Солдатская верность - Потехин Яков Филиппович (читать книги полностью .txt) 📗

Яков Потехин

СОЛДАТСКАЯ ВЕРНОСТЬ

Об авторе

Журналист — призвание. Журналистами рождаются.

Автор этой книги полковник в отставке, герой Ленинградского фронта Яков Филиппович Потехин — журналист по призванию. Мне довелось служить в газете Ленинградского фронта «На страже Родины», где до войны Яков Потехин заведовал отделом боевой подготовки и где о нем с удовольствием вспоминали его товарищи по газетной полосе. Но он не только журналист. Когда началась Великая Отечественная война, Яков Потехин стал строевым командиром. Я познакомился с ним в 1942 году, в конце осени, переходящей в зиму. Он командовал лыжной бригадой, подготавливая ее бойцов к прорыву блокады. Он сразу покорил меня открытостью души, собранностью характера и своей статью отважного человека. Он напомнил мне комиссара нашего 335-го полка на полуострове Ханко Ивана Ерофеевича Говгаленко, любившего свои разговоры с бойцами заканчивать глубокомысленной фразой: «Были бы солдаты — генералы найдутся». И если Говгаленко был воистину солдатским комиссаром, то Потехин был воистину солдатским командиром. Я помню январь 1943 года, когда мои товарищи гангутцы под командованием Николая Павловича Симоняка прорвали проклятое кольцо блокады и первыми соединились с Волховским фронтом. В эти ликующие дни я встретил командира лыжной бригады Якова Потехина в разваленном дымящемся Шлиссельбурге, куда он ворвался со своей летучей бригадой, обойдя фашистов и отрезав им все надежды на отступление. Я поздравил его с победой. Он улыбнулся мне своей открытой улыбкой, указал взглядом на своих бойцов, греющихся у костров, и сказал: «Это они победили». А потом добавил: «А я только командовал». Таким он с тех пор и живет в моей душе. Такой он и в этой книге. Собранный командир и отличный журналист, человек прекрасной судьбы и высокого осознанного долга.

Михаил ДУДИН

НА СТАРТЕ — ИСТРЕБИТЕЛЬ

Произошло это в феврале 1938 года. С утра по аэродрому мела поземка, а потом пошел снег. Казалось, что в такую погоду дежурному звену Белоусова не придется подниматься в воздух. Но прозвучал сигнал боевой тревоги, — чужой самолет нарушил государственную границу…

Через считанные секунды Белоусов был в воздухе.

Видимость очень плохая. Но кое-где в облаках были еще «окна», и летчик надеялся в одном из них обнаружить непрошеного гостя. Один круг, другой… Вираж, перемена высоты… Ничего подозрительного.

Будь в то время на истребителях радиоустановки, стало бы известно, что самолет-нарушитель ушел на свою территорию. Враг осторожен и хитер, он вовремя убрался восвояси.

Погода тем временем совсем испортилась. Заметно облегчились бензобаки. Белоусов взял курс на аэродром. Посмотрел по сторонам — ориентиров не видно. В таких случаях кроме умения и мастерства летчикам помогает интуиция. Не подвела она и на этот раз. Белоусов точно вышел к аэродрому.

Вот и земля. Снежный покров кажется таким ровным… И вдруг лыжи ударились обо что-то твердое — то был небольшой бугорок, скрытый пушистым снегом. Самолет скапотировал, перевернулся. Баки с горючим взорвались. Пламя мгновенно охватило кабину, ворвалось в нее. Струи огня поползли по рукам, лицу…

Горящим комом Белоусов вывалился из кабины. Еще не потеряв сознания, старался погасить одежду, зарыться в снег.

Последнее, что он запомнил, — это люди, его товарищи, прибежавшие на помощь, и собственные слова: «Режьте скорее шлем — давит…» Потом наступило небытие…

Восемнадцать дней пролежал в беспамятстве Белоусов в госпитале. А когда вернулось сознание — стали мучить нечеловеческие боли обожженного лица, шеи, рук. Но больше всего изводила неизвестность: что с глазами, будет ли он видеть? Пусть лицо останется изуродованным, это не помеха в его профессии. Но вот глаза… Слепой не полетишь. А без этого как жить?

Когда были сняты бинты, пришла радость: он видит, зрение не повреждено, хотя огонь и не пощадил нежную кожу век, уничтожил брови и ресницы. Губы, нос и другие части лица придется наращивать…

Потянулись томительные, ничем не отличающиеся один от другого госпитальные дни. Боль не утихала ни на минуту. Чтобы забыть о ней, Белоусов стал отдаваться воспоминаниям, перебирать в памяти все, что она сохранила. Говорят, воспоминания — следы жизни. До сих пор они у Белоусова были четкими и ровными. Идя таким следом, не заплутаешь.

…В тринадцать лет стал Леонид сыном 151-го стрелкового полка знаменитой Перекопской дивизии. Суровая армейская жизнь привила ему замечательные качества — собранность, прямоту, настойчивость в достижении цели.

После окончания гражданской войны Леонид пошел работать на завод. Любознательность, смекалка, желание быстрее овладеть мастерством способствовали тому, что уже через полгода он получил квалификацию.

Слесаря Леонида Белоусова занимали не только дела производственные. Его увлекла общественная работа. Вскоре Леонида избрали председателем местной юношеской секции заводского клуба. В комитете комсомола он был военным организатором. А когда был создан Осоавиахим и на заводе возник стрелковый кружок, его возглавил Белоусов. В партию Леонид вступил, уже будучи ударником первой пятилетки.

Молодой рабочий втайне мечтал стать командиром Красной Армии. Однако было небольшое «но»: в то время в военные училища принималась молодежь с образованием не менее семи классов. Леонид не имел такого «ценза». И тогда, несмотря на большую занятость, он поступил в вечернюю общеобразовательную школу.

— И как ты, Леонид, все успеваешь? — удивлялись товарищи.

— Не беспокойтесь, у меня времени хоть отбавляй. Находится даже и для сердечных дел, — отшучивался паренек.

Осенью 1930 года наконец сбылась сокровенная мечта Белоусова: он поступил в Одесское пехотное училище. Здесь судьба снова свела его с бывшим командиром 151-го стрелкового полка Хлебниковым. Теперь Хлебников был начальником училища.

— Ленька! Сын полка! — обрадовался он, увидев Белоусова.

Леониду было приятно, что Хлебников не забыл его и даже узнал, хотя он очень изменился за эти годы.

Железный порядок — закон армейской жизни. Военное дело легко дается только дисциплинированным и любящим его людям. Неизменно подтянутый, старательный курсант Белоусов, мечтавший стать профессиональным военным, с первых дней занятий преуспевал во всех видах боевой учебы. На последнем курсе, как лучшего из лучших, его назначили старшиной курсантской роты.

Пришла пора подготовки к выпуску. Позади три года трудной, напряженной учебы. Классные, занятия, где курсанты изучали теорию военного дела, сменялись выходами в поле. Там было особенно трудно. Тактические учения проводились в условиях, приближенных к боевым. А это значит, что ни на время года и суток, ни на состояние погоды скидки не делалось, не допускались поблажки или условности в действиях обучаемых. А частые походы, марш-броски! Сколько за это время пролито пота, сколько километров исхожено на ногах и исползано на животе! Всегда и во всем здесь придерживались суворовского правила: «Тяжело в ученье — легко в бою».

Настал день выпуска. Курсанты-выпускники стоят в строю. Они в новом командирском обмундировании. В малиновых петлицах по одному рубиновому квадратику. Это знаки различия командира взвода. Торжественная минута: зачитывается приказ народного комиссара обороны об окончании училища и о присвоении первой командирской категории.

А на следующий день Леонид метеором ворвался в комнату, где жил уже с семьей — женой и дочерью.

— Ниночка, пляши!

— В чем дело? Что такое? — Нина с недоумением смотрела на него. В таком радостном возбуждении ей еще не доводилось видеть мужа.