Лицом к лицу - Лебеденко Александр Гервасьевич (книга регистрации .txt) 📗
Скрываясь в узких долинах, в лозняках, стрелки ведут бой. Ружейная стрельба то стихает, то нарастает вновь. Тогда над лозами часто вспыхивают звенящей дрожью пули. Но все-таки не понять, где именно стреляют.
«Как бы это спросить, чтобы не обнаружить свою неопытность?» — думает Крамарев.
— Смотрите, за деревней накапливаются белые…
Крамарев бросил папиросу и приник к биноклю.
Да, по улицам пробегают маленькие человечки. Не рассмотреть, в чем они — в кожанках или в английских шинелях, офицеры или эстонцы?
— Шрапнелью… достанем?
Это сгоряча. Сердце забилось чаще. Вот это и есть война!
Над деревней, высоко-высоко, там, где дорога журавлей и белых гагар, стали в ряд три облачка. Три далеких звука.
— О-пять в небо! — сказал Аркадий. — Всех святых перебьют. Портят только снаряды.
Внизу неожиданно близко раздалось «ура». Пули зазвенели чаще. Встал над всем треск кашляющего пулемета. Крамарев поднялся. Сверчков лениво повернул голову.
— Наши? — спросил Федоров.
— Наши «ура» не кричат, — решил почему-то Крамарев.
— Кто вам сказал? — спросил Аркадий. — А что же они кричат — «банзай», что ли?
— А впрочем, действительно кричат, — согласился Крамарев и тут же вспомнил, что сам он на учении в школе не раз кричал «ура».
В кустах показалась папаха разведчика Панова.
— Ну, как там? — спросил Аркадий.
— Обратно белый в деревне… Народ посбегал, старики в халупах запершись… А на середине улицы свинья лежит… Пуда три, наверное. Шрапнелью в бок, и нога перебита. Охотники уже ходили, а не взять — бьет белый и вдоль улицы, и от церкви.
— А я бы взял, — вскинулся Федоров.
— Поди возьми, — предложил, усаживаясь и закуривая, Панов. — Деревню займем, и свинья наша будет.
— А я сейчас! — Федоров азартно затягивал пояс.
— Сиди, сиди! — отозвался Синьков. — Никуда свинья не уйдет.
— Дозвольте, товарищ командир. Себе ножку, а тушу на кухню.
— Пустить, что ли? — не оборачиваясь, спросил Аркадий.
Никто не ответил.
— Только ты выжди, когда деревня не будет под обстрелом.
— Тогда все охотники будут, — рассмеялся Панов. — Может, ее и сейчас уже нет.
— Я в момент! — сказал Федоров и нырнул в кусты.
— Пошел и я, — вдруг сказал Панов.
— И тебе ножку? — крикнул вслед Сверчков. — Ничего на кухню не оставите…
— А если и я с ним? — сказал Крамарев. — Просто так, в первую линию…
— Имейте в виду, мы через час уезжаем, — сказал Аркадий.
Крамарев раздвинул кусты, где только что сидел Панов, и увидел мелкую тропу. Подобрав шашку, он побежал, как ему казалось, вдоль фронта. Тропинка отлого стремилась вниз по обочине холма. У одинокого дерева сидело трое раненых. Санитар, разбросав на траве бинты и сумки, перевязывал красноармейцу руку. Красноармеец смотрел на Крамарева, провожая его глазами. Поодаль дымила походная кухня. Кашевар на корточках подкладывал хворост в топку. Кони были в упряжке.
Голоса заставили Крамарева обернуться. На холме вдруг поднялась конная фигура. Приложив к глазам бинокль, всадник смотрел куда-то вперед. Строгий, высокий жеребец прял ушами. Тревожно мигая, глядел туда, где гремели винтовки. Всадник был в кожаной тужурке и кожаном картузе. Крепкая, рука держала повод. Он был мужественно красив, статен и нервно настроен. К всаднику подскакали, должно быть, отставшие верховые на низкорослых лошадках. На тяжелой кобыле подплыл спокойной рысью грузный, с седыми усами и бритым подбородком старик.
— Резервы можно подвести и сюда, — сказал всадник, не отрываясь от стекол. — Здесь незаметно может пройти корпус.
— Получится лобовой удар, — сказал, утирая пот, толстяк.
— Вы мыслите категориями окопной войны, Николай Севастьянович, — сказал, не оглядываясь, человек в кожаном картузе. — Здесь лучше всего рвать фронт в его самом сильном месте.
— Как вам угодно, — сухо ответил старик. Он вынул полевую книжку и принялся писать в седле.
— Начальник дивизии, — торжественным шепотом сказал Крамареву неизвестно откуда взявшийся Панов.
Крамарев видел в Петрограде и более высоких начальников, но здесь эта фигура полководца в действии его взволновала. Он сразу стал мыслить иначе. Рвать фронт. Резервы. Стратегия революции. Значит, будет бой. Стало стыдно, хотя он шел вовсе не из-за свиньи.
— Говорят, настоящий командир, — шептал Панов.
— Разве? — радуясь, спросил Крамарев.
— Все бы такие! — сказал Панов.
Начдив подъехал ближе.
— Вы откуда? — спросил он Крамарева.
— Отдельного гаубичного.
— Где стоите?
— Здесь пункт… — Крамарев показал рукой.
— Снаряды есть?
— Ящики полны и обоз тоже, товарищ начальник.
— Хорошо.
Тропинка круто свернула к северу и пошла густым лозняком. Где-то близко, как из-под земли, грянул выстрел, за ним другой, третий. Крамарев вслед за Пановым сошел с тропы в заросли. Пули свистели уже не отдельными мухами, но неслись певучим роем.
Красные окопались на самой опушке лозняка. Окопы шли не сплошной линией. Неглубокие, слегка загнутые на флангах рвы. Перед ними был деревенский выгон, за выгоном начиналась околица. Вся деревушка состояла из двух десятков небогатых домов.
Крамарев прыгнул в ров. За ним Панов. Красноармейцы подвинулись. Крамарев поздоровался с соседними.
— А где же Федоров? — искал он глазами.
— Это ваш? — спросил сосед. — За свиньей с веревкой полез.
В бинокль Крамарев разыскал Федорова. С карабином за плечами он лежал у серого забора. Валуном поднималась посередине улицы свинья.
— Белый тоже хочет свинину кушать. А мы, как подлезет, — снимаем. Вот он здоров на мушку брать, — указал он на третьего от себя стрелка — брюнета с живыми красноватыми глазами, напоминавшими о горячем солнце и песках Средней Азии.
Федоров пополз вдоль заборчика и вдруг остановился.
— Лезут… — сказал сосед.
Стрелок-туркмен припал к винтовке.
Раз, раз, раз! — гремели выстрелы. Где-то влево стрекотал пулемет.
— Не дадут ему, гады!
Совсем по-змеиному — не разбирая снегу и мерзлых луж — ползли от ближней хаты двое.
Федоров собрался в комок. И свой и чужой мог задеть случайной пулей.
Раз, раз, раз! — горячился брюнет.
Передний белый остановился. Второй подполз к нему. До свиньи еще шагов тридцать — сорок. Пулемет строчил бешеную ленту.
— Назад пошли! — крикнул сосед.
Стрелки били по уходящим. Один из них уже у халупы. Другой пополз медленно. Может быть, он был ранен.
Огонь стихает.
Федоров, не дождавшись конца обстрела, быстро на четвереньках побежал к улице. Вот он выбегает на открытое место. Он уже на улице. Шрапнель опять рвется над деревней. Федоров припадает к земле. Но ружейных выстрелов нет — он опять встает. Он подбегает к свинье. Он вяжет веревку за ногу.
А где-то далеко влево разгорается огневой бой. Как будто ходит вдоль фронта гром из низкой тучи. Федоров стоит во весь рост. Федоров смотрит куда-то вперед. Его как будто больше не интересует свинья. Он бежит мимо халуп, по улице, срывает с плеча карабин, оборачивается и, приложив руку ко рту, кричит во все горло:
— Товарищи, крой сюда!
Стрелки выскакивают из окопа. Все еще осторожно, редкими цепями, они бегут к околице. Избы молчат. Федорова не видно.
И справа и слева, как по сигналу, командиры поднимают стрелков. Вот Крамарев видит — стрелки скачут через заборы, они уже за избами, они в кого-то стреляют, припадая к стенкам халуп, к заборам. На дальней окраине вспыхивает курное соломенное пламя. Голоса винтовок уже за деревней.
— Федоров попер с пехотой! — говорит Панов.
Крамареву тоже хочется бежать вперед.
Влево трещит, стрекочет пулеметный, ружейный огонь.
«Может быть, там прорвали? — думает Крамарев. — Тогда понятно, почему тут отошли».
Из лозняка бегут к окопу, вскакивают в ров люди.
— Резерв? — спрашивает Крамарев нового соседа.
— Неделя, как из Витебска, — бросает стрелок.
