Сильные духом (Это было под Ровно) - Медведев Дмитрий Николаевич (лучшие книги TXT) 📗
— Ура! — услышал он впереди и позади себя. — Ура! — кричали справа и слева.
Крутиков рванулся вперед, бросился на землю и, завидев новую группу бандитов, дал по ней очередь из автомата. Он увидел, как двое отделились от бегущих, подкошенные его пулями. Он продолжал стрелять, уже ничего не слыша, кроме своего автомата, и не видя ничего, кроме бегущих и падающих фигур.
Вдруг он почувствовал, как что-то изменилось в самом воздухе, которым он дышал, что-то, к чему уже привык его слух, вдруг смолкло, оборвалось, на мгновение обнажив страшную тишину. «Пулемет подавили», — понял Крутиков и сразу пришел в себя.
— Молодец, Шевченко! — крикнул он изо всех сил, устремляясь вперед. Харитонов и пистолетчики кинулись за ним.
Бандиты не выдержали натиска. В небе появились две их цветные ракеты — знак к отступлению.
— Забирать сани! — скомандовал Крутиков Харитонову, заметив вражеский обоз. — Выходить к мельнице!
За мельницей, на окраине деревни, Крутиков нашел бойцов из отделения Шевченко, приведших сюда коней, как это и было намечено. Самого Шевченко почему-то не было. Очевидно, он продолжал оставаться на месте боя.
Вскоре подъехали на четырех трофейных санях пистолетчики Харитонова и с ними все отделение Корня, потерявшее своего командира.
Крутиков пересчитал людей. Не хватало троих: Шевченко, Корня и Величко. Уходить было нельзя.
После небольшой перестрелки партизаны снова вошли в деревню и там сразу нашли убитого Величко, а затем и тяжело раненного Шевченко. Корня нигде не было. Крутиков гонял людей, сам метался из стороны в сторону, но безрезультатно…
За мельницей, уложенный на сани, окруженный безмолвными товарищами, умирал Валентин Шевченко.
На побледневшем лице его застыло выражение однажды испытанной отчаянной боли. Губы, искаженные криком, так и сохранили эту гримасу; казалось, что Шевченко продолжает кричать, никем не слышимый… Над раненым, разорвав фуфайку, хлопотали Наташа и Женя.
— Ничего, ничего, — приговаривала Наташа, ловко орудуя бинтом. — Вот еще немного… Теперь уже не больно… Меня, подержи бинт… Вот так… Теперь совсем хорошо, правда? Еще чуточку…
— Где наши? — одними губами произнес Шевченко.
— Здесь наши, все здесь… Ты спокойно лежи, Валентин! Вот так… Ты что-то сказал? — Наташа припала ухом к самым губам раненого. — Что? Корня зовет! — обернулась она к бойцам.
— Корень! — снова, уже совсем внятно, позвал Шевченко.
— Выслушай, Валентин, — успокаивая его, заговорила Наташа, глотая слезы. — Ты слышишь? Мы разбили этих гадов… Слышишь? Мокрое место от них осталось.
Появился Крутиков. Он подошел к саням, встал молча.
— Скорей, Наталка, — заторопилась Женя, взглянув на командира.
— Ничего, — сказал Крутиков. — Ничего… Делайте как следует…
Он не решался их торопить.
Шевченко, услыхав голос командира, открыл глаза и прошептал еле внятно:
— Не надо!
— Эх, Шевченко!.. — с укоризной, отводя глаза, на которые навернулись слезы, промолвил Крутиков. Ему хотелось сказать что-то совсем иное, но слова не шли на язык.
Шевченко снова открыл глаза. Он посмотрел на Крутикова, на хлопочущую около него Наташу. Вдруг он что-то вновь зашептал. Наташа склонилась над ним. Она повторила то, что расслышала:
— Ростов… Невская, шестнадцать… Маме…
Когда она поднялась, Шевченко был уже мертв.
Погибших товарищей уложили в сани. Крутиков скомандовал:
— Вперед!
Крутиков намеревался затемно проскочить железную дорогу и шоссе. Лошадей гнали вовсю. Даже деревень решили не объезжать. Проехали одну деревню… другую… третью… Начинало светать.
— Гоните, гоните! — торопил Крутиков.
Но рассвет наступал удивительно быстро, словно состязаясь с их бешеной ездой.
Утро застало партизан в километре от шоссейной дороги. Были заметны движущиеся по ней машины. Все сильно измучились от напряженного боя и бессонной ночи, и Крутиков решил дать отдых. Неподалеку располагался хутор. Место для дневки оказалось удобным: хутор стоял между небольшой горой и лесом. Здесь, у подножия горы, партизаны похоронили погибших товарищей. На холмике появилась скромная доска с надписью, сделанной химическим карандашом:
Дорогие наши друзья
Ш е в ч е н к о В. и В е л и ч к о А.
погибли в боях с врагом за свободу
и независимость Родины.
Отряд расположился в большой хате. Прошло немного времени, как в комнату влетел часовой Близнюк и громко крикнул:
— Немцы!
Крутиков схватил автомат и в чем был первым выбежал на улицу. Гитлеровцы двигались цепью, опоясывая дом.
Бой был неизбежен.
Кольцо врага сужалось. Среди зеленых касок мелькали черные шапки с трезубами.
Крутиков и Близнюк открыли огонь, давая возможность остальным выбежать из дома.
Наташа Богуславская, что-то крича Крутикову, вырвалась вперед. Он сразу же потерял ее из виду и увидел вновь лишь тогда, когда она падала, прижимая к груди автомат.
Крутиков бросился к ней. Он услышал свист пули, что-то больно обожгло его. Он упал возле Наташи и, не в силах ни о чем думать, долго стрелял, а затем, не то придя в сознание, не то отрезвев от боя, начал уползать, отстреливаясь и таща за собой тело партизанки.
Крутиков ничего не различал впереди, кроме леса, плывшего темным пятном, и зеленых фигур, закрывавших ему это пятно. Надо было во что бы то ни стало убрать эти зеленые фигуры, закрывающие ему дорогу. Вдруг он замер. Что-то твердое не пускало его дальше. Это был труп. Крутиков увидел перед собой скрюченные пальцы с красными ногтями. «Маникюр!» И он снова пополз, чувствуя, как возвращаются силы.
Крутиков нашел товарищей на лесной опушке. Не было Бурлака. Кто-то видел, как он упал, сраженный насмерть. Не было Дроздовых и Приступы. Знали, что Женя ранена, что Дроздов и Приступа вырвали ее у врага и на руках унесли в лес. Видимо, они отбились в сторону.
Не оставалось сомнения, что гитлеровцев привели на хутор националисты. Были ли это мельниковцы, с которыми отряд дрался накануне, или хлопцы из «эс-бэ», спохватившиеся, после возвращения Цыгана, оставалось неизвестным. Крутиков утверждал, что в одном убитом бандеровце он узнал «районового» Калину.
Группа отходила в лес. Убитую Наташу несли с собой. Она так и не дождалась своей «большой роли», своего большого подвига. Но кто из нас, мечтающих о подвиге, желал бы умереть иначе, чем она!
В группе осталось тринадцать человек. Они залегли на опушке леса, готовые продолжать бой. Но фашисты, понеся большой урон, прекратили преследование.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Тринадцать человек, смертельно усталые, молча брели по лесу. На носилках, наскоро сделанных из ветвей, Харитонов и Кобеляцкий несли раненого Крутикова. Нужно было где-то остановиться, отдохнуть. Нужно было поговорить и решить, что делать дальше.
Все оказалось труднее, чем партизаны предполагали. Они потеряли товарищей, лишились рации, обессилели. Впереди километры и километры пути.
И двое из них предложили идти назад.
Они стали уговаривать Крутикова возвращаться в отряд, взяв направление через район Берестечко на Цуманские леса. Приводилось много доводов. Главный из них тот, что задание все равно не может быть выполнено и, следовательно, надо думать о том, чтобы остаться в живых и принести пользу в другом месте.
— Пастухов! — позвал Крутиков.
— Слушаю, — откликнулся Пастухов.
Кобеляцкий и Харитонов, державшие носилки, опустили их на землю.
— Пастухов, — повторил Крутиков, стараясь казаться спокойным, — хочу знать твое мнение.
— Приказ есть приказ, — пробасил Пастухов. — Надо идти дальше, а кто не согласен… вольному воля.
— Каждый, значит, по своему усмотрению? — Крутиков поморщился. — Так?
— Да, я так думаю. Лично я буду выполнять приказ.
— Кобеляцкий, ты?
— Идти — и никаких разговоров.
— Ты, Харитонов?
Крутиков знал, что все равно, что бы ни было, он поведет группу вперед, и если сейчас обратился к товарищам, то только за поддержкой. И когда они поддержали, а Клепушевский, тот даже сказал, что скорее умрет, чем отступит от приказа, Крутиков приподнялся на локтях и крикнул, побагровев от напряжения:
