Повести и рассказы - Мильчаков Владимир Андреевич (читаем книги txt) 📗
— Ну, ну! — добродушно, с оттенком недоверия, улыбнулся Зельц. — Раз ползают, то желаю наловить их тебе полные штаны.
— Иди ты к черту, — расхохотался рябой. — Сам лови таких радистов, если они тебе нравятся.
Официантка с подносами, заставленными мисками с похлебкой и кружками пива, подошла к столику Зельца. Карл, кинув на стол так и непрочитанную газету, встал и, любезно поблагодарив официантку, сам снял с подноса миску с похлебкой. Поставив ее на газету, он потянулся за кружкой пива, совершенно не заметив, что дно миски попало как раз на лицо гитлеровского портрета. Брунер, увидев это, сердито нахмурил брови.
— Черт бы побрал наших поваров, — не замечая недовольствия Брунера, заговорил, обращаясь к нему, Зельц. — С каждым днем наша похлебка становится все хуже и хуже.
— Что же требовать от поваров, если мы сами с каждым днем все больше превращаемся в свиней, — раздраженно ответил ему Брунер.
— Ты это о чем, дружище? — не понял Карл.
— Не о чем, а о ком, — явно напрашиваясь на скандал, крикнул Брунер. — В данном случае о тебе.
— Какая муха тебя укусила? — недоумевал Зельц.
Брунер, не допив кофе, с сердцем отставил табуретку и встал. Табуретка с шумом отлетела в сторону. Подойдя к Зельцу, он грубо, расплескав похлебку, вытащил из-под миски газету.
— Ты что, — вскочил Карл, — обалдел?
— Нет, это ты обалдел, — рявкнул Брунер. — Куда ставишь миску со своей бурдой? Видишь? — Он торжествующе развернул газету. На гитлеровском портрете, как раз на физиономии, расплылось жирное пятно.
В столовой многие с интересом ждали, что начавшаяся ссора перейдет в драку. Но Зельц сокрушенно покачал головой и, взяв из рук Брунера газету, осторожно свернул ее и спрятал в карман. Затем взглянул на рассерженного радиста и миролюбиво проговорил:
— Мог бы и попросту сказать. Кидаешься, как бык. Похлебку вот пролил.
— Фюрера уважать надо, — сердито бросил Брунер и, четко повернувшись, направился к выходу. Отойдя на несколько шагов, он снова повернулся к Зельцу и уже тише, но с угрозой добавил: — Раньше за это к стенке ставили.
Через минуту в столовой все забыли о возникшем инциденте. Только рябой, подождав, когда за Брунером закрылась дверь, кивнул вслед ему головой и сказал, обращаясь к Зельцу:
— Из идейных, видать. Зеленый еще. На фронт бы его.
— А вообще-то он прав, — взял под свою защиту радиста Карл, продолжая трудиться над миской. — Я, конечно, сделал глупость.
«Дежурная машина в зону лаборатории «А» отходит от центрального города через пять минут, — раздался из рупора, висящего над дверями, четкий голос диктора. — Всем, едущим в зону лаборатории «А», через три минуты быть у главного входа центрального города. Повторяю…»
— Вот всегда так, — проворчал Зельц, торопливо отхлебывая кофе. — Поесть не дадут. Как наша новая начальница, все бегом да поскорее.
Оставив пустую кружку и пожелав рябому выловить всех «радистов», Карл Зельц торопливо вышел из столовой.
Весь этот богатый событиями день Карл Зельц не забывал слова своего рябого приятеля о предстоящей операции по розыску русских радистов. Думая об этих неизвестных ему, Зельц почему-то невольно вспомнил радиста Грюнманбурга — Петера Брунера. «Могут и застукать настоящих, хороших ребят, — тревожно думал он, — а вот такая гнида, как Брунер, еще много лет будет корпеть под солнцем».
Уже вечером, направляясь на мотоцикле в Борнбург, он обогнал несколько грузовых машин с солдатами из охраны Грюнманбурга. С одной из машин ему приветливо помахал рябой.
— Чтоб вас, чертей, тряснуло, перевернуло и еще раз тряснуло, — сердито проговорил Карл, обгоняя машины по обочине шоссе.
А на Борнбург и его окрестности опускалась темная и теплая весенняя ночь.
Тоненький серп молодого месяца долго, но безуспешно, пытался бороться с густой темнотой весенней ночи. Убедившись в бесплодности своих попыток, молодой месяц сконфуженно юркнул за горизонт, предоставив землю в полную власть ночной темноты.
Темнота была такой густой, что, казалось, ее можно ощущать на ощупь. Она закрыла собой все дороги и тропинки, превратила отдельные кусты в черные массы самых причудливых очертаний, а опушку леса — в высокую черную стену, зубчатая верхушка которой едва различалась на фоне темного беззвездного неба. Природа спала. Но тишина теплой весенней ночи не была сонной тишиной мирно уснувшей природы. В этой тишине постоянно слышались шаги людей, то осторожно крадущиеся, то четкие, уверенные; раздавались резкие, но негромкие окрики, взволнованные, робкие ответы, изредка лязгало оружие.
Заросшая травой тропинка, ведущая к развалинам заброшенного пивного завода, была совсем незаметна в ночной темноте. Но и на ней время от времени слышался шелест травы, помятой тяжелыми сапогами патрульных. Вот очередной патруль прошел от города к развалинам, встретился на пути со встречным, обменялся парой негромких фраз, и на некоторое время установилась полная тишина. Но не надолго.
Где-то в стороне сонно прострекотала сойка, из-под большого куста, росшего у самой тропинки, ей отозвалась вторая, и послышался шелест травы. К кусту осторожно подошел человек с двумя плоскими металлическими коробками в руках. Из-под куста на секунду приподнялся второй. Оба улеглись рядом и совершенно слились с темнотой. Только что пришедший тяжело дышал.
— Все в порядке? — шепотом спросил подошедшего его товарищ.
— В порядке, — прошептал тот в ответ. — Только патрули кругом. С километр ползти пришлось.
— Нервничают, — послышалось в ответ и, несмотря на темноту, было понятно, что это слово сопровождалось довольной улыбкой. — Взрывчатку всю забрал?
— Всю.
На несколько минут установилась полная тишина.
— Отдышался? — спросил один из лежавших.
— Отдышался. Можем двигаться. Если напоремся на патруль с собаками — нападаем. Первым делом — людей. Ножами. Собаки — потом… Ты, берешь правого. Ясно?
— Ясно.
— Пошли.
Оба осторожно поднялись и направились к развалинам. У второго в руках оказался небольшой по объему, но, видимо, довольно тяжелый чемоданчик, а за плечами вещевой мешок. Путники были уже почти у цели, когда впереди послышался легкий шум. Отступив на несколько шагов от тропинки, они легли в траву. Теперь уже ясно слышались звуки приближавшихся шагов. Негромко звякнуло оружие. По тропинке медленно прошли два солдата с висящими на груди автоматами. Проводив глазами неторопливо вышагивающих патрульных и убедившись, что впереди ничего подозрительного не слышно, притаившиеся в траве люди поднялись и снова вышли на тропинку.
Миновав развалины, они подошли к густой лесопосадке. Елочки, посеянные здесь лет восемь-десять тому назад, выросли, переплелись густыми колючими ветвями и стали непреодолимой преградой для пешеходов. Тропинка повернула вправо, вдоль посадки, но путники свернули влево. Скоро трава исчезла, и под ногами зашуршала твердая каменистая почва. Идущий вторым несколько раз останавливался и из обычной резиновой спринцовки посыпал тропинку каким-то порошком. Пройдя метров двести, путники опустились на землю. Передовой начал осторожно исследовать низко склонившиеся ветки елочек. Продвигаясь ползком по краю посадки, он скоро нашел то, что искал.
— Здесь, — наклонившись к уху подползшего спутника, сказал первый.
— Сигналь! Я наши следы надежно припудрил. На десяток собак хватит.
Первый лег грудью на землю, приложил руки ко рту, и негромкий плач зайчонка, попавшего в зубы ночного хищника, нарушил тишину. В глубине лесочка встревоженно завозилась и пискнула спросонок какая-то птица.
— Ждет. Ползи! — шепнул второй.
Первый раздвинул густые ветки, низко наклонил голову и, плотно прижимаясь к земле, вполз в ельник. Второй последовал за ним. Молодые упругие ветви согнулись под напором человеческих тел и, пропустив их, снова выпрямились. Даже при дневном свете самый зоркий глаз не смог бы разыскать место, где два человека проскользнули в глубину зарослей.
