Мясной Бор - Гагарин Станислав Семенович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
…Вместе с комбригом Писаренко и комиссаром Венцем осталось от 59-й отдельной стрелковой бригады восемь человек. Остались к западу от Долины Смерти, стало быть, в окружении. Среди них комиссар штаба Петр Есюткин, начальник Особого отдела Синев, Николай Баранов — ординарец комбрига, Володя Чупраков — ординарец Венца, и еще двое. Был поначалу с ними и начальник политотдела Канащенко. Но когда Венец предложил пробиваться через минное поле, тот заколебался.
— Давайте, — сказал он, — зароемся в мох и полежим под ним до наступления темноты… А там решим, что делать.
— Нет, — не согласился комиссар бригады. — Этого никак нельзя. Все равно нас немцы отыщут — у них собаки. Значит, без боя сдаться в плен?! Не согласен. Кто не боится смерти — за мной!
И повел людей через минное поле. На одной из мин Венец подорвался. Но отделался легко — его лишь оглушило. Спасибо Володя Чупраков выручил…
На той стороне ни Канащенко, ни ординарца его с ними не оказалось. «Неужели поддались соблазну зарыться в мох?» — подумал Венец. И долго потом стоял перед его глазами Иосиф Канащенко с рукою на перевязи. Много времени спустя доходили до него слухи, будто видели комиссара в лагере Кальвария. Оттуда Канащенко пытался бежать, оказался в Маутхаузене и с группой политработников был сожжен в начале сорок третьего года.
В первый же день окружения комиссар Венец стал вести краткий дневник. 25 июня сделал такую запись: «Конец 2-й УА. Я с товарищами ухожу в лес. Вечером напала группа немцев».
26 июня: «Кругом немецкие патрули. Сидим, ждем. Всю ночь над нами висел самолет. Наш… Ищет связи, но…»
В последующие ночи самолет снова появлялся в небе и грустно гудел мотором, будто звал окруженцев, надрывая сердце.
А пока им везло. В районе землянок тыла армии набрели на раненую лошадь и добили ее. Теперь у них была пища, теперь можно было жить дальше. Стали обсуждать возможные варианты действий.
— Выходить надо здесь, — предложил особист Синев.
Комбриг Писаренко покачал головой:
— Немцы этого только и ждут.
— Отойти в тыл и скрытно двигаться на юг, — подал голос Венец. — Путь будет долгим, зато он надежнее, чем этот короткий.
— А кто нас кормить будет? — усмехнулся Синев.
— Советские люди, — просто сказал Венец.
— Их там нет, на оккупированной территории, советских, — упорствовал Синев. — Кто остался, тот продался немцам за гороховый суп. Выдадут и нас не за понюх табаку.
— Не исключено, — согласился Писаренко. — Но будем действовать осторожно. Как командир бригады я за предложение комиссара.
Утром 27 июня Венец записал: «Принято решение двигаться к К. Ф. ночью».
Две заглавные буквы означали — Калининский фронт. До него было далеко, но расстояние их не пугало. Двинулись в путь. Правда, несколько дней комиссар записей в дневнике не делал, хотя они перешли за это время железную дорогу Новгород — Ленинград, а затем Витебскую, неподалеку от станции Оредеж. Выбирались на сухое место. Немцев тут было меньше, но кое-где стояли, пусть и небольшие, их гарнизоны.
2 июля: «Ночью двигались. Все время по болотам… К утру подошли к деревне Мыселки. В ней шесть гансов. Вступать в драку не стали».
За эти дни у Венца с комбригом вызрел новый план — двинуть в более глубокий тыл, где вообще нет немцев. Там подкормиться, окрепнуть и быстрым маршем — в район Старой Руссы, к переднему краю Северо-Западного фронта.
Синев к идее этой отнесся с большим сомнением, хотя собственного варианта не предложил. Венец учитывал, что их спутник принадлежал к иному ведомству, но смириться с расхлябанностью, в которую окончательно впал бригадный особист, не мог. Сейчас Синев опустился, превратился в злобного брюзгу, оспаривавшего уже просто из духа противоречия все их с комбригом идеи.
Конечно, физически они заметно сдали, особенно Есюткин и Чупраков, Трудно приходилось и Писаренко. Он как-то незаметно уступил первенство комиссару, которому не было еще и тридцати лет, только стойкости его мог позавидовать каждый.
3 июля: «Ночью наша группа организовала вылазку в деревню, где имеются гансы. Под носом у них хотели увести телку и лошадку. Но предали собаки. Завязалась перестрелка… Ушли без ничего. Отвратительное здесь население. Ни один не пустил в дом. Есть совсем нечего… Изнемогаем от голода. Ждем результатов разведки в другие деревни. Достать бы продуктов и как можно быстрее к своим…»
И был новый день, день удачный.
4 июля: «Ура! Сегодня нам повезло… Ночью добыли четырех животных в деревне Кошелево, доставили их через болото в лес. В живых оставили козу. Будет идти с нами».
Постепенно окруженцы выработали правила действий в необычных для них условиях. Узнали, что немцы боятся останавливаться в лесных поселках. Поэтому выбирали деревни, окруженные лесом, заходили в них с той стороны, где деревья подступают к избам вплотную. Они понимали, что сами крестьяне живут сейчас впроголодь. Поэтому сразу выясняли, где дом старосты-бургомистра — у того скотины, награбленной в колхозном стаде, изрядно — и шли туда.
Вот и в Кошелеве реквизировали у старосты три овцы и козу. Затащили их в глухой лес, освежевали. Тут пригодились навыки Коли Баранова: он до войны работал забойщиком на мясокомбинате в Питере, стали жарить на костре баранину.
6 июля. «Прошли мало. Заболел Синев… По-моему, хитростью. Не желает принимать участие в переходе через линию фронта, намерен остаться в тылу и ждать окончания войны. Об этом Синев неоднократно говорил. Теперь нашел себе такого же друга. Ну что ж, пусть ждут. А мы пойдем на риск. Отдохнем — и в путь».
— Что же ты предлагаешь? — спросил у Синева командир бригады. — Наш план тебе не нравится — давай свой.
— Пойдем на Лугу и допытаемся связаться с подпольем, будем в нем действовать. И ждать на месте Красную Армию. Венец в сердцах сплюнул:
— И это говорит оперативный работник! Простительно моему Володе сказануть такое, ему восемнадцать лет. Кто же тебя там примет, Синев, без явки и пароля… Или ты будешь ходить по домам и объявлять: «Я из Особого отдела. Где тут у вас подпольщики прописаны?..» Смехота! Авантюра чистой воды, если что не похуже.
— Комиссар прав, — сказал Писаренко.
— Ага, — вскричал Синев, — он у нас всегда оказывается прав, а вы, комбриг, у него на побегушках! Он и прежних комбригов, Черника и Глазунова, подмял под себя и сейчас верховодит… В конце концов, у меня собственное начальство, и никаким комиссарам я не подчиняюсь.
— Никто тобой не командует, Синев, — спокойно ответил Венец. — Но поскольку ты с нами вместе — изволь подчиняться старшим.
— Я сам себе старший, — огрызнулся особист. — И не один… Со мной вон старший лейтенант согласен.
Старший лейтенант был из тех, что присоединились к ним позднее, в пути.
— Отсидеться решили? — зло сощурился Венец. — Конца войны за нашим горбом дожидаться? Подонки!
— Оставь их, комиссар, — устало махнул Писаренко. — Пусть сами определят судьбу.
Добрых отношений с Синевым у комиссара никогда не было, за всю совместную службу. Венец видел, как тот использует любую возможность, чтобы очернить человека, не стесняется оклеветать того, с кем делит хлеб и соль. И это в условиях, когда жизнь любого висит на волоске и крайне важно чувствовать локоть и боевую поддержку товарища. Их отношения стали еще более натянутыми, когда в бригаде побывал член Военного совета армии Зуев. Он обошел с Венцем передний край, пообедал с ним, а на прощание доверительно сказал:
— Хочу предупредить, старший батальонный комиссар… Ваш Синев пишет на вас с комбригом компромат, всякие мелочи сообщает. Например, то, что у вас в блиндаже есть термос, из которого вы принимаете положенные сто граммов… Имеется такой?
— Так он же из него сам угощается, когда обедает с нами, — растерянно проговорил Венец. — Из этого самого термоса…
— Ну и гусь! — покачал головой Зуев. — Значит, не приглашайте больше за стол, держите Синева в рамках служебных отношений. Тем более, мне известно, что водочкой он сам любит баловаться. И хамеет при этом сверх меры. Поняли?
