Командиры мужают в боях - Исаков Иван Степанович (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Миновали первые недели кровопролитных боев. И вот в «Красной звезде» появилась корреспонденция о боевых делах 13-й гвардейской дивизии.
«…Каждый день гвардейцы принимают на себя по 12–15 атак вражеских танков и пехоты, поддерживаемые авиацией и артиллерией, — писала газета, — и всегда они до последней возможности отражают натиск врага, покрывая землю новыми десятками и сотнями фашистских трупов. Не только умом — всем своим сердцем, всем своим существом гвардейцы сознают, что отступать дальше нельзя, отступать дальше некуда… Полные непреклонной решимости скорее сложить свои головы, чем сделать хоть шаг назад, они, как утес, стоят на своих позициях, и, как об утес, дробятся об их позиции многочисленные валы вражеских атак.
Гвардейцы упорно и мужественно отстаивают каждый дом, каждую улицу, выбирая удобные моменты, переходя в контратаки, опустошая ряды врага. Только за один день они перебили две тысячи гитлеровцев, уничтожили 18 танков, 30 автомашин. В другой же день гвардейцы подожгли 42 вражеских танка. Железное упорство в обороне, стремительный натиск в контратаках — отличительная черта гвардейцев дивизии, которой командует генерал-майор Родимцев».
Такая оценка наших ратных будней обязывала нас воевать еще лучше, уничтожать все больше гитлеровской нечисти и тем самым приблизить час победы.
Об этой статье я узнал от комиссара полка Тимошенко. Он вызвал комбатов — мы все были на одном проводе — к телефону;
— Кирин!
— Я.
— Исаков!
— Я.
— Мощенко!
— Я.
— Газету «Красная звезда» сегодня читали?
— Нет еще.
— Тогда слушайте.
И по телефону прочитал нам статью.
Что скрывать, было приятно, больше того, мы гордились тем, что нас, гвардейцев, так отмечают.
Под вечер, когда стемнело, комиссар полка пришел к нам, и я повел его в роты.
Вернулись в штаб батальона во второй половине ночи. Чувствовалось, что комиссар доволен увиденным.
— Так, у тебя будто бы неплохо, только смотри, не зазнавайся и не думай, что сделанное — предел ваших возможностей. Совершенствуйте оборону. Знаешь приказ генерала Чуйкова?
— Знаю.
— Вот и надо его выполнять.
Приказ командующего 62-й армией требовал от 13-й гвардейской дивизии «прочно удерживать занимаемую часть города, укреплять и совершенствовать свою оборону в противотанковом и противопехотном отношении, каждый окоп превратить в опорный пункт, каждый дом — в неприступную крепость».
В первые недели Сталинградской битвы — с 15 сентября по 2 октября — наша дивизия нанесла жестокое поражение противнику, который потерял четыре тысячи человек убитыми и ранеными. Огнем пехоты и артиллерии было сожжено и подбито 84 танка, уничтожено 19 орудий, 13 минометов, 50 пулеметов и много другой техники врага.
Мы все лучше приспосабливались к ведению боев в городских условиях, к войне в домах, как говорил наш комдив генерал Родимцев. Пришлось отказаться от привычных тактических приемов и создать штурмовые группы. Имея на вооружении гранаты, бутылки с зажигательной жидкостью, ручные пулеметы, автоматы, при поддержке орудий прямой наводки бойцы шли на штурм зданий, выбивали неприятеля и сами закреплялись в них. Основывались по-хозяйски: с запасом боеприпасов, сухарей, сахара, табака. Каждая атака требовала своего решения и мало чем походила на предыдущие. Естественно, в таких своеобразных условиях неизмеримо возросла роль командиров отделений, командиров взводов и рот. Нередко им приходилось действовать самостоятельно, иногда даже в отрыве от других подразделений. Поэтому все большее значение приобретали инициатива, сообразительность и находчивость.
Противник изменил направление главного удара. От темна до темна в небе висели вражеские самолеты, стоял непрерывный гул артиллерийской канонады. К нам поступали тревожные сведения. Группа полковника Горохова была отрезана от основных сил 62-й армии, Упорные бои шли на «Красном Октябре» и Тракторном заводе.
Нас тоже не оставляли в покое. Мы в свою очередь действовали по принципу: долг платежом красен. Немцы глубоко зарылись в землю. Поэтому возник вопрос: как же их уничтожать? Мы располагали сравнительно незначительными силами, и наступать на хорошо подготовленные позиции было слишком рискованно. И здесь, как и в других сложных ситуациях, нам пришла на помощь инициатива наших бойцов: зародилось снайперское движение. Не знаю, кто именно положил этому начало. Но воины 39-го гвардейского полка считают, что возникло оно в нашей части. Вот при каких обстоятельствах это произошло.
Однажды вечером к Нефедьеву из 3-й роты явился младший политрук Владимир Тимофеевич Тимофеев и доложил, что сегодня Анатолий Чехов убил шестерых фашистов.
— Точно шестерых? Вы уверены? Как вы подсчитываете? — спросил я Тимофеева.
— Если после первого выстрела немец упал и до темноты не поднялся, значит, убит. Таких сегодня шесть было.
— А из чего Чехов стреляет, из автомата или из винтовки? — поинтересовался Ильин.
— Из обычной винтовки. Жаль, нет снайперской. Он ведь курсы снайперов окончил.
На следующий день Тимофей Андреевич Нефедьев побеседовал с Анатолием Ивановичем Чеховым. Тот действительно оказался снайпером. Только окончил не курсы, а проходил подготовку в Центральной школе инструкторов снайперского дела, где в числе его учителей был прославленный ленинградский снайпер, ставший потом Героем Советского Союза, В. Пчелинцев. Мы попросили у майора Долгова винтовку с оптическим прицелом. Начальник вооружения полка дал ее нам. Чехов так и засветился, ему не терпелось начать «охоту».
Вскоре Анатолий обновил оружие, уничтожив за один день одиннадцать фашистов. Как это случилось? Ехала немецкая повозка с какой-то кладью. Чехов убил лошадь. Гитлеровцы, сопровождавшие груз, растерянно оглядывались, пытаясь определить, откуда стреляют. Постояв немного, принялись снимать с повозки мешки. В этот момент один за другим раздались два выстрела, и двое вражеских солдат, придавленные мешками, рухнули на землю. Спустя некоторое время к месту происшествия подошли еще двое, очевидно, поглядеть, в чем тут дело, — и они упали замертво. К концу дня Чехов на том же месте уложил еще семерых.
В те жаркие дни никому из нас не приходило в голову, что такие люди, как Чехов, когда-нибудь войдут в историю, и авторы будущих книг о войне, и кинодокументалисты будут искать и по крохам собирать сведения о них, что каждый штрих фронтовой жизни, в наших глазах обыденный, заурядный, приобретет особое значение. Мы выполняли приказ, стояли насмерть, доступными средствами и силами поддерживали всякую полезную инициативу, стремились распространить ее, но тогда никто из нас, даже если бы и захотел, не имел возможности выяснять подробности, которые так интересуют всех сегодня. Мы гордились Чеховым, было лестно, что этот мастер меткого огня — боец нашего батальона. Имя его стало мелькать на страницах фронтовых и центральных газет. Очерк о Чехове написал Василий Гроссман.
В нем рассказывалось, что 29 марта 1942 года Анатолия вызвали повесткой в военкомат. Он попросился в школу снайперов.
— Вообще я в детстве не стрелял ни из рогатки, ни из чего, жалел бить по живому, — сказал он писателю. — Ну, я, хотя в школе снайперов шел по всем предметам отлично, при первой стрельбе совершенно оскандалился — выбил девять очков из пятидесяти возможных. Лейтенант сделал вывод: «Ничего из вас не выйдет».
Однако Анатолий не стал расстраиваться, он добавил к дневным часам занятий долгое ночное время… Окончил снайперскую школу отличником и сразу же попросился в часть, хотя его оставляли инструктором…
В Сталинграде Чехов сначала командовал стрелковым отделением… Но вот о нем заговорили, как о метком стрелке, и Анатолий получил снайперскую винтовку. Долго обдумывал он, где ему засесть: в подвале, на первом этаже или укрыться в груде кирпича, выбитого тяжелой фугаской из стены многоэтажного дома. Чехов внимательно осматривал дома, и его взор натыкался на окна с обгоревшими лоскутами занавесок, свисавшую железную арматуру, прогнувшиеся балки межэтажных перекрытий, обломки трельяжей, потускневшие в пламени никелированные остовы кроватей. Видел он и велосипеды, висевшие на уцелевших стенах, поблескивавшие осколки зеленоватых хрустальных рюмок, куски зеркал, порыжевшие и обгоревшие усы финиковых пальм на подоконниках, покоробившиеся куски жести, развеянные дыханием пожара, словно легкие листы бумаги, обнажившиеся из-под земли черные кабели, толстые водопроводные трубы — мышцы и кости города.
