Ростов под тенью свастики - Смирнов Владислав Вячеславович (е книги .txt) 📗
Когда я учился в 1951 году в РИИЖТе, нас повезли на лагерные сборы в Сталинград, в полк железнодорожных войск. И вот наш взводный, ветеран войны, участник харьковского сражения, рассказывал (он был в плену); немцы нас под Харьковом в плен сначала не брали, так торопились вперед. Нас окружили, разбили, Мы бежим по дороге, как стадо, а немцы на машинах, на танках нас обгоняют и кричат: «Рус, уходи! Рус, уходи в сторону!» Передовые войска рвались на юг, пленных уже подбирали тыловые части. Вот такой страшный был прорыв, и падение Ростова было тоже результатом харьковского поражения советских войск. Я в 1993 году по телевидению видел четыре немецких кинофильма, выпущенных в ФРГ к 50-летию завершения Сталинградской битвы, в них была и кинохроника. И в самой первой серии прошла такая информация: на фоне портрета Тимошенко немецкий генералитет на полном серьезе, с участием Гитлера обсуждает вопрос о награждении Тимошенко рыцарским железным крестом за то, что он «помог» Германии под Харьковом. После этого поражения Красной Армии немцы двинулись на Волгу и на Кавказ.
Конечно, кто-то пытался выбраться из города сам, когда фашисты уже приближались к Ростову. Но потом все вынуждены были вернуться. Немцы наступали настолько стремительно, что, когда народ побежал, многие попали в те места, где были уже немцы. Предприятия начали эвакуировать 12 июля. Все были мобилизованы на строительство оборонительных сооружений. Их строили как в самом Ростове, так и за городом. Была объявлена норма часов отработки на строительстве этих самых сооружений. Какая была норма, я уже не помню. И если ты справки не предоставишь о том, что ты, скажем, в феврале отработал нужное количество часов, хлебную карточку на март не давали. Норма на хлеб была введена еще в сентябре 41-го года. Рабочие получали 800 граммов хлеба, служащие — 600 граммов, иждивенческая и школьная норма — 400. После же второй оккупации с 1 апреля нормы были снижены: рабочие — 600 граммов, иждивенческая, школьная карточка — 300 граммов.
Оборонительные сооружения строились так — перекапывалась улица, оставлялся только узкий проход возле дома. И возводили кирпичные баррикады метровой толщины. Оставался и проезд для трамвая. Бойницы были направлены на север и на запад — оттуда немцы пришли в ноябре 41-го. А во второй раз немцы пришли с востока, со стороны Новочеркасска. В этих баррикадах «завязли» наши танки и другая техника при отступлении. Танки были, правда, в основном легкие — БТ-5, ВТ-7, БТ-26. В том районе, где мы жили, я видел их десятка полтора. Видел я один танк Т-34, он стоял напротив главной проходной Лензавода по проспекту Ставского и один КВ — на углу Московской улицы и Буденновского проспекта. Было много машин. Немцы эти грузовики позабирали себе. Что меня удивило: из танков БТ-26 они вытаскивали моторы, очевидно, к их танкам они подходили.
А. КАРАПЕТЯН. Наша армия начала отступать почти за месяц до прихода немцев в город — с Донбасса. Шли танки, артиллерия. Двигались в основном ночами, конница топала, как на параде. Мосты тогда страшно бомбили — и на Буденновском, и Аксайский, и наплавной на 29-й линии. Мы лазили на крышу и смотрели, как шли в пике немецкие самолеты. Почему город серьезно не обороняли, не знаю, ведь сил для этого было достаточно.
Отступала целая армия: 56 или 58-я. Мы тогда еще говорили, зачем нужно было строить баррикады, они только мешали продвижению наших войск. Едет большое орудие и не проходит между баррикадами, вынимают замок, а его бросают.
Вместе с военными шли и колхозники, гнали свиней, коров, овец. Двигалась настоящая армада: поток беженцев с подводами, люди тащили вещи на себе, катили тачки… Катят пушку, и тут же тащат на веревках баранов. И вся эта масса людей оседала на улицах, прилегающих к Дону. Переправиться было почти невозможно: авиация висела над рекой. Солдаты набивались по домам, по дворам или просто сидели на улицах.
М. ВДОВИН. Жуткая бомбежка была 22 июня, в годовщину начала войны. Началась она приблизительно в семь часов вечера. Была тихая ясная погода. Я шел по Садовой улице, потом свернул в городской сад. В центре было много народа. Люди стояли на трамвайных остановках. На углу Буденновского и Островского был спецмагазин для детей — там стояла очередь. В это время вой моторов пикирующего самолета и свист бомб. Я шел как раз по главной аллее сада. Сразу метнулся в сторону и упал. Раздалась серия взрывов. Самолет сбросил много мелких бомб в квадрате переулков Островского, Соборного, улицы Садовой и Темерницкой. Одна из бомб разорвалась на вершине фонарного столба на углу, у входа в нынешний ЦУМ (тогда там была библиотека госуниверситета) и накрыла сверху осколками все трамвайные остановки. Страшно, что там было, — кучи тел.
После этого городской комитет обороны принял решение: взорвать колокольню у собора — она служила ориентиром для фашистских летчиков. Был назначен день взрыва и время — три часа ночи. Все население, жившее в округе, эвакуировали. Ее взрывали целую неделю, но так взорвать и не смогли — дошли только до половины. Постройка была очень крепкая. И уже после войны пленные немцы ее разбивали и сбрасывали кирпичи.
В. ЛЕМЕШЕВ. Сначала я ходил в бомбоубежище, а отец — нет. Он на одной ноге — куда ему! Он на все смотрел оптимистично. Все шуточками отделывался и этим как бы поддерживал себя. Да и нас тоже. Потом перестал ходить и я. Надоело. Чувствую, что отец рядом, и мне не страшно.
А сестричку отвел я к крестной. Она жила одна с дочкой, муж и сын были на фронте. У нее — частный домик на Красноармейской, вероятности, что попадет бомба, — меньше. Они прятались во время бомбежек в маленьком подвальчике. Слава богу, что Тане нашелся такой приют.
М. ВДОВИН. В феврале-марте 1942 года разведывательные полеты немецкой авиации были почти ежедневными. Но город не бомбили. Как сейчас помню, 11 апреля звено пикировщиков совершило налет на станцию Ростов-Гора, где-то около 18 часов вечера. Это нынешний район улицы Мечникова, Комсомольской площади. Станцию разбомбили. С середины июня начались ночные полеты над Ростовом, иногда сбрасывали мелкие бомбы. Но первый массированный налет на город состоялся 8 июля. Он продолжался около трех часов. Налет был страшный. На следующий день Ростов не бомбили, и мы с отцом пошли к нашим родственникам. По Буденновскому было очень много воронок и разрушений. Стояли разбитые трамваи. После 8 июля трамваи больше уже не ходили. Их пустили только 1 июня 43-го года. 10-го снова был налет. У путепровода через железную дорогу была большая нефтебаза, стояли цистерны — это там, где сейчас идет поворот на улицу Портовую. Цистерны загорелись, был страшный пожар. И с тех пор ежедневно — по несколько массированных налетов. Тут у людей выработалась своя система самоспасания. Щели, убежища мало помогали. Люди прятались под кровати. Оставался живым в разрушенном доме тот, кто прятался под кроватью, потому что спинки и сетка кровати удерживали обломки, когда потолок обрушивался. Это относится, конечно, к небольшим домам. Соседи знали, где засыпанных искать. Бомбежки продолжались по 21 июля включительно. 21-го бомбежка была сутки: как утром началась, так весь день и всю ночь. Видимо по приказу отступающих наших частей фабрика ДГТФ была взорвана, подожжена, и гудок гудел всю ночь. Это был сигнал к оставлению города. 22 июля немцы бомбили переправы. Через Ростов шли наши отступающие части. К вечеру передовые части противника уже вошли в город. 23-го и 24-го шли уличные бои. К вечеру 24-го немцы Ростовом овладели полностью. 25-го оккупанты стали ходить по дворам, собирать мужчин и меня подхватили. Мне было 13 лет, но рост у меня высокий был. Построили всех в колонну, повели в полевую комендатуру. Она помещалась на Ростов-Горе. Как только Комсомольскую площадь перейдешь, по четной стороне стоит группа белых трехэтажных домов. Оттуда людей разводили на уборку города — убирать трупы. Убитых было очень много. Своих немцы хоронили сами. А наших военных и мирных жителей собирали ростовчане.
Мне удалось сбежать — соседка помогла. Мы идем по улице, а немец нас сопровождает. Я увидел ее и подвинулся к краю колонны, она подошла ко мне, о чем-то там болтает, а сама меня под руку взяла. Когда немец отвернулся, она меня — раз и вытащила из этой колонны. А отец, дедушка и дядька так и пошли. Их потом послали за Дон.
