Рассказы - Веллер Михаил Иосифович (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
– По, по!.. – захлопнула отдушину и, пробурчав совсем не девичье, но вполне солдатское, нажала педаль хода. «А время?» – булькнул в стекло Мамрин, уж заметив: часы в приборной доске – на половине первого.
– Сейчас ровно час, мужчина, – помог студент, очкатый – бородатый.
– Ночи! – добавил его друг, и, гогоча, они вывалились:
– Сколько времени, ваше величество?
– Сколько вам будет угодно, ваша честь!
Рухнув на площадь Восстания, Мамрин утвердил со всей возможной прочностью ноги и воззрился в охватившее его пространство Гранитный дурацкий карандаш, увенчанный геройской звездой, торчал, как ось, посередине беспорядочного вращения каменной, бензиновой, металлической, людской мешанины. Беспросветный стальной колпак без малейших проблесков светила покрывал ее.
И победно и непререкаемо слали знак на все четыре стороны света циферблаты твердыни Московского вокзала: час. Двадцать минут пятого. Семь сорок. Одиннадцать ноль семь.
– Сколько времени!!! – воззвал к небесам Мамрин. Небеса опустились, и Божья ладонь прихлопнула егозливую букашку.
– …Почему шумим? – спросил сержант, и передвинул рацию на ремешке к груди.
– Сколько времени? – уцепился Мамрин.
– А в чем, собственно, дело? – сержант неободрительно принюхался.
– Вы знаете, который час?.. – зловеще прошептал Мамрин.
Неохотно:
– Я за временем не приставлен.
– Так посмотрите по сторонам! – визгнула жертва.
Сержант не стал следовать приказу.
– Что вы имеете в виду? – с казенной отчужденностью произнес он.
По сторонам многорядно фырчал и тыркался, буравя клаксонами транспорт. Рваный рок хлестал из ресторанных стекол, и швейцар в сутолоке сеял затоптанные червонцы. Муравейник переливался вкруг вокзала, брачной страстью трубили электрички. Зажглись пустые витрины булочной, гармошкой съехалась очередь за итальянским мороженым. У стоянки такси обнимали букеты мокрые теснимые цветочницы. Загремел засов гастронома, захромала световая реклама, завертелись головы прибывающих толп.
Многоцветная беспокойная пробка закупорила, настолько хватало глаз, Лиговку и Невский. Вскрикнул сдавленно слипшийся ком, валясь в метро. Выражаясь языком дорожно-транспортных происшествий, движение было парализовано.
Цвиркнул и задохся милицейский свисток, соловей городских кущ. И круглый гулкий звук прокатился в электрическом воздухе: ударила пушка с Петропавловки, которой полагалось отмечать либо полдень, либо стихийное бедствие типа наводнения.
С полднем обстояло проблематично, а бедствие неявно, но вполне наличествовало. Перенасыщенная человеческая смесь, следуя естественной закономерности, возбуждалась собственной энергией: самовозгорание опасного груза при неправильной хранении: не кантовать. В обмене репликами и соображениями уже переходила на личности и храбрыми намеками кляла городскую власть и всеобщий бардак, и сильно умный рассуждал о высоконаучной природе времени, раскручивался слух о небывалой магнитной буре, перекрываясь другим – о безобразном качестве советских часов, и третьим – о переходе на всеобщий скользящий график: уже одни читали вчера объявление об этом эксперименте, а вторые слышали по телевизору.
«Экономическая катастрофа… ионизация!..» – «Авария на подмосковной АЭС, все поезда забиты – на Ленинград эвакуируются…»
«Топливо кончилось, нет подачи энергии… троллейбусы и трамваи обесточены, закупорили весь город…»
…Уже искали виновных, и вычислили таковых, в основном они оказались лицами еврейской национальности, явными или скрытыми: зазвенела празднично и призывно разбитая витрина: застонала гражданка про украденный кошелек: завибрировали кассирши и продавщицы под напором жадных рож, растекались коробки с мылом и сахаром.
И грозовыми барашками возделись, закланялись самодельные плакаты: «Демократия – через многопартийность», «Патриоты всех стран – объединяйтесь!», «Труд должен быть свободным!», «Долой партократию!» и почему-то «Украсим наш город!». Балансируя на лотках и урнах, проклюнулись поверху ораторы, напрягая тренированные гортани рубили правду-матку, в подтверждение правоты ведя рукой вокруг – не то демонстрируя имеющиеся безобразия, не то даря их слушателям широким жестом Садко, бросающего заморские подарки – в доказательство, что уж теперь-то всем явно и очевидно: дальше так жить нельзя.
– Был порядок раньше, был! А теперь…
– Всем принять вправо! – Милицейский «козел», чиркая синей мигалкой и ярясь сиреной, проталкивался упорно. Мегафон слал привычный жестяной указ: – Граждане, соблюдайте порядок! Просьба очистить площадь!.. Нарушители законности будут привлечены!..
Призывы возымели противоположный эффект. Тр-рах по жестяному и стеклянному! Отрицательные эмоции площади сфокусировались на козле отпущения. Выделились крепкие ребята в черных майках и десантных тельняшках, и хорошо прикинутые деляги, с мятыми боксерскими носами и выкрученными ушками борцов. Фургончик качнулся и лег, хрустнув зеркальцем на кронштейне и внимая в борт дверной ручки.
Площадь завопила.
Мелькнула фуражка, треснул рукав, с мягким влипающим чмоком опустилась пряжка армейского ремня.
Вдали черной гребенкой плеснули дубинками ОМОНа.
– Сто-оп!!! – седеющий рослый киногерой держался с мегафоном не опрокинутой машине. – Нельзя кровавую баню! Они этого хотят! Провокация не пройдет! Мы не марионетки… Мы не дадим себя одурачить! загнать в лагеря! Хватит!
– А-а-а!!
– Мы еще узнаем причину! и виновников! Хаос – против нас! Паника – против нас! Опять пойдем на поводу? на бойню?
– Э-э-э!!
Прорубил воздух кулаком:
– Чего они добились? Пошли вразнобой часы? Это – повод для погромов? для психоза? – Повел по толпе указующим пальцем: – Ну, кто тут такой туземец, что впадает в раж из-за испорченных часов? – Перепустил умелую ораторскую паузу: – Пусть тот у кого никогда не врали часы, первый бросит в меня камень! Ну? Булыжником, так сказать, орудием пролетариата?
Нервное напряжение проискрилось смехом. «Я б кинул, да тут асфальт кругом!»
