослой уверенностью.
Он вернулся в спальню и сел, держа аккордеон на коленях.
— Ну-ка, затянем старую солдатскую, — сказал он Карлу.
— Давай! Но сначала я хочу задать тебе один серьезный вопрос, Вилли.
Вилли хмыкнул, глаза его уже заранее улыбались.
— Твои политические интересы, — продолжал Карл, — по-видимому, сводятся к голосованию… Но за кого ты голосуешь? За какую партию?
— Партию? А мне в общем все равно. Один раз так, другой иначе. Впрочем, обычно за социал-демократов.
Впервые за весь вечер с Карла слетело его обычное добродушие.
— Ну, знаешь, Вилли! — воскликнул он. — Пора тебе наконец взяться за ум!
Вилли, как и всякий немецкий рабочий, даже далекий от политики, знал о глубоком расколе между социал-демократами и коммунистами.
— Почему? — засмеялся он. — А ты кем был, когда мы с тобой расстались? Где уж мне, простаку, уследить за твоими прыжками!
— Послушай, — сказал Карл, хорошо знавший своего друга и понимавший, что тот его дразнит, — ты это брось. Я был социал-демократом, пока Носке не объединился с этой сволочью юнкерами. Не прикидывайся наивным, старая лисица. Ты не хуже меня знаешь или должен бы знать, какую роль сыграли социал-демократы.
— Может, и знаю, — ответил Вилли, — а может, и нет. Дело в том, Карл, что, как я слышал, социал-демократы поносят вас, коммунистов, и, насколько я могу судить, не зря. Ну ладно, давай-ка лучше споем.
— Поскреби социал-демократа и обнаружишь социал-фашиста, — зло сказала Ирма. — Поживете — увидите, Вилли. Они предали немецких рабочих в девятьсот восемнадцатом; они предадут их опять. Они такие же шовинисты, как генералы старого времени, вроде Гинденбурга.
Вилли засмеялся и пожал плечами, как бы желая сказать, что совсем запутался в этих доводах и возражениях.
— Черт возьми, Вилли, — сказал Карл, — ты обязан решить для себя, кто прав и кто неправ. Правда остается правдой, Вилли. Факты есть факты. Как рабочий, ты должен разобраться.
— Знаешь, Карл, — ласково возразил Вилли, — если б у меня были две жизни, вторую я бы посвятил копанию в политических вопросах. Но жизнь у меня одна. Теперь посуди сам: я работаю или, если работы больше нет, ищу другую. На это уходят дни. Вечерами и в праздники я тоже занят. Семья требует времени, понимаешь? Я столярничаю, например. Вот тот шкаф… я сделал чертеж, потом смастерил по нему шкаф и сам покрасил. Сэкономил на этом немножко денег, понятно? И люблю это дело. А собрания да политика — это тоже требует времени, да и денег. Если удастся поднакопить деньжонок, так я лучше куплю себе когда-нибудь ферму, чем платить партийные взносы. Меня всегда тянуло пожить в деревне.
— Да, — сказал Карл, — я помню. Но слушай, друг, во всей Германии крестьян выживают с земли. Разве тебе это не известно?
— Ну, тогда мы, может, и не станем заводить ферму, — чуть смутившись, ответил Вилли: в душе он давно уже отказался от надежды приобрести клочок земли. — Но человек должен жить так, как ему нравится.
— Слушайте, Вилли, — спокойно сказала Ирма, — меня всегда удивляют люди, вроде вас. И знаете почему?
— А почему?
— Вы любите свою семью, но нисколько не заботитесь о том, чтобы обеспечить ее будущее.
Вилли усмехнулся.
— Понятно. Сейчас вы спросите, почему я не борюсь за то, чтобы сделать Германию лучше, и не вступаю в вашу партию, да?
— Но разве это не правда? — со страстной серьезностью спросила Ирма. — Банкирам совершенно наплевать, что будет с такими людьми, как веглеры. Вы видели безработных, ютящихся в лачугах на окраине города. Каждый день туда прибывает все больше народу, и живут они не лучше бездомных собак. Что будет с вами, если вы потеряете работу? То же самое, не правда ли?
— До сих пор, если я терял работу, то находил новую, — засмеялся Вилли. — И живем себе, славу богу, ничего.
Ирме не хотелось быть резкой, но она не сдержалась и со смешанным чувством досады и удивления колко сказала:
— Значит, пока вы живете «ничего», вам наплевать, как живут другие? Не понимаю, как можно быть таким эгоистом!
