Не склонив головы - Калачев Владимир Сергеевич (читать книги онлайн .TXT) 📗
Научно-исследовательская и конструкторская работа в области радиолокации — дело сложное и это, конечно, понимают те, кто хочет использовать его как специалиста. На создание и усовершенствование радиолокационных приборов необходимо время и первые месяцы от него не потребуют результатов, дадут ему «вработаться». Ну что ж, возможно, этого будет достаточно, чтобы связаться со своими товарищами, оказать ту помощь, которую он не сумел оказать им в связи с арестом. «Ведь Луговой так рассчитывал на меня, ждал…» — с тревогой думал Органов и все больше склонялся к тому, чтобы согласиться идти работать в лабораторию…
Когда за Органовым пришли, чтобы вести его к Шницлеру, Аркадий Родионович, наконец, принял решение. Он знал, что его вызывают для продолжения вчерашнего разговора, и последовал за своим конвоиром без колебаний.
В кабинет к майору Шницлеру Аркадий Родионович вошел, зная, как теперь он должен вести себя.
Прошло дней десять после сообщения Шницлера о профессоре Органове. Доктор Майер несколько раз пытался встретиться с русским ученым. Но Шницлер не хотел допустить их свидания. Гестаповец ждал, когда у русского ученого будут ликвидированы «следы» обработки его следователем Меллендорфом и окончательно решится вопрос о работе в лаборатории. Доктор Майер дважды ездил в Имперский совет и к руководителям концерна. Он ходатайствовал перед ними о направлении профессора Органова в центральную лабораторию. Известному ученому Германии обещали заняться этим вопросом…
Прошло еще несколько дней. И вот как-то к вечеру в кабинет к доктору Майеру пришел Шницлер с незнакомым человеком.
— Герр профессор, — обратился гестаповец к доктору. — Ваше ходатайство удовлетворено, профессор Органов поступает в ваше распоряжение. Отныне он будет работать у вас в лаборатории. Таково указание руководства, — гестаповец кольнул взглядом своего спутника и добавил: — С согласия самого господина Органова.
Гестаповец круто повернулся и быстро удалился из кабинета.
Едва дверь за Шницлером захлопнулась, Майер подошел к Органову и порывисто взял его за руку:
— Доктор Майер, — представился он. — Очень рад, господин профессор… личному знакомству с вами.
Органов сдержанно назвал свою фамилию. Уже через несколько минут он отметил, что немецкий ученый прост и как будто искренен в обращении. В то же время Аркадий Родионович был несколько удивлен словами доктора: «Рад личному знакомству!» И когда Майер пригласил Органова сесть, Аркадий Родионович спросил:
— Я не совсем понял вас, господин доктор… Почему «личному»?
— Я читал ваши выступления. Интересно… Смело… — и, улыбнувшись, пояснил: — Как видите, профессор, я знал вас раньше, чем встретил.
— М-да, — неопределенно отозвался Органов. Ему стало вдруг как-то не по себе. «О нем, возможно, знают слишком много. А это уже скверно. Надо быть настороже». Сердясь на себя, что не предусмотрел возможности подобных встреч, Аркадий Родионович глухо проговорил:
— Господин Майер, вы переоцениваете значение моих статей!
— Что вы, что вы, профессор! — удивился Майер. — Разработка вами новых проблем, я бы сказал, совершенно новый подход к вопросу о возбуждении электромагнитных колебаний. Они имеют такое большое значение…
Органов внимательно слушал немецкого ученого и все больше убеждался: Майер не подошел еще к решению тех проблем, которые уже разработаны в научно-исследовательском институте группой советских ученых под его руководством. Однако Аркадий Родионович видел: перед ним незаурядный человек!
Чем больше говорил Майер, тем сильнее нервничал Органов. Немецкий ученый, говоря об открывающихся возможностях в области сверхвысоких частот, по-настоящему увлекся.
— Ваши идеи не только интересны, профессор, они новы. Да, да, я внимательно… — Майер оборвал себя на полуслове, он вдруг увидел необычайно бледное лицо Органова. Русский профессор тихо сказал:
— Довольно, прошу Вас… Проблемы… Проблемы… Как они сейчас далеки от меня. Поймите, доктор, я русский человек и я в плену… Пожалуйста, объясните мне, что от меня хотят здесь?
Русский ученый держался независимо. Но его бледное лицо выглядело усталым и чуть-чуть грустным. Доктор понял этого больного, измученного человека. «Да, ему сейчас не до высоких проблем… Русский ученый, как видно, очень много пережил». Майер почувствовал весь трагизм его положения.
— Господин профессор, от вас многого ждет руководство, — негромко проговорил он, и как-то особенно душевно, по-человечески добавил:
— Позвольте мне предложить Вам работать в одной из моих лабораторий…
В конце дня, когда Органов хотел выйти из здания центральной лаборатории, к нему подошел охранник.
— Герр Шницлер приказал мне сопровождать вас. Жить будете в новом помещении…
ГЛАВА V
Весна началась сразу, неожиданно. Снег, кое-где не смытый зимними дождями, в два — три дня превратился в грязную жижу. Вскоре на деревьях набухли почки, и вот уже зашелестела совсем по-летнему молодая поросль.
Помолодевшие деревья, жизнь, рождающаяся в каждой веточке, и распевающие прямо под окном птицы, точь-в-точь как дома, — на далекой родине, — навевали на людей грустные воспоминания о дорогих, с детства знакомых местах.
Теплый ветерок, напоенный ароматом клена, липы и хвои, проникал в распахнутые двери барака. Он проветривал мрачное помещение с его специфическим запахом плохо вымытых человеческих тел, карболки и заставлял отступать холодную сырость все дальше и дальше — в самые темные углы. И люди, еще совсем недавно не обращавшие внимания на свое помещение, теперь чаще замечали его неровные и выщербленные стены, мрачную пустоту серых коридоров.
В последние дни между русскими рабочими все чаще возникали разговоры о своей прежней жизни, о родных и близких. Уловив момент, когда охранников не было в бараке, люди собирались группками, делились сокровенными мыслями, воспоминаниями.
Луговой лежал на верхних нарах и слушал разговоры своих товарищей. Часто он сам участвовал в них и порою на душе становилось как-то легче. Около месяца он не спускался вниз. После допроса Луговой долго не мог встать на ноги. Рабочие из барака, успевшие полюбить этого высокого широкоплечего человека, ухаживали за ним с большой заботой. Особенно старался Пашка. Он добился того, чтобы основную заботу о Луговом возложили на него и, зная щепетильность своего бывшего командира, делал все так, будто это для него не составляет никакого труда.
Первое время, когда Луговому было особенно плохо, Пашка присмирел. Но едва у Лугового дело пошло на поправку, к Пашке как-то сама собою вернулась его обычная жизнерадостность.
Сегодня после работы настроение у бывшего ефрейтора было приподнятое. Пашка как никогда с нетерпением ожидал время обеда. Ему так захотелось есть, что он ощутил во рту горькую слюну.
В дверях барака появился охранник. И к радости Пашки, приказал идти за обедом. Получать похлебку отправились старосты команд. В барак внесли чаны, перед ними с мисками в руках выстроились очереди. Пашка стоял с двумя мисками: себе и Луговому.
Получив порции, Пашка перед тем как отнести одну из них Луговому, отошел в сторону и стал торопливо что-то делать.
На несколько минут, пока люди сосредоточенно ели, в бараке установилась тишина.
— Какую густую похлебку последнее время дают, — проговорил Луговой, — что-то раздобрели немцы.
Чернявый парень, услышавший восклицание Лугового, печально улыбнулся, украдкой посмотрел на Пашку. А тот, пристроившись рядом, еще бойче заработал ложкой.
— Набузовали картошки — не провернешь! — откликнулся Пашка и, обтерев губы, соскочил с нар.
