Спать и верить. Блокадный роман - Тургенев Андрей (лучшие книги читать онлайн .TXT, .FB2) 📗
Значит, вреден этот город? Вреден.
Вреден и бесполезен. Столица на окраине империи создает чисто геометрический перекос. Крепость можно было бы поставить. Но никак не столичный город. Пусть бы его разбомбят, а после войны и победы всех выживших вывезти, а тут оставить крепость, и даже можно учредить лучший в мире, самый современный фортификационный объект. Чтобы ни одна мышь не пролетела. Может и он, Максим, не прочь бы сменить вновь профессию и быть водным инженером новой большой стройки. Почему нет?
Но это ладно, дело будущее.
Пока его грела хитрая, замысловатая причастность к делу уничтожения Петербурга. Немцы, уничтожая его, сами не знают, что работают на будущее России. Война — мелкая часть длительных исторических процессов: вот в чем сладко участвовать, правда же?
94
В кабинете начальника госпиталя навстречу Рыжкову приподнялся, кряхтя, тучный генерал, сунул небрежно ладонь, как-то боком.
— Вот, товарищ генерал, Юрий Федорович Рыжков, завотделением. Он непосредственно занимался вашим племянником. Юрий Федорович, это генерал Мордвинов из штаба округа.
— Я что должен знать, — проговорил генерал негромким суховатым голосом. — Вы моему племяннику жизнь спасли или нет?
— Вашему племяннику? — не понял Юрий Федорович.
— Товарищ Рыжков, имеется ввиду боец Ботюков, — подсказал начгоспиталя.
— А, Андрей Ботюков! Н-ну, он жив-здоров, сегодня выписывается. Еще, конечно…
— Я за ним и приехал, — перебил генерал. — Вы проясните: вы ему жизнь спасли или так, просто вылечили?
Юрий Федорович затруднился, глянул на начгоспиталя. Тот коротко состроил непонятную гримасу.
— Можно ли именно сказать, спасли вы ему жизнь путем медицинского сверхусилия или просто выходили в текущем лечебном порядке? — начал раздражаться тучный.
— Опасность для жизни с-существовала… — задумался Юрий Федорович. — Но Андрей поступил к нам в-вовремя, медикаменты, на счастье, б-были… Организм у парня крепкий. Любые профессиональные медики на нашем месте с задачей бы справились.
— Можно, следовательно, сказать, что жизнь спасена, но не в результате сверхусилия, а в результате добросовестного отправления служебных обязанностей?
— Можно, н-наверное, так сказать, — совсем растерялся Юрий Федорович.
Генерал кивнул, водрузил на стол портфель, открыл портфель этот, подумал. Достал коньяк две бутылки и два свертка. Бутылку и сверток подвинул к начгоспиталя, вторую бутылку и второй сверток к Юрию Федоровичу.
— Коньяк и полкило халвы, — сказал генерал сначала начальнику, а потом к Юрию Федоровичу обернулся и повторил слово в слово. — Коньяк и полкило халвы.
Потом поднял указательный палец и назидательно произнес:
— Единовременно!
— Как это? — не поняла Варенька.
— В том смысле, что один раз, — пояснил Юрий Федорович. — Он нам гостинец вроде как в б-благодар-ность… И чтобы больше не просили ничего.
А вы собирались разве просить?
— Нет, разумеется.
— Надо было сказать, — прошепелявил Ким ртом, набитым халвой, — что всерьез жизнь спасли, он бы… по два килограмма!
— Ким, тебе хватит! — решительно сказала Варенька, отодвигая от мальчика тарелку. — Пей чай!
— Пусть, Варька, чего уж, — махнул было рукой захмелевший Юрий Федорович, но Варенька не допустила:
— Нет-нет-нет! Ему же плохо станет, Юрий Федорович!
Сложила халву обратно в сверток, огляделась, положила рядом с собой.
— Возьму на хранение!
Еще с ними была сначала мама, халвы покушала, выпила, еще рюмку взяла с собой и пошла в качалке качаться. Варя чуть пригубила, а Юрий Федорович выпил уже несколько рюмок. Киму не предложили, но теперь, лишенный халвы, он вдруг дотянулся до почти полной ва-ренькиной рюмки и мигом выпил.
— Ну ты даешь, братишка! — воскликнула Варенька.
Юрий Федорович не обратил. Ему хотелось поговорить. Про разное. Про жену, как он любил ее когда-то и какая она красивая. Вареньку хотел спросить что-то про Арвиля. Но это все было как-то неудобно и неуместно. Потому он рассказывал разное про госпиталь. О том, что умерла на кухне старая посудомойка. Не совсем от лишений, все ж на кухне, по минимуму подкармливалась, но конечно и от лишений, которые наложились на возраст да болезни сердечные. И у нее в кармане кусок мяса нашли на 250 грамм. Покойницу в воровстве изобличить — горько! А одну привезли с отравлением: пятьдесят таблеток пургену слопала! Они сладенькие, там элемент сахарина, вот она и дорвалась и не сдерживала себя.
Язык у него постепенно начал заплетаться, да и Ким с Варенькой хотели спать, и все стерегли момент, как бы замкнуть вечер. Но тут Юрий Федорович сообщил:
— А одна и вовсе на крышу з-зал-лезла!
— На крышу? — перестал зевать Ким.
— Какая одна? — не поняла Варенька.
— Ну, одну как-то, молодую, п-подобрали п-прямо у стен госпиталя… Страшные ушибы, похоже на б-болевой шок. С-сначала без сознания лежала, а теперь вроде п-пришла в себя, но молчит. Ничего н-не говорит и кажется, что и н-не слышит. То есть слышит вроде, но не п-понимает. Интереснейший медицинский феномен, но з-за-няться-то недосуг… — Юрий Федорович потянулся было к бутылке, но, наткнувшись на строгий варенькин взгляд, остановился. — В-вот. А тут вдруг непонятно как во двор в-выбралась, и с-сестра видит — а та по отвесной стене карабкается, как муха! Альпинистка п-прямо! Едва сняли…
— Альпинистка… А какая она?
— Ну, такая… Молодая, в-высокая очень… красивая. — Юрий Федорович не был силен в портретировании.
Но Варенька все равно предположила, что это Зина Третьяк.
95
Чижик все же простудилась тогда, моя полы разгоряченной да раздетой. Три дня не вставала. Хлебные карточки им Варенька отоваривала, а в других очередях стоять было некому. Соседям Наталья Олеговна не доверяла. Ворьем их ругала и голытьбой. А в эти дни, говорят, отоваривали тушенкой мясные талоны за месяц, а с концом месяца талоны пропадали. Тетка ругалась уже и непристойно, и не умолкая, не давала Чижику толком заснуть.
— Ворона гнойная, улеглась, скотина, смерти моей хочешь, я сколько……. лет за тобой……..ходила, кормила-поила…
На четвертый день утром Чижик очнулась, кости ломило все, голова кружилась и мгновенно вновь, несмотря на голод, потянуло в сон. Ошибочно запомнилось, что во сне тепло и сладко.
Чижик испуганно поняла, что «залегает», теряет волю к жизни, заставила себя встать, подошла шатаясь к окну. Открыла форточку, проветрить. Тут же захлопнула.
На ближайшей ветке застывал, но еще не застыл шоколадный узор: кто-то выплеснул помои прямо из форточки. Во дворе грузили в грузовик трупов из прачечной. Деловитые большие мужчины, спокойно, на раз-два-взяли. Толстая домоуправша беседовала о чем-то с водителем.
— Чо там? — подала голос тетя. — Жратва какая?
— Нет, тетя…
— Чо нет, чо нет? Ворона! — заорала тетка. — Я жрать хочу, поняла?! Давай жрать, быстро! Мясо проспала, ворона, тушенку давали, проспала, гадюка! Я тебя сколько лет кормила? Бери, где знаешь! На панель пойдешь!
Тема панели однажды уже поднималась. Чижик хотела возразить тете, что панели сейчас нет, хотя в действительности понятия не имела, есть она или нет, панель, и была ли вообще до войны, а если была, то где.
Отошла в угол умыться, но виски вдруг будто тисками сдавило, наклонилась над столом, в глазах побелело, кровь из носа пошла. Чуть-чуть отдышалась, глянь: алюминиевая миска внизу — до половины кровью полна.
Мысль в голову так и впрыгнула, лихо: запечь для тети. Чем не еда?
Оглянулась: тетя не заметила, лежит в сторону.
Надо только объяснить как-то, откуда взялась кровь. Придумала: вышла на двор, а там за воротами снаряд в лошадь попал, разбомбил, кровь ее вытекла. Вот снега с кровью набрала, растопила. Чижик знала, что так делается.
Пошла на лестницу, поторчала там, будто выходила из квартиры.
Вернулась, тетя дремала, похрапывала. Чижик тихонько разожгла горелку, кровь стала сворачиваться, подрумяниваться. Подумалось аж, что недурно бы туда луку. Аромат — тяжелый, неприятный поплыл по комнате. Тетя проснулась, села в кровати, потянула носом.
