Семейщина - Чернев Илья (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Так это был Цыган? Наш Мартьян гнался за ним по Тугную, да он на коня — и домой… Значит, и узнавать не надо… Позвать Мартьяна сюда?
— Нет… Народ здесь разный, как бы не всполошились.
— А что будем делать?
— К ней пойду. Вишь, свет еще не потушила… Не спится, мол, мне, во двор вышла, а у тебя, дескать, огонь, — дай зайду. Интересно, что привез ей Цыган, что так долго не ложится?.. А ты у дверей постой, крикну ежели — беги ко мне.
— Мартьян-то на пушку велел… вдвоем… Поклон от Цыгана передать… видали, дескать, как на коня садился… Стучать все спрячет, ничего не подглядишь, — возразила Грунька.
— И верно… счас, — взволнованным шепотом отозвалась Фиска. — Счас мы вдвоем…
Она приблизилась к двери, наклонилась, подняла с земли какую-то щепочку, просунула ее в щель, где крючок. — Я заприметила… пробовала… Вот!
Они тихо вошли в сени, подкрались к дверям в избу… задыхаясь от волнения, нащупали скобу.
Взвизгнув чуть, дверь распахнулась с внезапной легкостью.
— Ой! Кто там? — оборачиваясь, вскрикнула Пистя.
Она сидела у стола перед тусклой лампешкой, спиной к дверям, и что-то перебирала на клеенке.
— Это я… не спится, — подходя к столу, ответила Фиска.
— Ой, да как же это… дверь закрючена! — подняла на нее Пистя глаза, полные непередаваемого страха.
Будто не слыша, Фиска вплотную приблизилась к ней. Пистя вдруг суетливо прикрыла запаном что-то рассыпанное на газетном листе:
— Господи Исусе Христе!
— Что это у тебя? Откуда? Фиска приподняла над столом край запана. — Не он ли привез?
— Кто? — оцепенело прошептала Пистя.
— Да Цыган… Мы его сейчас с Грунькой встретили, он поклон велел тебе сказывать…
— Цыган? Откуда в такую пору. Цыган? — забормотала Пистя.
— Не отпирайся!
Фиска отшвырнула Пистин запан:
— Кликни мужиков, Груня!
У Писти побелели глаза, окаменело лицо.
Мартьян Яковлевич остался стеречь Пистю. Она все еще не могла прийти в себя, плакала, причитала:
— Ничего не утаю, только не губите! И насчет Мартьяна Алексеевича, и все…
Грунька с Фиской побежали к Викулу.
— Ну? — нетерпеливо спросил он.
— Накрыли! Мартьян никуда не пустит ее… Живей до Епихи! — крикнула Грунька.
И вот они мчатся степью, телега мягко катит навстречу ветру… У Груньки выбилась из-под теплого платка прядка волос. Мелькают увалы, телега подпрыгивает на редких кочках.
«Как тогда, бегу к Епихе, — думает Грунька. — Какая же дурочка была я! Не верила, что Самоха погубить всех нас собрался, отцом родным его почитала… Теперь я знаю, какие это отцы!.. Тогда невзначай подслушала, своим ушам верить не хотела, заплакала аж. Теперь не заплачу, знаю, дело куда гнет, и себя знаю, и их, злодеев… Вот какое дело доверили мне Изот с братом. Это не в сенях тебе, Груня, ночевать, да случайно ухом врага почуять!.. Епихе не страшно: не то время, руку на него не поднимут уж… Последние корни их вырываем… А Фиска-то молодец! И мы вместе с нею змею прихлопнули!.. Ветер-то, ветер студеный какой!..»
Фиска вспоминает свое:
«Вот так же ночью бежала я по этой степи из деревни в хребет, на успенье, три года назад. Тогда в деревне были чужие, теперь — свои. Отошла им воля артельщиков разгонять. Теперь мы их разгоняем… Тогда в лес, теперь — в штаб… Тогда они силой казались, и было страшно за всех… за мать, за Изота… Теперь они — как черепушки разбитого горшка, уж не поведут больше Изота в кутузку, он сам их поведет. Сейчас весело бьется сердце, не горько, не жутко… И опять к нему же, к Епихе. Но не придется нынче падать к нему головой на колени и радоваться, что жив он, что минула его злодейская пуля… Судьба!.. И мы с Груней, его сестрой… Мы влетим к нему… Там он, — Фиска подавляет легкий вздох: необорима сила воспоминания, оживляющего чувства, погасшие столько времени назад, — там он… и Гриша Солодушонок… И мы… Это сделали мы!..»
Ветер бьет в лицо. Фиска крепко прижалась к подруге, улыбка блуждает по их губам. А телега уж несется трактом мимо безглазых сонных изб.
8
Раннее утро. По селу еще перекликаются петухи, косматые дымы над порядками улиц клубятся на ветру, — только-только начали бабы топить печи, — еще в стылой дали над Майданом догорает небесный румянец восхода, а у сельсовета уже теснится народ. Никольцы спозаранку узнали о событиях минувшей ночи и, на все лады обсуждая происшествия на ферме и конном дворе закоульцев, поспешили к совету, — там в достоверности скажут, что и как, там собственными глазами увидишь, собственными ушами услышишь все в подробности.
В комнате председателя сельсовета давно уже людно. Здесь, вкруг Изотова стола, сидели и стояли радостно-возбужденные герои сегодняшней ночи: Оська, Санька, Викул, Епиха, Фиска с Грунькой… все собрались сейчас тут.
Лица выдавали крайнее утомление, но никто не уходил. Ждали приезда Полынкина, которому Изот звонил по телефону больше часа тому назад.
Изот сидел за столом, и перед ним лежали вещественные доказательства — шприц и Пистино отравное снадобье.
Пистю председатель Гриша и Мартьян Яковлевич привезли с фермы еще до света. Тогда же Изот нагрянул с молодыми ребятами к Цыгану, к Мартьяну Алексеевичу, к Куприяну Кривому. Их тоже доставили в сельсовет.
Арестованные находились в соседней комнате под охраной стариков во главе с Корнеем. Полынкин прикатит с милиционером и тогда злодеев передадут в надежные руки… не уйти им теперь от справедливого суда.
В комнате председателя было накурено, не смолкали разговоры. А за тонкой перегородкой стояла тишина. Мартьян Алексеевич, Василий и Денис понуро опустили головы. Пистя беззвучно плакала. Один Цыган не потерял своего ястребиного вида.
— Молчат, — кивнул в сторону перегородки Епиха,
— Что скажешь? — отозвался Домнич. — Их песня спета… Во дворе собирались люди. С улицы доносился шум. Санька выбегал к народу, просил расходиться.
— Всё узнаете в свое время! — кричал он.
Его осаждали, закидывали вопросами. Он быстро скрывался за дверью, никого не пускал. Народ волновался…
Хвиеха оттолкнул Саньку, проник внутрь:
— Меня да не пущать! Из-за кого весь сыр-бор разгорелся? Не я ли тут главный закоперщик?!
Хвиеха быстро прошел к председателю.
— Ну, Изот, теперь сполняй обещание, представляй к ордену! — самоуверенно кинул он. — Ежели бы не я…
— Ордена Калинин трепачам не дает, — перебил его Епиха. — Ты зря сколь годов трепался, а дело у тебя из глотки клещами тянуть пришлось… Эх ты! Орден ему!.. Вот кто настоящий герой, кому награду следует, — Епиха указал на Оську.
Хвиеха сделал злое лицо, плюнул, стал пятиться к дверям. В это время послышался автомобильный гудок — приехал Полынкин.
Он вошел в совет, как всегда, в серой длинной шинели, подтянутый, высокий.
— Ну-с, — улыбнулся он Изоту, — пригодились вам мои советы?
— Ловко сработали! — ответил за председателя Епиха. — Сам увидишь, товарищ Полынкин. — Он легонько постучал ногтем в перегородку. — Полюбуйся-ка на эту шатию…
Арестованных начали выводить во двор.
— Каюсь, товарищи, — не подымая головы, с дрожью в голосе заговорил Мартьян Алексеевич. — Каюсь… моя вина, мой грех, товарищи…
— Ты раньше так же вот каялся, на успенье! — раздался из толпы чей-то крик. — Ирод!
Арестованных повели к воротам…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Все проходит — быльем в памяти порастает, но скорее всего злое, недоброе. Злые дела рядом с величавыми недолго живут, а их, величавых, по нынешним временам — богатый край. Кажись, давно-ли черная тень Цыгана, падала на закоульскую артель, на все Никольское, а сгинули вместе со старым лиходеем Мартьян Алексеевич, Пистя, Куприян и другие, — сгинули из деревни навсегда, — и уж в памяти семейщины только легкий след от них остался. Ширится новина, из месяца в месяц строится новая жизнь, — цветет жизнь, говорят никольцы.
