Болотные робинзоны - Радзиевская Софья Борисовна (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
— Голову оторвал Мишке-то, — прошептал Андрейка и вдруг закричал отчаянно: — На дерево скочи! Скочи, говорю! — И, кинувшись к молодой сосенке, сразу оказался на ней.
Саша не стал переспрашивать и оглядываться. Подпрыгнул, схватился за сук и уже перекинул через него ногу, да так и повис, прислушиваясь.
Глухое, точно из-под земли, жалобное мычанье… Ещё… вот слабо дёрнулась в воздухе чёрная нога…
— Андрейка! — крикнул Саша и кувыркнулся с дерева прямо в снег. — Мишка это! Слышишь? Мишка жив! Медведя сдвинуть надо!
— Сдвинь-ка его! — отвечал Андрейка с дерева. — Коли его сам Мишка сдвинуть не может… Ой, дедушка идёт. Он поможет! — И Андрейка прыгнул тоже прямо в снег: присутствие деда придало ему храбрости.
Дед Никита почти бежал по тропинке. В правой руке он держал топор и встревоженно повторял:
— Сашок, Андрейка, где вы подевались?
Через несколько минут крепкое молодое деревцо было просунуто под лохматую бурую тушу, и все трое упёрлись в него плечами.
— Крепче! Крепче! — приговаривал дед Никита. — Крепче! Ну…
Ещё усилие — и залитая кровью Мишкина голова показалась из-под медвежьей туши и шевельнулась, стараясь освободиться.
— Дедушка! — вскрикнул Саша. — Мишкин рог у, медведя в боку застрял.
У деда Никиты от напряжения лицо налилось кровью. Не отвечая, он нагнулся, подставив плечо под жердь, ближе к туше медведя.
— Крепче! — прошептал он, задыхаясь. — Ну…
Туша дрогнула и подалась. Мишка задёргал в воздухе ногами, вырвал рог из бурой шерсти и с жалобным мычанием опустил освобождённую голову на снег.
— Кидай! — шёпотом скомандовал дед Никита и, прислонившись к дереву, дрожащими руками расстегнул полушубок.
Мальчики тоже еле переводили дыхание. Андрейка опустил голову и ловил губами крошки снега, зачерпнутого рукой.
— Не дури! — строго приказал дед Никита. — Сердце враз застудить можешь. Разгорелось оно у тебя. — И, тяжело переводя дыхание, добавил: — Слыхать-то слыхал, а видать первый раз пришлось, как бык с медведем бьётся!
Саша стал на колени и снегом осторожно обтирал окровавленную Мишкину голову.
— Вся целая, — проговорил он радостно. — Это медвежья кровь. Он, наверное…
Но тут Мишка поднял голову и, упёршись передними ногами, вскочил с такой быстротой, что Саша только кувырком успел откатиться от него.
Бык был страшен, он заревел с новой яростью и, кинувшись к неподвижной туше медведя, начал топтать её ногами и бить рогами. В воздух полетели клочья шерсти, а кровяное пятно на снегу расплылось ещё шире. От ударов быка лапы медведя вздрагивали, окровавленная голова дёргалась, казалось, что он оживает, вот-вот вскочит и примет бой.
Мальчики, дрожа, сжались за деревом, но не могли оторваться от страшного зрелища.
— Шкуру всю испортит, — с сожалением проговорил дед Никита. — А отогнать сейчас и думать нельзя: так разлютовался — любого на рога подденет.
Наконец бык остановился. Некоторое время он стоял неподвижно, затем повернулся и медленно, пошатываясь на ходу и тяжело поводя боками, направился вверх по тропинке, к дому.
Тихий стон раздался из-за куста можжевельника.
— Шейка! — крикнул Саша, увязая в сугробе. — Мы про неё забыли. Шейка! Милая!
Шейка, маленький чёрный комочек, лежала на снегу, как упала, отброшенная медвежьей лапой. Глаза её были открыты, но она не пошевелилась даже, когда Саша осторожно поднял её. Она только чуть-чуть простонала и слабо дёрнула передними лапками. На боку тянулась рваная рана, из которой продолжала сочиться кровь.
— Ты ж кровью перемазался, — сказал Андрейка, но тут же, всхлипнув, протянул и свои руки, чтобы Шейке было удобнее лежать.
Так они и понесли её вдвоём, осторожно ступая, навстречу Гришаке и плачущей Маринке. Они стояли перед избушкой, Маринка, в одной рубашонке, со слезами вырывалась от бабушки Ульяны, которая крепко держала её за руку.
— Шейка! — кричала она. — Шейка моя милая! Ой, несите её скорее в хату, бабушка её травкой полечит!
Бабушка Ульяна осмотрела неподвижную собаку и вздохнула.
— Положите её под нары, — сказала она. — Выходить её надо, детки. Если б не она — не собрать бы ваших косточек! Маринка, лезь на печку, грейся, дурная твоя головушка, пока хворь не взяла.
Маринка вытерла заплаканные глаза и послушно полезла на печку. Но вечером, когда собрались ужинать, Маринки не оказалось.
— Ой, да что же это за беда такая? — встревожилась бабушка. — Гришака, беги искать её скорее!
Но Гришака не двинулся с места.
— Куда бежать-то? — сказал он спокойно. — Под нарами она, с Шейкой лежит. Вот где.
Никакие уговоры не помогли. Маринка забилась с Шейкой в самый дальний угол и со слезами отвечала:
— Она лапочкой подвигать не может. Она хвостиком махнуть не может. Ей страшно без меня. Не пойду!
— Ну и сиди там, нескладная, — сердито сказала бабушка Ульяна, но тут же просунула под нары старый полушубок. — Ляг на него, а то вовсе озябнешь.
Прошло немало дней, пока Шейка снова весело забегала около дома. Но к месту битвы с медведем подходить не соглашалась, как её ни уговаривали. Она махала хвостиком, извинялась, стыдилась, но, дойдя до знакомого места, всегда делала обход, даже по самому глубокому снегу.
Бабушка Ульяна с тех пор ни разу не помянула про лишний рот, и Шейка вскоре так разжирела, что дед Никита стал сердиться:
— На сало кормишь собачонку, бабка? Скоро и на волка не тявкнет, хоть он к самой хате подойди, до того разбалуется.
Как ни топтал Мишка медведя, всё-таки мяса и сала, на нём осталось достаточно. А куски шкуры в бабушкиных умелых руках превратились в тёплую подстилку на нарах для ребят.
— Не иначе как его сраженьем с берлоги стронули, — сказал дед Никита. — Такие шатуны всегда злющие от голоду, зимой-то в лесу им корму нет. А стронулся он недавно, сала на нём как на хорошем кабане. Да, близко, близко война около нас ходит.
Гришака молча гладил рукой лохматую шкуру.
— Несчастливый я, — проговорил он задумчиво. — Один я медведя не видал, какой он был живой. Медведь-то!
— Дурачок ты, Гришака, — отозвалась бабушка Ульяна, и около глазу неё побежали весёлые морщинки. — Дай тебе бог вовсю жизнь такого несчастья не видать, в злую беду не попадать.
