Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне - Науменко Вячеслав Григорьевич (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
Войсковой старшина Нефедов был погребен на кладбище Вилласантина с отданием воинских почестей. Нефедов был казаком Всевеликого войска Донского, (станицы Новочеркасской. — П. С).
<…> Во время нашего перехода назад из села Медиса в Вилласантину, мальчишка-партизан был опознан: он стоял и смотрел на нас, изображая подпаска. Юнкер Сидоров, узнав его, ударил его по голове прикладом. Тот упал, но не знаю, убил ли его Сидоров или только ранил. Сидоров хорошо распознал его, так как видел в окружении Бориса за день до убийства войскового старшины Нефедова. Его и юнкера Авгученко партизаны забрали в плен, хотели расстрелять, но передумали. Напоили коньяком, и с пропагандной запиской, в которой значилось трафаретное «убейте офицеров и переходите к нам», отпустили в училище. Так как им дали по два чайных стакана коньяку, то вернулись оба юнкера в сотню сильно «на взводе» и на их сообщение никто не обратил ни малейшего внимания: что, мол, с пьяных возьмешь — все выдумали сами. Юнкера Сидорова звали Степаном.
Генерал Полозов: неудавшаяся миссиия к лорду Александеру
Борис Николаевич Полозов (1888–1966), кавалер Георгиевского оружия в Великой войне, генерал-майор в гражданской; офицер Русского Корпуса и дивизии Паннвица, весной 1945 года состоял генералом-инспектором казачьих войск ВС КОНР.
В конце апреля 1945 года части штаба генерала Власова выступили из Хойберга на юго-восток. После нескольких переходов штабная колонна остановилась в селении Лерос. Здесь, вызвав к себе Полозова, Власов приказал ему выехать к английскому генералу Александеру, с задачей сделать все «для ограждения Казачьего Стана от возможных эксцессов при встрече с наступающими английскими войсками и для информации Александера о целях РОА».
По словам генерала Полозова, дело было в том, «что еще в константинопольский период старой эмиграции я дружески сошелся с лордом Александером, тогда полковником, командиром ирландской гвардии, и у меня сохранилось рекомендательное собственноручное письмо лорда. Об этом знали только я и Власов».
Официально, Полозов выехал с группой генерала Жиленкова в Казачий Стан для инспектирования казачьих частей, на тот момент уже подчинившихся генералу Власову.
В письме к войсковому старшине Н. Г. Назаренко (от 20 сентября 1956 года), генерал Полозов рассказывает ему о своей неудачной поездке и спасении от выдачи красным:
<…> С искренней, сердечной болью я прочитал в твоем письме о твоей инвалидности. Это ужас! И какая несправедливость судьбы. Ты, беззаветно рисковавший собою в боях, столько раз раненый, искалечен на работе за черствый кусок хлеба. Мой милый, родной Коля, моя грешная, стариковская молитва будет всегда о тебе, благородном рыцаре-офицере, бесстрашном командире преданных тебе казаков. Храни и помоги тебе Господь!
<…> 1 мая 1945 года нам в пути стало известно, что где-то поблизости спустились советские парашютисты, а вечером к жиленковцам пристал на дороге некий лейтенант Сергеев, никому не известный. На другой день этого Сергеева посадили шофером на мою машину, и когда мы миновали Инсбрук и ехали над обрывом в 45 градусов, этот мерзавец, вероятно советский парашютист, сбросил машину со мной под откос, а сам успел выскочить. Я отделался сравнительно благополучно: сломал одно ребро и таранную кость правой ноги. Сергеев бежал и скрылся. На следующем привале, в селе Кальтенбах, я отделился от Жиленкова, оставшись в селе. Бренер был уже занят англичанами, и Жиленков решил подняться в горы и засесть в каком-то замке.
7 мая я и оставшиеся со мной казачьи офицеры были арестованы уже образовавшейся новой антигитлеровской полицией во главе с французским военнопленным сержантом Реньо. Реньо усадил нас, шесть человек, на грузовик и повез передавать красным в Инсбрук, причем, на скорости 80 километров, возле городка Вергль, налетел на придорожный столб.
Я пришел в себя через двое суток в больнице Вергля. Я пришел в себя, но я уже не был тем старым богатырем, которого ты знал. Машина, ударившись в столбик, перевернулась через, так сказать, голову и накрыла нас всех. Я был превращен буквально в мешок с костями — ребра, ключицы и грудная кость были раздроблены. Я очнулся полным калекой. Каждое, самое малейшее движение причиняло ужасную боль. Особенно мучительный был кашель. Надо это почувствовать, чтобы понять. Первый вопрос мой был, что с моими офицерами. Адъютант, кубанец Рожко, лежал в нижнем этаже, у него был переломлен позвоночный хребет, но спинной мозг не был поврежден, почему он промучился полтора года, принял свыше двух тысяч уколов морфия и умер на руках влюбившейся в него сестры-немки. Ординарец Сеня Пастернак лежал с переломленными двумя ребрами.
… Я пролежал на спине семь месяцев. Кто сможет описать, что я перенес и физически, и морально. Больница переходила из рук в руки. Сначала немцы, которые, спасая, переделали меня в профессора русской словесности. Потом явились американцы. 25 мая ко мне в палату пришел доктор-австриец и поздравил: «Завтра мы грузим Вас на самолет и отправляем прямо в Москву». Отложи на минуту это письмо и представь, что я почувствовал. Я заявил, что у меня есть прием «русского яда» (выдумка, ничего не было) и я его сейчас же приму, если меня только тронут. Доктор удивился: «Разве Вы не хотите на родину?» Я плюнул сгустком крови ему на халат и не стал разговаривать с этим олухом. Прошло! Спас Бог!
Американцев сменили французы. Эти сифилитики ограбили больницу дочиста, как республиканцам и полагается. Однако к ДиПи они относились лучше всех. Ни одной насильственной отправки из французской зоны не было. (Французы вывозили казаков и чинов РОА из своей зоны оккупации в Пиренейский лагерь, откуда и происходили выдачи. То же, как нам теперь известно из второй части книги, производилось ими из лагерей подле Марселя и под Тулузой. — П. С.) Через семь месяцев я сполз с койки, а через год выписался из больницы. Дальше известная тебе жизнь лагерей…
(Здесь Полозов упоминает о том, что он написал письмо генералу Александеру, и тот принял участие в предполагаемой его отправке в Канаду. — П. С).
Однако моя отправка в Канаду затянулась, а красные взяли меня за горло. Французы мне заявили: хватайте первую попавшуюся визу и спасайтесь.
Уехал я в Парагвай в тот самый вечер, когда семь человек советчиков явились забрать меня из лагеря. Французский лейтенант Дюшен сам отвез меня на вокзал и внес вещи в вагон. Прощаясь, он мне сказал: «Я дворянин и монархист, и никогда не хохотал так, как буду хохотать над этими красными негодяями, описывая, как хорошо я устроил в купе храброго казачьего генерала, от которого в будущем им придется иметь еще очень много неприятностей».
В Парагвае я промучился десять месяцев и, наконец, мне удалось перебраться в Аргентину.
«Возглавитель» объединения ветеранов 15-го ККК Бойчевский
К сожалению, в эмиграции действовали не только «историки ленивовы», но и самозванцы, и «возглавители» различных обществ и союзов, связанных у казаков с памятью Лиенца и борьбой с большевиками во Второй мировой войне. Один из них, некий Алексей Бойчевский, проживавший в Мюнхене, в 1973 году заявил права на возглашение объединения ветеранов 15-го Казачьего Кавалерийского Корпуса генерала фон Паннвица. По-видимому, «для веса», он выдавал себя за кадета и «воспитанника» генерала Науменко, а также кубанского казачьего офицера, участника гражданской войны 1918–1920 годов и Георгиевского кавалера, командированного Кубанским Войсковым Атаманом в 1943 году в Млаву в штаб 1-й дивизии 15-го ККК.
В письмах от 8 и 9 ноября 1973 года к В. Г. Науменко, А. Бойчевский, освоившись со своей новой ролью, уже претендует и даже требует для себя права принимать людей в казаки Кубанского Казачьего Войска и выступать от его имени.
Официальный ответ Генерального Штаба генерал-майора В. Г. Науменко (сюда мы включили и свидетельство старшего офицера 1-й Казачьей Кавалерийской дивизии войскового старшины Н. Г. Назаренко о службе Бойчевского в 15-м ККК) от 19 ноября 1973 года был следующим: Господин Бойчевский!
