Навсегда (Роман) - Кнорре Федор Федорович (читать книги TXT) 📗
— Да, — сказал он. — Действительно, очень печально. Но, знаете ли, были серьезные причины, по которым им не удавалось с вами встретиться раньше для делового разговора. Товарищ Дорогин работал в Белоруссии — значит, находился за границей… И ни его самого, ни его экскаваторов не пропустили бы к нашим болотам… А я? Я все больше сидел по тюрьмам последнее время. Как и многие другие. Так что вот оно как получалось.
— Да-да, — еще сильнее морщась от неловкости, сказал профессор. — Вообще, извините, мы, кажется, отвлеклись в сторону… Только я хотел спросить, о каких… экскаваторах вы говорили?
Дорогин с облегчением пододвинул свое кресло поближе.
— Ну, вот с этого и можно начать деловой разговор…
Юлия, проводив посетителей до лестницы, осталась внизу, изо всех сил прислушиваясь к голосам в комнате Юстаса. Если бы лестница так не скрипела, она обязательно поднялась бы наверх, чтобы подслушать получше.
Опустив руки в миску, где собиралась мыть горох, она тревожно раздумывала. Что им надо, этим двоим, от нашего чудака, который ничего не смыслит в практических делах! Странно, очень странно. Еще уговорят его подписать какую-нибудь бумагу, чего доброго. А уж хуже ничего на свете нет, если человек подпишет бумагу. Она за всю жизнь одну только закладную подписала, и то сколько лет мучается, не зная покоя.
Она стряхнула с рук воду и выпрямилась. Пускай лестница скрипит сколько влезет, хоть на весь дом. Наплевать! Нужно знать, о чем там идет разговор.
Юлия поднялась до половины лестницы и некоторое время стояла и хмурясь слушала, вытирая мокрые руки о фартук. Ага, так она и думала! Один — литовец, сразу видно, что здешний, другой из самой Москвы приехал. Что им могло понадобиться от такого никчемного старого домоседа, как бедняга Юстас? Похваливают, что он так хорошо изучил эти несчастные болота, в которые он всю жизнь вбил. Кажется, хитрые ребята, узнали его слабое место!
Беспокойство все сильнее охватывало старуху. Она потихоньку спустилась с лестницы, придвинула миску с горохом как можно ближе к двери и, погрузив руки в воду, продолжала слушать до тех пор, пока наверху не послышались шаги и голоса прощающихся гостей…
И вот давно уже утихло гоготанье растревоженных гусей, и маленькая Оняле наконец оторвалась от щелки в воротах, через которую долго смотрела вслед уехавшим посетителям, и кастрюлька с горохом на плите начала бурлить и булькать, а профессор все не показывался из своей комнаты.
Он долго ходил и ходил из угла в угол, прежде чем заметил, что Ядвига стоит в дверях, дожидаясь удобного момента, чтобы заговорить.
— Я не буду тебе мешать, — сказала Ядвига. — Мне только бы знать — это хорошо, что они приходили?
— Хорошо или плохо? Да, вот именно, — начал он, думая вслух, и, сейчас же опомнившись, обернулся к Ядвиге. — О, конечно, что же тут может быть плохого? Даже интересно было с ними поговорить.
Услышав, что разговор начался, Юлия бросила работу, поспешно поднялась наверх и заглянула в дверь.
— Ну-ну, — проговорила она, с понимающим видом качая головой. — Ну-ну! Хитрые черти, а? Толковые черти! Подъезжают к твоим чертежам, не так ли? Это не напомаженные куклы из министерства, которых ты десять лет уговаривал, не-ет, эти понимают дело! До чего хитрые! — с восхищением повторяла старуха. — С ними ухо востро надо держать, вот что я тебе скажу. Только не спеши, намекни, что можешь подождать. Да в руки им, смотри, ничего не давай, никаких своих бумаг… Ты уж слушай меня, я в чертежах-то не понимаю, но как продают-покупают — знаю. Тут либо тебя прижмут, либо ты прижмешь!..
Поздно вечером профессор, у которого разболелись ноги от ходьбы из угла в угол, наконец угомонился и занял свое обычное место в кресле у окна.
Керосиновая лампа под зеленым абажуром освещала большие белые подушки приготовленной на ночь постели. У самого оконного стекла сгибалась от ветра, то попадая в полосу света, то пропадая в темноте, ветка березы. Собаки тоскливо перекликались на далеких хуторах.
Они с Ядвигой сидели и молчали так долго, что уже становилось трудно кому-нибудь заговорить первому. Наконец Ядвига тихо спросила:
— Значит, этот, с толстыми щеками, — он из исполкома? Я его, кажется, видела. А другой — русский?
— Русский… Он, кажется, опытный человек. Да, да, несомненно специалист…
— Он твоих лет, по-моему, — заметила Ядвига.
Она сказала так потому, что Дорогин показался ей намного моложе мужа. Если бы они выглядели одних лет, она сказала бы: «Ну-у, он намного старше!» Так говорить она начала с тех пор, как профессор стал заметно стареть.
— Этот русский вел работы в Средней Азии, потом на севере России, а в последнее время тут неподалеку, в Белоруссии… Он даже жаловался, что не успевает закончить в одном месте, как его уже посылают в другое. Ты можешь это себе представить? Одни люди работали, жили, двигались куда-то, а ты вот просидел всю жизнь со своими чемоданами на платформе станции в ожидании поезда… Все дожидался, вот-вот раздастся гудок паровоза, и вдруг заметил: да ведь здесь нет рельсов! Просто сюда еще не провели железную дорогу! — Профессор отрывисто засмеялся, дергая плечами.
— Нет, нет, нет!.. — стискивая руки, крикнула Ядвига. — Это неправда, неправда!
— Все ты кричишь, — неожиданно нежно сказал Юстас. — Все на меня кричишь… Ох, Ядя, почему они не пришли ко мне десять лет назад? Когда у меня еще были сила и вера… Они пришли поздно, когда я уже примирился и устал, когда я хочу тишины. Вот у меня голова разболелась от громких разговоров… Пожалей меня, Ядвига. Если они придут еще раз, скажи, что я не могу… Чертежи… все, все, пожалуйста, пускай берут, пускай другие!.. У кого есть силы!.. Кому повезло родиться в другом месте, в другое время…
Юстас шумно высморкался и отмахнулся платком, не подпуская к себе Ядвигу.
— Но ведь они по-хорошему пришли, — умоляюще проговорила она. — Они хвалили твои работы. И они тебе предлагали какую-то очень хорошую должность и…
— Да, да, да… Десять лет назад мы с тобой обнимались бы и плакали в этой комнате от радости. А сейчас пойми: жизнь прошла. Что я сделал с тобой? Ты чуть не скотницей стала, чтобы кормить меня… Просто моя жизнь проиграна, я как несчастливый игрок, который за ночь проиграл все: деньги, дом, пальто, серебряный портсигар, запонки и браслет жены. А под утро, когда игра уже кончается, счастье поворачивается к нему лицом, и он выигрывает обратно свои запонки и портсигар с лошадиной мордой, и тут игре конец…
Он говорит тем тише и невнятней, чем торопливее и крепче гладят его по лицу пальцы Ядвиги, которая давно уже стоит перед ним на коленях. Наконец в изнеможении умолкает. Какие молодые и нежные были когда-то пальцы у Ядвиги! Но сама она и сейчас осталась для него все та же, что прежде. И так же торопливо и крепко, как раньше, гладят ее руки его лицо, точно стараясь поскорей согнать с него всякую боль…
А в это время у себя в комнате, внизу, стоя на коленях, Юлия молилась на ночь. Все ее молитвы разделялись на две части. Сперва она просила: «Господи, дай нам…» — и перечисляла несколько самых важных просьб о здоровье, благополучии и кое-что самое необходимое по хозяйству; вторая часть, где приходилось просить «не допусти, чтобы…», была гораздо длиннее. Нужно было перечислить все виды несчастий, болезни, пожары, ранние заморозки… Кончив длинный список, Юлия задумывалась, не забыла ли чего-нибудь важного, потому что это было бы все равно, что, построив вокруг себя надежную ограду, оставить в одном месте брешь, через которую в дом могут влезть разбойники…
Сегодня она больше всего молилась о Юстасе, чтоб ему повезло хоть один раз в жизни и благополучно устроилось дело с продажей его бумаг. И так как этого ей показалось мало, она еще напомнила богу, почтительно, но настойчиво, что Юстас, по совести, заслуживает этого…
Так она молилась долго, нарочно стоя на жестком холодном коврике, чувствуя боль в своих старых коленях, вздыхая и покорно умоляя, но все-таки, как всегда, не забывая привести и кое-какие убедительные доводы в свою пользу…
