Над Москвою небо чистое - Семенихин Геннадий Александрович (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Демидов, прилетевший в Степянку на своем зеленом «ишачке» – связь с округом была прервана, а он должен был уточнить боевое задание и на всякий случай договориться о том, куда нужно перебазироваться, если фашисты выведут аэродром из строя, – еле проехал к штабу по центральной Советской улице. Белые фасады каменных домов обуглились. Улица горела с ©1еих сторон, и в отдельных местах пламя смыкалось посредине мостовой, отрезая путь.
В большом затемненном кабинете штаба округа он застал командующего ВВС. Генерал-лейтенант безнадежно кричал в телефонную трубку. Несколько человек, окружавших его, стояло, нерешительно переминаясь. То и дело в кабинет входили командиры. Входили без стука, без старательного щелкания каблуками. Командующий выслушивал их рассеянно, отвечал односложно, словно все они ему предельно надоели и он хотел поскорее от них отделаться. Демидов знал командующего по Испании, не где-нибудь, а там, в воздушных боях заслужил он Золотую Звезду Героя. Сейчас эта звездочка бессильно болталась на его кителе, перевернутая тыльной стороной. Демидов не узнавал командующего. Серое осунувшееся лицо с провалами глазниц отражало нечеловеческое напряжение. Углы рта скорбно опустились к подбородку.
Выслушав рапорт какого-то грузного штабного полковника, командующий едва заметным кивком приветствовал Демидова.
– Вы все свободны, – сказал он столпившимся около стола командирам. Те выходили молча, неслышно печатая шаги на мягком ковре.
– Что, Демидов, – отрывисто спросил генерал-лейтенант, – плохо дело?
– Наш полк держится, – ответил Демидов.
– У вас нет такого, – мрачно возразил командующий и пальцем показал за окно. Демидов машинально перевел взгляд. Срезанные осколками, жалобно поскрипывали деревья. Отброшенная взрывной волной, валялась каменная афишная тумба. В груде обугленных кирпичей лицом вверх лежала молодая светловолосая девушка. Мгновенная смерть не успела еще сковать ее лицо, раскрытые глаза и сейчас казались живыми.
– Это страшно, – тихо сказал командующий.
Зазвонил один из четырех телефонов, стоявших на письменном столе. Генерал на ощупь схватил одну трубку – не та, вторую – не та, наконец, в третьей услышал прерывистый голос:
– Товарищ командующий, курсом девяносто на центр разворачиваются двадцать пикировщиков. Докладывает оперативный дежурный лейтенант Сычев.
– Продолжайте наблюдение, – приказал генерал, но через минуту телефон затрезвонил снова.
– Курсом сто двадцать на центр – пятьдесят два Ю-88. Докладывает лейтенант Сычев.
– Наблюдайте, – повторил командующий. – Ну, сейчас начнется.
Он подошел к окну. Бомбы уже свистели в воздухе, заставляя стекла вызванивать жалобную дробь. Косая тень самолета, выходящего из пике, перечеркнула окно, и тотчас же огромной силы взрыв оглушил их обоих, сбросил на дорогой ковер с потолка куски штукатурки.
– Этот прямо на вышку пикировал, ту, что на крыше нашего дома, – сказал генерал-лейтенант, И опять его желтое, осунувшееся лицо отразило напряженную работу мысли. Сдавив ладонями седеющие виски, командующий стремительно заходил по кабинету, не обращая внимания на Демидова.
– Это стыдно, – заговорил он быстро, – да, стыдно… Утром я шел по улице, и меня остановила какая-то старуха: «Эх вы. Порастили мы вас золотыми кантами, а как беда в дом, так ни одного самолета в небе не увидишь…» Понимаешь, Демидов, народ в нашу авиацию уже не верит… А что я могу… Что я могу с этим количеством «чаек» да И-16? Какой позор! Жить после этого не хочется.
– Что вы, товарищ генерал, – испуганно перебил Демидов. – Разве вы виноваты? Буря в страну ворвалась.
Командующий остановился.
– Буря, говоришь? Да, буря надвигалась, и кто-то проглядел эту бурю. А ведь было заметно, как собирались тучи. Впрочем, разве от этого легче? Какое мне может быть оправдание, если моя авиация не смогла прикрыть Минска, и он уничтожается на моих глазах. Нет! – Невидящим взглядом он посмотрел на Демидова, жестко сказал: – В полк. В полк, Демидов. Не хочу, чтобы ты здесь, под бомбежкой… Слишком позорная смерть для летчика. – Он криво усмехнулся. – Это только мне по рангу положено.
И Демидов по улицам пылающего Минска на штабной «эмке» вновь уехал в Степянку.
Через час после его отъезда командующий вспомнил, что лейтенант Сычев, оставленный дежурить на наблюдательной вышке, находится там уже более двадцати четырех часов. Когда по его приказанию лейтенанта пришли сменить, он стоял у барьера, вцепившись руками в железные перила. «Юнкерсы» то и дело пикировали на вышку, а он стоял, безоружный, бессильный, способный лишь смотреть на них гневными глазами. От большого нервного напряжения Сычев словно окаменел, и пришедшие с силой оторвали его руки от железных перил. Командующему доложили об этом. Он печально кивнул головой в знак одобрения.
– Так сейчас каждый должен, – проговорил он тихо.
А Демидов был уже на своем аэродроме и успел в этот день во главе девятки истребителей слетать на прикрытие Минска. Сражаясь с численно превосходящей группой «мессершмиттов», он видел под короткими плоскостями своего «ишачка» погибающие в дыму и пламени светлые здания, убитых на улицах и площадях города, успел даже рассмотреть окруженное со всех сторон пожарами здание штаба – в него никак не могли попасть немецкие летчики. И, возможно, в ту самую минуту, когда Демидов заходил в хвост нагруженному бомбами «юнкерсу», на первом этаже этого здания в кабинете командующего ВВС Белорусского военного округа раздался негромкий револьверный выстрел.
После возвращения из боевого полета Демидов услышал весть, быстро облетевшую все военные аэродромы: командующего, героя Испании, нашли мертвым за его рабочим столом, на котором бесконечно трезвонили телефоны, неся новые горькие вести. Сняв шлемофон, Демидов шагал тогда по огромному аэродрому, вспоминая желтое, изнуренное лицо, отражавшее непосильную работу мысли. «Эх, генерал, – сокрушенно рассуждал он про себя, – значит, под Гвадалахарой было тебе легче. За полк свой ты сумел быть в ответе. А за всю авиацию фронта – нет. Да, не смог. Совестливый. Застрелился, не выдержало сердце горящего Минска… Что же, всем совестливым теперь уходить из жизни? Кто же воевать-то будет?..»
