Семейщина - Чернев Илья (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
И сотни других артельщиков, — красные партизаны и закоульцы, — начнут широко распахивать ворота перед обозами хлеба и, как Аноха Кондратьич, поспешно хватать кули в обнимку или с торжественной степенностью выходить навстречу возчикам: добро, мол, пожаловать, милости просим!
И заскрипят в улицах возы на мельницу и обратно, и начнут Никольские бабы потчевать своих мужиков и ребятишек по утрам пшеничными оладьями, калачами и тарками:
— Теперь оладушкам изводу у нас не будет!
И веселее побегут в школу ребятишки, и пуще прежнего станет потешать народ своими прибаутками Мартьян Яковлевич, и чаще из дома в дом начнут ходить чуть покачивающиеся гости, важные и бородатые, а девки и парни по вечерам устремятся на огонек клуба, где председатель сельсовета Изот ставит очередной спектакль. Только теперь вместо Груньки, привязанной к своему мальцу, на сцене выступит новая артистка Марья, жена Гриши Солодушонка, — захватил-таки и ее веселый ветер, разбудил Изот ее, оторвал от печи! — а вместо Никишки, уехавшего в Хонхолой ремонтировать тракторы, появится артист Оська, недавний герой, да еще бездетная Фиска, первая скотница, да еще Антошка, учетчик, покойного Ивана Финогеныча сынок.
Такая и была зима.
Под Новый год в клубе обе артели устроили совместный вечер. Это не было обычной встречей Нового года: являясь неизменно через каждые триста шестьдесят пять дней, он не требовал ни пышных собраний, ни особых докладов, — гораздо важнее было отпраздновать урожай, удачи и победы слаженного артельного труда, но еще значительнее было — вручение колхозам актов на вечное пользование землей, закрепленной за ними. Это было подлинное торжество, настоящий праздник!
Собрание открыл Изот. Поздравив односельчан с Новым годом, он именно так и сказал:
— Три праздника в одном, и самый главный из них…
Тут он повернулся к представителю райисполкома, который прежде всего воскресил в памяти никольцев знаменательные дни минувшей зимы, когда на колхозном съезде в Москве лучшие хлеборобы страны выработали примерный устав сельскохозяйственной артели.
— Еще летом вы приняли устав на своих собраниях, — сказал райисполкомовец, — теперь вот вы получаете акты на вечное неотъемлемое владение землей… Советское государство закрепляет за вами землю для совместного продуктивного труда. И ваша обязанность, ваша честь и слава — так обращаться с этой землей, так усовершенствовать, в согласии с революционной наукой, способы ее обработки, чтобы она давала урожаи вдвое выше настоящего, чтоб не было нам с вами стыдно, чтоб не ворчала по углам старая семейщина о лучших прошедших временах…
Оратор под шумные аплодисменты передал акты артельным руководителям — Василию Домничу и Грише Солодушонку. Они выступили с короткими речами — благодарили партию и советскую власть, обещали оправдать их доверие, по-хозяйски относиться к земле, умножать ее плоды. Затем говорили Епиха и Корней Косорукий. Старик махал руками, кричал:
— Амбары стройте, амбары! Куда я буду ссыпать хлеб года через два, когда вы пустите науку на полный ход? Тесно и нынче, оно это самое дело…
Под конец он запутался в словах и прослезился от нахлынувшей на него радости.
А потом народу предложили на несколько минут очистить зал, и когда снова собрались все, в зале рядами стояли столы, накрытые узорчатыми скатертями… Лампея с Фиской и Марьей спешно расставляли угощения.
— Гульнем бывало! — весело сказал Мартьян Яковлевич.
И пошла гульба, зазвенели стаканы, забрякали вилки и ложки. Бабы тащили жареную баранину, сало, всякие яства, — едва успевали поворачиваться. Люди тянулись друг к другу, чокались, лобызались, поздравляли с Новым годом и новым колхозным счастьем.
Чуть не до рассвета продолжался шумный пир Никольских артельщиков.
7
Такая была зима.
Однако не одним весельем и гульбой была она наполнена: в рабочие дни у артельных амбаров гудели триеры, очищали зерно — семена для будущего сева. Здесь, под навесами, постоянно можно было увидать Корнея, Епиху, Василия Домнича… В обоих колхозах шла подготовка к посевной, уверенная и безостановочная.
— Раньше хозяин до самой пасхи снопы молотил, а телеги ладили после Егория, — ворковал Ананий Куприянович, — а нынче эвон как! Отмолотились с осени, семена готовим к крещенью.
— Жизнь… она шагает! — подхватывал Карпуха Зуй. — Молотить до пасхи — эка что сказал! Да я даже и не помню этого.
— Тебе, конечно, и не упомнить, — отвечал Ананий…
И когда наступила весна, Никольским артельщикам не пришлось горячиться, надсаждаться, объявлять авралы и штурмы — они встретили ее во всеоружии: все было слажено и запасено глубокой зимой.
Времени до сева оставалось достаточно, — свободного времени, — и когда председатель сельсовета Изот выступил на заседании правления «Красного партизана» с небольшою, но убедительной речью о благоустройстве села, все согласились с ним, обещали помочь. В одну неделю красные партизаны отремонтировали ветхие колодезные срубы и журавли на Краснояре и на тракту, подправили покосившиеся кое-где ворота и заплоты, и перед избами в улицах посадили молодые березки, сосенки, черемуху, огородили их палисадниками… Домнич не пожелал отставать: его артельщики занялись посадками в Закоулке и Деревушке.
Спокон веку стояло Никольское голое на голом степном месте, — ни единого деревца, — только в Кандабае перед старой избой покойного Дементея Иваныча, в улице, огороженная палисадом, густо разрослась высокая черемуха и кустарник, — а теперь всюду вдруг появились эти самые загородки с тонкими, пока без ветвей, стебельками-палочками, будто воткнутыми в землю… Помнится, в давние годы по весне белым цветом распускалось ветвистое дерево в садике Дементея, и прохладный сладкий дух расходился по всему порядку. Теперь — через год-другой — черемуховый ветер будет веять из конца в конец деревни, пусть пока голой и пыльной в знойные летние дни. Скоро-скоро зашумят листвой березки, в зелень оденется Краснояр, Албазин, Закоулок…
— То-то браво станет! — восторгались бабы. — Что бы раньше придумать это!
— И теперь уже браво: бело по деревне от струганых прясел бело и чисто.
Изот ходил по деревне, с довольной улыбкой оглядывал белые кубики палисадников перед избами, — кубики ровной, как по линейке, грядой тянулись один за другим вдоль улиц.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Лето тридцать шестого года стояло ветреное и знойное. Сперва до Петрова, а потом и до Ильина дня ждали никольцы дождей, да так и не дождались. Соберутся у дальних хребтов над Тугнуем в зеленовато-синем небе тучки, пообещают пролиться на жаждущую сухую землю благодатным дождем, да и обманут — разойдутся в разные стороны, каждая сама по себе. Может, и упал где дождичек, — вон далеко-далеко провисли до самой степи темно-серые лохмотья большой тучи, пронизанные лучами спрятавшегося солнца, — может, и напоил где поля, только не здесь… Проходили стороной тучи, уносили надежды, никольцы вздыхали, с тревогой поглядывали в невозмутимое ясное небо:
— Эх, еще не поздно!
Порою отдаленный гром глухо рокотал где-то за хребтами, — опять, значит, стороной, как всегда, стороной.
Зеленели поля, хлеба шли в рост, но по сухмени не могли забрать полную силу; сушило, жгло их жаркое солнце, а при дорогах ветер покрывал седою пылью. Только и было дождя, что весной, после сева, когда хлеба по теплу быстро поднялись и радовали глаз, а потом, в пору цветения, ласкали взор фиолетовыми тучами пыльцы, несомой ветром по широкому разливу Тугнуя. Только и было дождя, что весной, но с той поры заколодило…
По-прошлогоднему ездил на своем велосипеде в поля председатель Изот — на Дыдуху, на Стрелку, на Кожурту и Модытуй; частенько выезжали туда Гриша, Епиха, Домнич, полеводы, бригадиры и качественники…
