Командиры мужают в боях - Исаков Иван Степанович (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
1-й батальон поднялся точно в назначенное время. Пошли цепью. Наша атака со стороны выглядела ненастоящей. Ей не предшествовали ни артиллерийская подготовка, ни удар авиации. Не поддерживали нас и танки. Никто не перебегал, не ложился — бойцы шли и шли… Противник открыл ружейно-пулеметный огонь. Видно было, как в цепях падали люди. Некоторые поднимались и снова двигались вперед. В общем грохоте отдельные выстрелы тонули, поэтому казалось, что гвардейцы наступали молча. В какой-то момент мне даже стало не по себе: «Ну почему не стреляют?!»
На самом деле роты вели ураганный огонь. Их поддерживали станковые пулеметы и батальонные минометы. Бойцы поднимались все выше и выше. Вот они уже на гребне высоты, где развевался фашистский флаг. К нему бросился гвардеец 2-го батальона Кентя и сорвал его. Курган перешел в наши руки.
Теперь нужно было закрепиться. Гитлеровцы с присущей им самоуверенностью считали эту высоту неприступной. Они, видимо, не допускали мысли, что мы их здесь атакуем. Было ясно, что враг не примирится с потерей такого важного пункта, предпримет все, чтобы выбить нас оттуда.
Не теряя ни минуты, батальон стал зарываться в землю и готовиться к отражению контратак. Противник находился на противоположных скатах и каждую минуту мог нанести удар. Между нами было не более ста пятидесяти — двухсот метров. Такое близкое соседство было и опасным и в то же время выгодным: из боязни поразить своих неприятельская артиллерия и авиация не действовали. Правда, одна попытка была. «Мессершмитт-110» сбросил несколько бомб, и они очень точно легли… на головы немецких солдат. Ну а тылам нашим, конечно, доставалось.
Я был доволен — пока все шло так, как и было задумано: быстрое сближение с врагом позволило нам весьма эффективно использовать те огневые средства и то оружие, какое имелось в ротах. Правда, за сравнительно короткое время атаки — а она продолжалась часа полтора-два — мы понесли весьма ощутимые потери. Убитых и раненых могло быть значительно меньше, если бы нас поддерживала артиллерия. Вооружены мы были лишь винтовками, автоматами, пулеметами и минометами. Я думал: «Что сможем мы противопоставить фашистам, если они пустят танки?» Кроме гранат, бутылок с КС и шести противотанковых ружей, мы ничем не располагали.
Из рот прибежали посыльные: нужны боеприпасы. Под рукой ничего не было. Что делать? На наше счастье, вокруг валялись патроны и гранаты (по-видимому, оставленные теми, кто дрался тут до нас и вынужден был отойти). Все мы — и комиссар, и начальник штаба со своим помощником, и связные, и разведчики — принялись собирать их. Без особого труда набрали несколько ящиков и сразу же отправили в роты. Понесли патроны и мы с Нефедьевым. Солдаты на высоте окапывались.
— Ройте одиночные окопы, — приказал я командирам рот. — А уж потом, если позволит обстановка, соедините их между собой. Вот и получатся траншеи.
Я побывал во всех ротах, убедился, что все делается как надо и люди исполнены решимости драться до победного конца.
Командир санитарного взвода старший военфельдшер Птахин и его санинструкторы и санитары оказывали первую помощь раненым, а потом отправляли их либо на переправу, либо в санитарную роту полка. Их труд вроде бы был незаметен. Но то, что делали под огнем медики, — сродни подвигу.
Авиация противника продолжала свирепствовать. Город был охвачен пожарами. Казалось, горело и то, что вообще не могло гореть. Полыхала даже Волга. Бомбы угодили в нефтебазу. Огненные потоки устремились в реку, разливаясь от края и до края. Нефть продолжала гореть и на воде. Стояла невыносимая жара и от солнца, и от пожарищ. Все окрест было окутано дымом. По реке плыли обломки барж, трупы людей и животных. Бои не стихали ни на минуту.
И на Мамаевом кургане кончилось затишье. Неприятель перешел в контратаку. Ведя на ходу огонь из автоматов, на высоту стеной двинулись сотни четыре гитлеровцев. Наши бойцы пустили в ход гранаты. Понеся большой урон, фашисты откатились на прежние позиции. Имелись потери и у нас, но меньшие, чем при наступлении на Мамаев курган: теперь гвардейцы находились в окопах. Правда, окопы эти были годны только для стрельбы лежа, но все же служили укрытием.
Едва гвардейцы отбили атаку, как из штаба полка (он находился в Банном овраге) прибежал посыльный: разбомбило штаб и все, кто там находились, погибли. Мы были потрясены.
На высоте вместе с нами был полковой инженер гвардии старший лейтенант Николай Григорьевич Паршин — высокий, стройный, всегда подтянутый. Он воевал с первого дня войны и славился завидной храбростью, хладнокровием. Паршин сказал:
— Побегу туда, может, еще кого-нибудь удастся спасти.
Тем временем противник, придя в себя, снова предпринял контратаку. Потом еще и еще. Гвардейцы держались стойко. Особенно храбро дралась рота Степана Карпенко. Было в ней более ста человек. После боя осталось совсем немного… Но за весь день неприятель не продвинулся здесь ни на шаг.
На Мамаевом кургане впервые заявил о себе совсем еще юный боец Анатолий Чехов. Впоследствии его имя обросло легендами. Карпенко показал Чехову:
— Смотри, вроде бы там замаскированный пулемет. Шарахни…
Анатолий стал наблюдать. Один куст показался ему подозрительным. Он попросил своего напарника сделать из шинельной скатки чучело и поднять над бруствером. Из куста тотчас же раздалась очередь. Тут ударил и Чехов. Пулемет умолк…
Вскоре снова встал вопрос о боеприпасах. И опять мы принялись собирать их на поле боя. Ведь просить, чтобы доставили, некого: штаба нет. Только к вечеру вернулся Николай Паршин. Выяснилось, что командир полка, комиссар и некоторые другие командиры остались живы, их просто засыпало. Часть же людей погибла.
В тот день — 16 сентября — 1-й и 2-й батальоны отразили по двенадцать контратак.
Время от времени комиссар полка Тимошенко по телефону запрашивал обстановку. Разговор он неизменно заканчивал словами:
— Ну, братцы, держитесь… Действуйте… Молодцы…
Потом нас перестали вызывать.
Смеркалось. Противник как будто выдохся. Установилась относительная тишина. Раненые, доставленные усилиями санинструкторов в здание мясокомбината, стонали, ругались.
Повара доставили ужин. Когда, как и из чего они сварили пищу — затрудняюсь сказать. Но она была приготовлена. Сообщили об этом в роты. Оттуда прислали бойцов. Иванников в сгущавшейся темноте осторожно пробирался между ранеными, пытаясь их переписать, учесть. Шепрут остался на кургане, во 2-й роте.
Ильин обратился ко мне за разрешением еще раз уточнить начертание нашего переднего края. Но я полагал, что должен сам посмотреть нашу оборону в «натуре». К тому же присутствие командира среди солдат всегда придает им больше уверенности. Поэтому ответил Ильину:
— Мы с Нефедьевым сами пойдем туда. А ты побудь здесь, на НП. Мало ли кто может позвонить…
Где-то вблизи зарокотали авиационные моторы. По нарастающему гулу, еще не видя их, мы распознали, что летят вражеские бомбардировщики. Их оказалось несколько десятков. Я тогда считал эти машины самыми опасными. Они бомбили с горизонтального полета, и определить, куда лягут бомбы, было трудно. Напряженное ожидание, неопределенность действовали на меня угнетающе.
То, что самолеты не станут бомбить высоту, я не сомневался: побоятся задеть своих. А вот нашему НП и минометной роте может достаться.
От стоявших где-то зениток к вражеским бомбовозам потянулись огненные трассы. Средства ПВО были слишком слабы, чтобы отогнать воздушного врага. И вот началось. Вокруг нас забушевал смерч осколков. Все утонуло в грохоте, дыму и пламени.
Связь с минометчиками прервалась. Несколько минут спустя оттуда прибежал боец и сообщил, что бомбой, попавшей на огневые позиции, выведены из строя три миномета с расчетами, а командир роты контужен. Раздался звонок из 2-й роты, спросили, все ли живы.
Как хорошо, что хоть эта тоненькая ниточка осталась неповрежденной!
В минометную роту я послал помощника начальника штаба Иванникова, чтобы он помог там все привести в боевую готовность на случай возможной контратаки. Лейтенант взял с собой телефониста и побежал. В это время Шепрут доложил, что фашисты подтягивают свежие силы.
